Жизнь животных большого города
«Послушай… Далёко, на озере Чад» –
в безликом людском потоке,
шум выцветших слов покрывая, звучат
о близком нездешнем строки –
как исповедь веры в непрожитое.
2
Жирафу запомнилось,
как беспощадно
июльских дней
медное покрывало
варило зарево,
столб дыма вздымало,
гарью и рёвом
давило
робкий псалом
странствующего Давида.
Не ведавший жалости
был тогда уязвляем.
Заморский тапир
потерял ориентир.
Маяки,
что видны с сизой набережной, тикали,
показывая горящие языки.
Чайки
травили морские байки.
И рвали глотки
из-за гниющей рыбы
удачливые торговки.
Полоски ползли
по бледным экранам
внутренних миров граждан.
По их чердакам
разбрелись тараканы –
каждый, как паж, был важен.
3
«Будь Брэму покорен
пытливым умом.
Линней да сподобит
тебя изумиться.
И Дарвин, познавший
причинную связь
разрозненных с виду событий,
и в жизни безмолвной
червей гробовых
единство миров разглядевший,
покажет тебе,
как прибрежную грязь
окраин бывшей столицы
мыслительный навык
позволяет читать,
словно
зоологический справочник.»
Так тихо учил,
шелестя огурцом,
с замшелым от опыта
ржавым лицом,
гримасы бровей
утопив в бороде,
уставший от шума завуч.
Но город водил
за собою слепца,
как радостный нищий,
лишённый лица.
4
«Зашёл бы к нам, странник!» –
кафе «Завычай»
заманчиво греет жаровни.
И столики ножки расставили гордо,
как все красавицы улиц.
И дверь приоткрыта
шпионам из города
– телесная тайна
под сенью одежды.
И мысленный вихрь холодит пряный чай,
и чайки на крыши вернулись.
А дверь
расшатал уже ласковый зверь.
5
Не веря в восторженность
глупого ролика,
вынашивал возгласы
собственной роли,
тусклыми рифмами упражняясь,
от скуки ссутулясь,
в неизменном незавидном пальто
чей-то папа.
В шляпе плавала в пуху
ритмично синица.
Спицами глаз долой отсылали
незаинтересованных
неуместно одетые девицы.
Пингвины грели свои лимузины.
Шея одной из девиц
напряжённо гнулась назад,
как у птицы.
6
«На моей улице не должно быть
некрасивых разговоров» —
думал сумасшедший мальчик у арки.
И машин бы поменьше вишневых.
Есть же цвета яркие.
Так продолжалось четыре года,
и хроники этого скрытного города,
то в жар, то в смертную скуку бросаясь,
писал летописец неуравновешенный.
Эпилог был окрашен
цветом черешен.
7
«Стоп – не давай душе
насовсем забыться» –
советовали в книгах
трезвые и осторожные математики.
Осьминог возвращался
к своей синице
и вновь сомневался
в выборе странной тематики.
Свидетельство о публикации №106071301741