The pall-bearers and merry-go-round

Гримасит сифилитик с тонко-декадентскими усами,
Лёжа в вытянутой вычурно кровати вширь и вверх,
«Мадам Вивьен, тащите мой гашиш, присаживайтесь сами,
Трубку не забудьте с полки, вон спроваживайте всех».

Заряженные мухи заводные по обоям дергаются в пляске,
Кто же успокоит их страдания, которые оказывают честь
Его дичайшим умозаключениям и служащие лаской
Сердцу виснущему ото рвов и дыр, но рвущемуся в месть?

По мерзко взбухшим плесенью углам холсты томятся,
Весело забрызганные кровью, как апофеоз искусств
И пожирают доброту, перелепляя в чернь… все красться
Не переставало в грудь желание живящих рукоблудств.

«Вивьен, не бойтесь, слушайте мой шепот, я раскрою
Необычнейшую тайну, вы вдыхайте смело мой гашиш…
Я брёл по светлой улице средь равнодушных лиц с душою,
Переполненной отчаяньем, ловя приветы отдалённых крыш.

Я видел почтальонов, нёсших недождавшимся посылки,
Мясников, что слишком смело отделяют мясо от костей,
Священник путается в рясе, крестится уж больно пылко!
Все приветствуют меня глазами, - ненавидят все людей.

Тут выкрались pall-bearers, скорбный вид был так прелестен
Медленно, растягивая ход, смакуя, будто, каждый шаг.
Вдруг изо рта последнего выпархивает ворон вместо песни
Подлетает ближе с каждым взмахом, и садится на рукав.

«Ах, Edgar Poe, Hallo, молчит, моргая плёнкой век, крылатый Poe
Впорхнул мне на плечо и задолбил в висок, я задал Poe вопрос:
- Мне будет свет, покой? -… он громко каркнул: “Nevermore”.
Ответ обрадовал меня, - благая весть, - я отпустил его».

«В чём же тайна, Готфрид, где отгадка? Беспричинно засмеялась…
«В том, что надо жадно пожирать недолгий мир - прекрасный ад,
Так смейся беспричинно, Мир как карусель, чуть-чуть осталось
От оплаченной рождением поездки, начатой весёлейшим «abfahrt!».

Так жри же мир, я съел такой кусок, что мне безумно тошно,
Грудь подай моим рукам, она пышна, позволь стошнить…
Грудь вывалилась мягкая, которой захлебнуться можно…
…Должен возбудить сухую кровь пред тем как Мир простить.

Вивьен, облизывайте руки гения, обгладывайте пальцы мне,
Впивайте мастерство художника, берите спицу, горло протыкайте,
Хлещут вина из брюхатой бочки глотки пусть - постель в вине…
Наденьте на бледнеющую скучно простынь много лучше платье,

Паникующую кровь вбирайте в рот и сделайте, как я велю:
К холсту… и плюйте кровь на холст как плюнули бы в рыло королю,
Размазывайте вашими губами, языком и грудью сладострастно
И влюбляйтесь в это так, как никогда не позволяли бы себе,
Не смейте прикасаться к полотну бездарными руками, то опасно
Для искусства вакханалии смертей и мёртвых, сгинувших во вне…»

А Эйфелева морщится и корчится от вони,
Тут, на площади ещё не вырытых могил
На жёлтом Елисейском поле, на аукционе
Холст за безобразно много продан был.