Глава 7. Принцип отбора

Истек установленный срок,
и, после того как Рахилью
рожден был Иосиф на свет,
Лавану племянник сказал:
«Тебе отслужил я оброк, -
итоги его неплохие.
Пойду я домой, много лет
своей я земли не видал.

Со службы меня отпусти,
отдай, как условились, жен,
двенадцать детей дорогих,
скотину, что я привечал».
Лаван сделал вид, что грустит:
«О, если бы только нашел
я благоволенье в твоих
богами хранимых очах!

Давно я приметил: в тебе
всевышняя сила живет,
руками твоими Господь
благословляет мой дом,
мой скот охраняет от бед,
хранит дочерям моим плод,
мою множит плотью он плоть.
Тебя награжу я за то».

Ну, как излагает, хитрец!
Расстроился Яков: «Ты знаешь
как здесь я служил, и каков
твой скот стал при мне. Посмотри,
как мало имел ты овец,
когда я служить начинал лишь,
и сколько сегодня голов.
Я долю хочу, а не приз!»

Коварный Лаван сделал вид
что Якова не понимает:
«Так чем я тебя награжу,
помощник мой верный, скажи?»
И Яков смекнул: норовит
хитрец ограничится малым.
Не выйдет! Нам нужно межу
в долях наперед проложить.

«Ты мне ничего не давай, -
сказал он, - что было, то было.
Я скот буду дальше пасти,
но только с условьем одним.
Не нравится мне то, Лаван,
что в стаде все овцы – рябые.
По масти мы их разместим
отдельно теперь, извини.

Возьми себе темных овец,
а также овец в белых пятнах.
Я белых овец заберу,
которые с темным пятном.
Тогда и тебе, наконец,
со временем станет понятно,
кому Бог - воистину друг,
а кто ищет выгоду в том».

Прикинул Лаван: белый скот
в отметинах был весьма редок
в Месопотамских краях -
и вслух произнес: «Хорошо!
мы справимся с этим легко».
Не знал он, что всякий скареда,
обманом нажить норовя,
останется сам нагишом.

Не зная, что в Якове жил
селекционер гениальный,
Лаван темный скот отобрал,
к нему сыновей подрядил.
Назначил от новой межи
на три дня пути расстояние,
где Яков с остатком добра
реформами руководил.

Вначале на овцах своих
провел Яков эксперимент.
Взяв дюжину прутьев с лозин,
кору с них частично он снял
и, сделав полоски на них,
в предчувствии перемен
букет у корыт водрузил,
куда пить скотину гонял.

Открыл ему опыт, что скот
заводится от экспозиций,
в приплоде копируя масть
с лозин, что стоят у корыт.
Решил отделять он приплод
скота, не взирая на лица, -
его ли Лаванова часть, -
и принцип отбора открыл.

По этому принципу клал
он прутья, когда зачинал
скот крепкий, но прятал их в тень,
когда слабый скот приходил.
Вот так вел свои он дела
и вскоре богатство познал,
поскольку бог выдал патент
на способ, что Яков открыл.

Рос бизнес. Лавана семья ж
на это смотрела иначе.
Сыновье ворчало: «Он всем
отцовским скотом завладел!»
Лаван, увидав что племяш
его непременно обскачет,
ходил, неприветлив совсем,
и замышлял передел.

Когда назревает конфликт,
небесные силы послушай.
Вот Яков подумал: «Пора,
пока не побили, валить!» -
и тут же услышал: «Велик
зов родины про твою душу.
Забыл про обиды твой брат,
ступай до отцовской земли».

И вызвал тогда, тет-а-тет,
к себе он двух жен по секрету.
Собрав всех овец, учинил
на пастбище тайный совет,
и женам сказал: «Ваш отец
стал мрачен уже как день третий.
Предвижу, что план там они
вынашивают в голове.

Обманщик большой - ваш отец!
Он сам, ваши братья – все знали
как здесь я служил, и каков
был белый с подпалом тут скот, -
как мало имел я овец,
когда свой почин начинал лишь,
и сколько сегодня голов
господь нам дает что ни год.

Сказал мне Господь, что велик
зов родины про мою душу,
и что наступила пора
идти до отцовской земли».
Тотчас справедливость улик
восприняли женские уши.
Конечно, отец был не прав -
не брал их в расчет николи!

