Подвиг

Они познакомились давно. Ирина работала секретаршей в маленькой конторе и заученно предложила кофе ожидающему приема мужчине. Он смущенно заулыбался, неосторожно отпил, обжегся и сказал: Ну вот.

Кофе они больше не пили. Он встречал ее по вечерам с неизменной коробкой сока и пирожными и смотрел, как она пила и откусывала. Ирина давилась и проливала сок на себя.

Лет через шесть они столкнулись случайно в офисе фирмы, где Ирина Викторовна заведовала отделом кадров. Он не поверил, что она вышла замуж, и взялся провожать. Снова появились сок, пристальное внимание, но пальто чистить не приходилось. Дима утверждал, что у нее не брак, а одна сплошная фикция, и любил повторять подробности первой встречи, приписывая себе многолетнее тягостное ожидание. Она обрывала и спешила домой готовить ужин.

И вот, когда муж рассказал ей, что любит другую, то, молча собравшись и демонстративно хлопнув дверью, Ирина согласилась переночевать с Димой в гостинице.

Выяснилось, что в связи со сбором спортсменов остался единственный одноместный номер на первом этаже с торца. Она быстро улеглась, наблюдая, как Дима кряхтит, расставляя выпрошенную для него раскладушку. Он же переменился враз, схватил ее за руки и все норовил приткнуться щетиной к груди.

- Ладно все, перестаньте, что вы опять про какое-то ожидание! Оставьте, мне неприятно! Всем мужикам только одного и надо. Надоели уже. Настолько все тривиально. Нет, чтобы сделать что-нибудь интересное, необычное. В окно вот хоть выпрыгнуть, что ли. Слабо, да?

Дмитрий Сергеевич не узнавал сам себя. Он, директор фирмы, владелец той машины, что стояла невдалеке на стоянке, отец семейства и еще черт знает кто, сидел, освещаемый луной, на подоконнике в захудалом мотеле, одетый в широкие трусы и свои зимние ботинки. Где-то бренчали гитаре, подвыпивший голос переругивался с другим. Несмотря на поздний час по дорожке вдоль окон проходили парочки, Дмитрий Сергеевич стеснялся и пытался закрыться короткой тюлевой занавеской. Ирина Викторовна развеселилась, вспоминала летающих баранов из Гоголя и, честно признаться, была похожа на привидение с черной копной волос, завернутая в простынку и покрывало.

Перезавязав шнурки, он спрыгнул в комнату, попил воды, сходил в туалет. Потоптался, вздохнул и полез обратно. Взгромоздившись, открыл вторую створку и внимательно обследовал карниз, потом высунулся, вытянул шею и стал осматривать стенку. До земли было метра полтора.

- Прыгать, да?
- Ой, да уж давайте быстрее, всю комнату выстудили! Мне давным-давно спать пора.

Он обреченно поскреб коленку, постучал костяшкой мизинца в носок ботинка и спрятался от прохожих за шторку. Ирина зевнула и легла в кровать. На шорох открыла глаза, готовая соскочить и подать руку герою. Герой сидел съежившись на корточках, и голова его стыдливо высовывалась из занавески в окно.

- Ладно. Побаловались и хватит. Кончайте ерундой заниматься! – ей было несколько неудобно за свою дурацкую затею и его седые волосы. – Спускайтесь.
- Ну уж нет.

Женщина отвернулась к стене и собралась спать. Но не уснула – из-за открытого окна сквозило, и потом что-то все-таки плюхнулось. Завернулась и подошла: Дима подпрыгивал, безуспешно стараясь подтянуться, схватившись руками за рамы. Она сняла покрывало и жгутом спустила на улицу.

- Держитесь крепче! Ползите!
Дмитрий Сергеевич соскальзывал.
- Так, слушайте! Давайте-ка быстро через нормальный вход. Скажете, телефон выпал.
- Не дождетесь!

Дима пробежался туда-сюда, выдернул пожелтевшую елочку из сугроба, подставил к стенке. Ирина схватила его под мышки и тянула изо всех сил. Вытянула.

На следующий день она сняла квартиру, он помог перевезти вещи. Пять дней продержался медовый месяц. Муж, правда, подкараулил, когда заезжала к родителям, и уговаривал вернуться. Отказалась, окутанная новой неслыханной любовью. Дима уверял, что ждал ее всю жизнь, просил родить дочку и обещал вскоре въехать в собственную новую квартиру. А потом он не пришел на ночь. Она прождала до утра, звонила на сотовый, но абонент был недоступен. Днем дозвонилась, он извинился, мол, срочно ездил по делам и не успел предупредить. И все было замечательно.

Через два дня он опять не ночевал. И так раз восемь. Заехал как-то вечером, она зарядила в него банкой майонеза. Состоялся грандиозный скандал. Правда, без битья посуды, поскольку в снятой квартире имелись лишь три эмалированные тарелки. Ирина кричала, что ничего не осталось, она все отдала ему, разумея отсутствие работы, развал семьи и потерю чести. Он бубнил, что в ней для него весь мир, обнимал, и поехал к себе за вещами, чтобы вернуться часа через три и поселиться вместе навсегда.
Она заснула в ожидании, потом соскочила, оделась, пошла на улицу к автомату. Вернулась, почистила картошки. Позвонила еще раз: наверное, выключил. Сварила рассольник. Потушила рагу. Светало. Разменяла последний стольник и купила водки. Потом еще.
Через три дня он вошел (у него был свой ключ) с якобы понурой головой, сказал, что виноват, но не может предать сына и уйти к ней: боится, что тот сопьется или станет наркоманом. Постоял, помолчал и тихонько вышел. А она пила чай и ревела с перерывами две недели. И была еще неотвязная мысль, что в жизни всегда есть место подвигу.


У нее произошел выкидыш. При этом врачи обнаружили гонорею. Разница в возрасте между его сыном и неродившейся дочкой составляла 19 лет.