Виновата проза

Её глаза, которые уже с большим трудом можно было назвать глазами, скорее это были две щёлки, которые смотрели на мир, уходящий от неё очень далеко, с каждой минутой, с каждой секундой всё дальше, туда к молодым и счастливым людям, которым ещё придётся узнать и испытать то, что испытала она. Нет, не дай Бог! Её глаза были устремлены в прошлое…Сначала такое открытое и счастливое, в момент рождения, хотя, скорее, это был только один миг, даже не секунда, а всего лишь миг, измерить который невозможно, настолько он мал и неосознан, а потом словно медленно надвигающаяся туча накрывала это прошлое затягивая мрачными и ненужными ей событиями. «Что могла она сделать тогда?» Ответ утонул в мыслях. «А может что-то, всё-таки, могла?» Каждый раз, после очередного удара она задавала себе эти вопросы, и каждый раз, путая мысли, перебирая всё по мельчайшим крупинкам, ответа, того, после которого можно было немного успокоиться и проглотить удушающий ком, она не находила. Но точно, абсолютно точно знала одно – ОНА ВИНОВАТА! Виновата в том, что в плаксивое ноябрьское утро её мать умерла, подарив ей жизнь. Подарив… Как это жестоко и нелепо звучит, когда речь идёт о смерти. Глупый подарок –жизнь! Подарку хочется радоваться, а этот принёс ей беспомощность и постоянное осознание своей ненужности и ошибки рождения Она забрала у матери жизнь! Но для чего? Как часто отец напоминал ей об этом и как сильно, до одури, до дроби в висках, она ненавидела тот день – день её рождения. И опять звучал вопрос: «Что я могла сделать?». И опять не было ответа. Но в голове пульсировало: «ТЫ ВИНОВАТА!»… А потом, её мысли полетели очень быстро, но не путано, потому что слишком глубоко врезались в память и сознание. Их порядок был для неё так же очевиден, как главы Библии, которые она выучила почти наизусть, находясь в тюрьме, где грязными простынями сначала вытирала кровь с пола, а потом с разбитого лица. Или наоборот. Хотя это так неважно, когда от тридцати двух красивых и крепких от природы зубов осталось, от силы, пятнадцать, засаленных и разрушенных никотином, ставшим единственным спасением, когда уже ничто не может спасти, нет, не тело, а разум и мысли от загнивания. И каждый раз, когда она слышала тупую и набившую оскомину фразу: «Курение опасно для вашего здоровья!», кривая ухмылка появлялась на её истертом и обветренном лице. Откуда вам знать, что именно этот никотин спас ей тогда жизнь! А зачем? Чтобы снова и снова она вспоминала сжатые до боли так, что, казалось, раскрошатся её, тогда ещё крепкие и белоснежные зубы, желваки? Мутные, безжизненные глаза отца и его бычий взгляд? Брызжущий пеной и перегаром, изрыгающий все самые непотребные слова в её адрес, рот? И нож, зажатый в огромной лапе, лезвие которого скользнуло так быстро и так гладко по её щеке…Нож. Как он оказался в её руке? Память отказывалась восстановить события, поэтому она не могла объяснить следователю, почему и как она, хрупкая милая девушка смогла нанести столько ножевых ран здоровому мужику? И опять всё тот же вопрос в голове « Что я могла сделать?», «Я ничего не помню», «А может, всё-таки, что-то могла?». «Умышленное убийство»…Приговор «ВИНОВНА!» и 8 лет вычеркнутых из нормальной жизни, лет, за которые так много можно было бы успеть. Но вместо этого – вонь, грязь, параша, выдранные волосы, выбитые зубы, сжатые до безумия кулаки, так, что ногти ломались о ладони, рубцы от затушенных о лицо окурков и многие другие «прелести», как дар за непокорность и гордость. А может просто за тупое и никому не нужное упрямство? Ведь стоило просто согласиться, и всё было бы не так уж плохо. Наверно всё-таки что-то она могла бы сделать, покориться, прогнуться, но это была бы уже не ОНА….Мысли понеслись ещё быстрее, как будто кто то невидимый подгонял её, намекая, что нужно вспомнить всё до того, как, её жизнь с бешеной скоростью примчится к финишу. В глазах помутнело. Она не боялась крови, но сейчас, глядя на воду в ванной, цвет которой был то ли алый, то ли чёрный, она не могла разобрать, ей стало страшно, тошнота подступила к отёкшему от слез горлу. Наверное, впервые, за всю свою невесёлую жизнь она по-настоящему плакала. Раньше ей удавалось сдерживать слезы, свидетельство тому искусанные, сине-безжизненные губы, но сейчас ей захотелось выплакать всю свою никчёмную жизнь. В последний раз…В первый и последний раз. Силы покидали её. Она посмотрела на изрезанные вены. Ей показалось, что последняя капля крови упала в воду. Вот так уходит жизнь! Неужели это всё? Неужели человек настолько уязвим? Неужели она родилась, нет, украла жизнь у своей матери, чтоб вот так дико прожить свою? «Мамочка, прости, я прожила ТВОЮ жизнь очень неправильно…Я ВИНОВАТА!...Врача…мне нужен врач…я не могу так уйти…я не хочу….не имею права…это НЕ МОЯ жизнь….я должна жить…..»… Кто сказал, что легко уйти из жизни? В самую последнюю минуту, даже самый уставший от существования человек, с определенным и твердым намерением покинуть этот мир, понимает глупость и, увы, необратимость своего поступка. В полусознании он шепчет, как сильно хочет жить, но этого уже никто не слышит. И этот миг между жизнью и смертью – самый страшный…Она лежала в ванной, наполненной жидкостью цвета её жизни. Глаза-трещинки были открыты. Взгляд…Куда был устремлён её стеклянный, отражающий лишь свет лампы, взгляд? В прошлое? Но она слишком хорошо его знала, чтобы туда возвращаться. В будущее? У неё его нет, потому, что она не захотела остаться в настоящем, а ведь без настоящего, нет будущего. Нет вообще ничего. Человек без настоящего – мертв, его просто нет! «Что она могла сделать, что бы жить?» И как прежде не было ответа. «А может что-то, всё-таки, могла?» Могла! Но она была мертва и ВИНОВАТА!