Белый айсберг

ВОСПОМИНАНИЕ ОБ АНТАРКТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

Калининград, гостиница «Москва»,
ноябрь 1956 года

"Корпорация шарлатанов" - шутливое прозвище группы курсантов, отправившихся на теплоходе "Кооперация" в антарктическую экспедицию.

Мальчишки, хвастуны,
задиры,
шарлатаны,
Давайте – за моря,
где ждет удача вас!
Разрезан каравай,
наполнены стаканы,
Селедка на столе –
закуска в самый раз.
(Какие времена –
в морях была селедка!
Сама полезет в трюм –
лишь только сеть закинь!)
Что ждет вас впереди –
Кейптаун и Находка,
И остров Сахалин,
и льдов полярных стынь.
Фортуна
двадцать лет
играет в чет и нечет.
Вчерашний корифей
сегодня безголос.
Какая карусель
по свету вас размечет
Под мерный рев турбин,
под дробный стук колес?
Но нынче не дано
еще об этом ведать.
Давайте-ка – до дна!
Селедка – хороша!
Еще вам нипочем
не каждый день обедать,
Поскольку все равно
в кармане ни гроша;
Еще вам нипочем
ввязаться в потасовку,
Вдвоем на четверых
пойти, как на таран.
А ночь, как часовой,
берет наизготовку,
И светит вам в окно
звезда Альдебаран.
Глядит – еще рабы
возводят пирамиду,
И фараона вновь
сменяет фараон…
А, собственно, зачем
 вам ехать в Антарктиду,
А, собственно, к чему
весь этот марафон?
Наука? Но еще
какая вы наука?
Романтика? Но в чем?
Чтоб драить гальюны?
Вы прете напролом,
вы входите без стука
Туда, где вас не ждут –
туда, где вы нужны…
Как будет набегать
случайность на случайность,
Как будет мельтешить
слепой киноэкран!
Давно умолк прибой,
и улетели чайки,
И скрылась в облаках
звезда Альдебаран.
Не то, чтоб жизнь прошла –
не стоит рисоваться,
Но все же позади –
немалые года…
Так почему же вновь
вам хочется сорваться
Неведомо зачем,
неведомо куда?..



К БЕРЕГАМ АНТАРКТИДЫ

Мы всегда несли парусов сколько было возможно.
Ф.Ф. Беллинсгаузен

Грохотала волна,
набегая
на камни и дюны,
Ветер осени поздней
на Балтике пенил валы.
Укрывались в портах
низкобортные шхуны,
Приумолкли на рейдах
буксиры –
морские волы.

Где-то там,
позади,
волноломы Балтийска,
Впереди –
сколько сотен
мятущихся, вздыбленных миль?
Спорят с жадными чайками
тучи,
летящие низко,
И в лицо мне швыряют
колючую снежную пыль.

Удержись-ка на палубе!
Кренится круто и резко
Теплоход,
разъяренной стихией влеком.
Старый боцман
на лоб
нахлобучил зюйдвестку
И кричит,
 и кому-то
грозит кулаком.

Винт дрожит,
обнажаясь
в размахах порывистой качки,
Словно кто-то железный
неистово лупит в подзор.
Мало здесь мореходных,
Регистром назначенных качеств, -
Здесь и души людские
на прочность
проходят отбор.

Будто лен парусины
на мачтах
взметнулся,
трехъярусен,
И заполнился ветром,
опять искушая судьбу.
Будто рядом со мною
на мостике
встал
Беллинсгаузен,
И сквозь снежную замять
в подзорную
смотрит
трубу.

Он – из тех моряков,
кто с седым океаном приятельствовал,
Кто в лихую погоду
сбавлять паруса
не привык.
Мне еще предстоит
не с такими встречаться препятствиями.
Мне бы только успеть
отыскать
свой шестой материк.

ПАМЯТИ ОСКАРА ГРИГОРЬЕВИЧА КРИЧАКА

О.Г. Кричак - начальник аэрометеорологического отряда второй и пятой советской антарктической экспедиции, автор музыки песни "Белый айсберг". Погиб в Антарктиде.
Г. Картрайт - американский метеоролог, участник второй советской антарктической экспедиции.

В новогодний праздник
Повстречали айсберг.

Где-то звякнут над столом
Звонкими бокалами,
А у нас опять циклон
Номера откалывал.

Волны прут на абордаж,
Достигают мостика.
Негодует экипаж:
Подвела прогностика.

Качка гонит на кровать,
Никого не милует,
Лишь один Гордон Картрайт
Все фотографирует.

У Картрайта объектив
Просветленной оптики.
Что за странный коллектив –
Трезвые синоптики!

