Не так давно в Ичкерии далёкой

***
Не так давно в Ичкерии далёкой,
В опальном гнёте высоко в горах,
Пленился наш боец в тартаре глубокой.
Не свергнут духом, презирая страх.

Он не боялся пыток и страданий,
Чуть было жаль того, что не вернёшь:
Безумностей благих, любви свиданий;
Всё прожилось, завяло не за грош.

И не винил он братьев по оружью,
Что без приказа стали отступать,
Лишь представлял под вечер зиму вьюжью,
А у окна ждёт, не дождётся мать.

Вот так пленясь в глубоких размышленьях,
Он участи своей суровой ждал,
Неся свой тяжкий крест, в святых мученьях;
И для него последний час настал:

Тем утром было тихо и спокойно,
Кавказский снег, хрустя, дышал теплом;
А в вышине размеренно и вольно,
Парил орёл, с небес грустя о нём.

«Пред тем как обезглавить твоё тело»
Промолвил басурманский командир:
«Хочу тебе дать шанс, такое дело;
Возможность облачится в наш мундир.

Ты молод, смел, силён ради чего же?
В рассвете лет прискорбно уходить,
Вставай в наш славный строй и будешь тоже,
Вино и баб от вольного любить».

Колющий взгляд презренно и велико,
На вражье полчище победоносно пал,
Как самурай, увидев смерти лико;
Поняв суть жизни, воин отвечал:

«Я родом с дона, там у нас вино;
Как луч зари игристо и пьяно,
А баб таких не видел я ни где,
Творенья прелесть в ихней красоте.

Там купала монастырей кругом,
Что служат странникам России маяком,
В вечере слышится три звон колоколов,
Исходит запах хлеба из дворов.

Садов цветение пьянящею весной,
Душе дарует радость и покой
И в тех садах как будто бы в раю,
Пленительный восторг в моём краю.

И без него мне не возможно жить,
Я не могу родному краю изменить,
Как изменить не могут небу облака,
Они друг в друге растворились на века.

И после смерти, точно знаю я;
Не в царство Божие пойдёт душа моя,
А полетит синицею по росистым лугам,
К донским, приветливо встречающим, брегам.

С любовной негою её воспримет дом,
Омоет ласково улыбчивым дождём
И коль пристало мне меж смертью выбирать,
Знай! мне за свою родину не страшно умирать».

И буйная головушка скатилась по земле,
Синица в небо чистое вспорхнула на заре.

А басурманский командир,
С тоской в груди как громом ахнет,
Будто оглохший канонир:
«Здесь Русский дух, здесь Русью пахнет!»