Конквест Роберт. Овидий в последние дни

ROBERT CONQUEST
(1917- )

NEAR THE DEATH OF OVID

‘Now life alone is left me, to maintain
The matter of, and means of feeling, pain’
And the stylus loosed the last couplet
Into his Letters from Pontus.

Whose luminous, mythological resource
For nine years now had held a single course:
To work at Caesar for escape
From those gale – and spear-
 swept frontiers.

And now, ill, he walked slowly to the general store.
Inside, amid the smell of rope and tar,
Among the candles and sour wine
He talked to the half-Greek.

Proprietor, while under moon-cooled skies
The marshes glittered with the hint of ice
Out beyond the skin windows
And the stockpot`s reek,

And he thought, over his barely drinkable pint,
As the evening thumped with a Sarmatian chant,
Once more of casual Rome and women
And his senses` long distress.

He, first, had honoured Lucretius; he had portrayed,
Welcoming poets to the Shades, Catullus`s shade.
Was their passion for sex or reason a sharper
Edge to the great gift? – Yes.



РОБЕРТ КОНКВЕСТ

ОВИДИЙ В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

«Всё, кроме жизни, я потерял – и одно –
Муки свои сознавать – мне теперь суждено»…
Вывел он заключительное двустишье
В «Письмах с Понта».

Мифов россыпи, отточенность стиля
Девять лет единственной цели служили:
Только б вызволил Цезарь из этих окраин,
Где ветер неистов и свищут стрелы.

Через силу бредет он в лавку, больной,
Там, где пахнет канатами и смолой,
У оплывшей свечи, за вином прокисшим,
Толкует с хозяином, наполовину

Греком. Бурлит котелок с похлёбкой;
За окошком, затянутым шкурой, на топкой
Равнине поблескивает ледок
Под луною на небе стылом.

Вспомнил снова над тошным питьем,
Слыша гомон сарматов перед огнем,
Капризный, ветреный Рим и женщин,
И давнюю тяжесть на сердце.

Первым он был, кто Лукреция чтил по праву,
Изобразил тень Катулла среди вкушающих славу.
Страсть мыслить и жажда любви помогали
Воспрянуть их дару великому? – Да.

Перевод Сергея Сухарева (1992) –
- Всемирное слово, 1995, № 8. С.78.