Шторм к полуночи крепчал,
Злилось море пенное.
Произнес Оскар Кричак
Слово вдохновенное:

«Новый год, не Новый год, -
Это нам без разницы.
Шторм – он вскорости пройдет
Ко всеобщей радости.

Перестанут нас стращать
Склоны волн пологие.
Так готова обещать
Метеорология!»

…Антарктических широт
Белоснежны простыни.
Вот уже который год
На скалистом острове

Крепко спит Оскар Кричак –
Он в прогнозах дока,
Но последний свой причал
Он обрел до срока.

Может, видится ему
Новогодний праздник,
Уплывающий во тьму
Белый-белый айсберг…


ЖЕНЬКА ЗЫКОВ

Женька - Е.К. Зыков, курсант высшего инженерного морского училища, участник второй советской антарктической экспедиции. Погиб вместе с гидрографом Н.И. Буромским при обвале ледяного барьера во время выгрузки дизель-электрохода "Лена".

Чем озадачит Женька– угадай-ка!
Вес воробья и петушиный рост,
Вдруг, натянув потрепанную майку,
Он как штангист выходит на помост.

Чужой бушлат он надевал без спросу,
В который раз на вахту опоздал;
Всегда «стрелял» чужие папиросы,
Безжалостно девчонок оставлял.

Девчонки – что! Он рвался в Антарктиду,
Он только море обожал всерьез!
Но я подчас не мог сдержать обиду,
Когда он чушь, оправдываясь, нес.

Ах, Женька Зыков, он бывал несносен
Своим уменьем беззаботно жить.
А в Антарктиде наступала осень,
И надо было с выгрузкой спешить.

Пингвины – черно-белые Адели
Не ведают ни горестей, ни бед,
Нередко, умиляясь, мы глядели,
Как малышей они выводят в свет.

Они ступают поступью вальяжной,
Пересекая свой ледовый пляж,
И айсберг, словно дом многоэтажный,
Венчает антарктический пейзаж.

Но ветром унесен причал припая,
И толку нет от запоздалых мер,
Когда пополз, предательски подтаяв,
И рухнул в воду ледяной барьер.

…Положен на могилу камень плоский,
Он мерзнет антарктической зимой.
На камне – надпись: «Николай Буромский.
Евгений Зыков. Пятьдесят седьмой».

Давным-давно вернулись мы обратно,
И время все заметнее бежит…
А что пингвины? Им-то непонятно,
Что Женька Зыков под плитой лежит.


ПАМЯТИ ИВАНА АЛЕКСАНДРОВИЧА МАНА

И.А. Ман - капитан дизель-электрохода "Обь" в первых советских антарктических экспедициях.

Мне снова снились острова Крозе,
Те самые, что в южном океане,
В пустынных антарктических широтах
От всех морских путей удалены.

Мне кажется, при сотворенье их
Фантазия природы разыгралась
И досыта потешила себя,
Предвосхищая времена кубизма.

Одна скала – как панцирь черепахи,
Другая – палец дьявола,
а третья –
Огромные футбольные ворота,
И катится меж стойками волна.

Ну что мне эти острова Крозе?!
Ведь я на них и не был никогда.
О них я только в лоции читал,
Да видел их на мореходных картах:
Ничтожные пунктирные кружочки,
А возле них две буквы –
«П» и «С»,

Что, как любому штурману известно,
Предупреждает:
«В этом самом месте
Опасность,
положение которой
Сомнительно».
Так почему же снова

Мне снится этот отдаленный мир,
И островов причудливые формы,
И выше скал взлетающая пена,
И бешено грохочущий прибой?

Гнездятся ль буревестники на скалах,
Кладут ли яйца бойкие качурки –
Ни проку в островах тех,
ни корысти.
Чтоб камнем дно не пропороть во мраке,
Их далеко обходят капитаны,
И даже мой любимый капитан,
Известный как лихой судоводитель
И тот к ним подвернуть поостерегся,
Взглянув на эти буквы –
«П» и «С».

…Как незаметно прокатились годы!
Мой капитан давно оставил мостик.
Президиумы украшают им,
Где он сверкает золотом нашивок
И безуспешно борется с Морфеем.

Я повстречал его на заседанье
И подошел к нему;
увы, меня он
Не вспомнил, не узнал.
О, годы, годы!
Мы с ним о пустяках поговорили

И разошлись.
Но что-то промелькнуло
В его глазах.
А вскоре задремал он
В президиуме,
взгляд его потух,
И в чистую, высокую улыбку
Сложились губы тонкие его
Совсем не в тон серьезности доклада.

Оратор на него взглянул с трибуны
С недоуменьем, даже с укоризной,
А я его не слушал – я смотрел
На капитана,
на его улыбку,
Я понимал, чему он улыбался:
Ему приснились острова Крозе.