И Лия во всем, и Рахиль
совместно его поддержали:
«Папаша, как видно, отшить
нас как бесприданниц хотел.
Решил он остаться сухим
в воде. Что же мы каторжане?
На рот не накинешь аршин! -
нас продал и выручку съел.

Засим все богатство, что бог
у нашего папеньки отнял,
есть наше и наших детей.
Веди нас, куда бог велит!
А мы на край света с тобой
готовы идти хоть сегодня».
Сказали так жены и с тем
сбираться в дорогу пошли.

И Яков тогда посадил
детей всех и женщин своих
верхом на верблюдов; забрал
весь белый с подпалами скот;
богатство свое прихватил,
что было – от сих и до сих.
Наутро - не будь сам дурак! -
отъехал уже далеко.

А надо сказать, что когда
стричь стадо Лаван отлучился,
похитила в сборах Рахиль
всех идолов веры отца.
И если добавить сюда,
что в путь уходя не простился
с ним Яков, большие грехи
тянулись вослед храбрецам.

Что скот! - веру дочь отняла,
а сердце племянник похитил.
К тому же, на третий лишь день
узнали, что Яков ушел.
Разбитый грехом пополам,
собрал для погони он свиту
и, не отдыхая нигде,
помчался - во гневе страшен!

Когда замаячил вдали
свет дальних костров каравана,
Лавану привиделся сон
кошмарный. Пришел будто бог
Абрама и душу хулил,
ее вывернув из Лавана:
мое, дескать, Яков - лицо,
и бить - чтобы думать не мог!

Под утро в кошмарном бреду
перегорел его гнев.
Остался лишь горький упрек:
«Зачем ты меня обманул?
Друзья дочерей не крадут,
когда их родные - во сне,
но дружбою ты пренебрег.
Тебе это ставлю в вину.

Я мог бы тебя проводить,
как водится, с песней весёлой.
Тимпаны и гусли тебе
звучали бы только вослед.
Но не дал ты мне пригубить
вина на прощание, олух!
Украл поцелуй твой побег
у внуков моих на челе.

Твоя здесь вторая вина,
и я за твое безрассудство
был рад бы тебя и прибить -
меня обвинить в том нельзя.
Но нынче во сне я узнал,
что между богами наш суд стал,
а кто тебя будет судить,
когда ты богов моих взял?»

Смутили такие слова
тут Якова: «Я побоялся,
что можешь отнять на ура
ты скот и своих дочерей».
Глаза опустил он: «Лаван,
возможно, я в том ошибался,
но только богов я не брал!
Все можешь ты сам осмотреть».

Команду шерстить по шатрам
таможенной службе Лаван дал.
Рахиль же надежный тайник
нашла под верблюжьим седлом;
надежно упрятала там
всех идолов как контрабанду,
для верности села на них,
сославшись на женский синдром.

У Якова обыск шатров
смущение мигом развеял.
Он начал сердиться, вступив
с Лаваном в нешуточный спор:
«За что ты ко мне так суров
и на слово мне не поверил?
Дай факты, что был справедлив
в действительности твой укор!

Пусть люди рассудят теперь.
Я был у тебя двадцать лет,
овец твоих холил и коз,
исправно плодились они.
Случись лихоимец иль зверь,
с меня же ты взыскивал вред.
Днем парился я, ночью мерз,
дозорами сны заменил.

Четырнадцать лет! - вот калым
тебе ради двух дочерей,
и шесть лет - за скот, только ты
раз десять награду сменил.
И кабы не жил я былым,
под страхом отца на костре,
да бог не хранил бы мой тыл,
меня бы ты не отпустил».

И понял Лаван, наконец:
оставить его - он бессилен.
Свое русло жизни поток
сквозь тернии все же пробьет.
Оспаривать можно овец,
заставить трудиться насильно,
но только не сможет никто
из пастуха сделать скот.

«Заключим союз, я и ты, –
сказал на прощанье родитель. -
Но если худое ты дашь
моим испытать дочерям,
и если дерзнешь ты цветы
их взять и другим подарить их,
страшись! - боги предков тогда
да будут лишь судьями нам».

И Яков поклялся ему
под страхом отца своего,
что он не допустит начал
к иному во веки веков.
Наутро простились без смут.
Лаван лишь желал одного:
поцеловать своих чад.
Засим и ушел - без богов.