Chapiteau плетётся по этапу

Осенний вечер тихо растекался ночью по аллее,
Зарделись клёны... заставляют обнажать кривую наготу.
Шипя, лист редкий смог пронзает жидкий, млея,
И падает на тёмно–золотую клумбу; прелый лист к листу.

Деревья, знающие вечность лично, на пути Светила.
Луна! разбей поток своих лучей на мириады брызг
О станы, чтобы ржавчину с ветвей твоя рука отмыла
Под звонкий, от щекочущих ногтей, свинячий визг.

Чуть дальше врылась в рану поля ужасающая заводь,
Где вир переиначивался в суводь, всё таща в глухую глубину,
И лист, посмевший по деликатесной смоли плавать,
Волшебный вкус которой можно приравнять к особому вину.

Неспешно хлопья снега падают на сморщенные листья
Как будто из Ничто, заполнившее мрак гудящих холодно небес,
Искалывают иглами покров умерших на траве, и слышу свист я
Меж белых простыней… прохладный ветер как-то между влез.

Тут тихо и спокойно, будто это поднебесье – подземелье…
Как вдруг! Растаптывая тишь, карета на четвёрке пронеслась,
Изодранные тряпки тиши взвив… о, как же так, посмели
Копыта и колёса растерзать умерших и святую грязь.

Как бешеные псы рвут лошади на шум и пёстрое свеченье,
Сметая всё, стремясь на шум и пёстрое свеченье Chapiteau.
За рвущейся каретой чёрной оставался шлейф осенний,
Внутри кареты завлечённый посмеяться зритель – мотылёк...

Три клоуна распарывают крашеные щёки, чтобы шире
Была улыбка, плакать, улыбаться, пребывание продлить
В bizarre, болезненно смешном богемном мире,
И всех смешить, смешить, смешить, ведь в этом смысл быть.

Распятием растягивают мышцы акробаты… фраковые сэры
Показывают фокусы для вылупленных глаз, засовывая кролика в рукав.
Жонглируют зубами и улыбками, похожими на щеры,
И Публика гогочет так, что рвётся челюстной сустав.

Шатался по предательской струне
Теряющий баланс канатоходец,
А люд животноразношёрстный ждёт пока совсем
Его он потеряет, сгинув в сумрачный колодец,
На их испуганное «А!» на вдохе - жуткую потеху всем.

Слону с просохшей кожей лечь не позволяют, опереться…
Кокаинесса и абсентщица в гримёрке – ящике накладывает грим,
Обёрнута в боа, и плющ, и тёрн… сквозь марлевую дверцу
Выходит на арену… в громкий свет… распахивая руки на «ХОТИМ!!»

Театр глухо–ярких представлений, опера невысказанной грусти,
И статность, и кривляние, звенящие оркестры, всхлипы, смех…
Упадничество пышности и шика на манер Марселя Пруста…
Столбы шатнутся… всколыхнётся… скроет купол склепом всех.