Судьбоносный роман

Завершить свою романтическую эпопею я решила судьбоносным романом о моём муже. Почему судьбоносным? А потому, что это был мой хоть и ранний, но вполне сознательный выбор из всех вариантов судьбы, сделав который однажды, я навсегда осталась ему верна. И хоть порой меня и клонило в сторону, но думаю, что теперь разлучить нас с мужем сумеет разве что смерть - хотя бы потому, что с некоторых пор главным для меня стало не кто со мной, а кто во мне.
Вообще я считаю, что каждый человек обязан написать за свою жизнь хотя бы одну книгу, и тогда не нужны будут психологи, чтобы выслушивать излияния. Вот только вопрос, имеет ли человек моральное право заявить во всеуслышание всё, что он думает о людях ещё живущих, и возможно смертельно ранить их этим? Но разве умалчивать честнее? Или молчание – это ещё не ложь?
Муж, который всегда с тобой. Денно и нощно. В беде и радости. На работе в общем бизнесе и дома... Как же увидеть его со стороны объективным незамутнённым оком?
Он был красив, как Нарцисс, и так же, как тот, любовался собой и наверное умер бы от любви к себе, если б не спасла его от этой участи любовь ко мне, впрочем тоже едва не стоившая ему жизни.
Вот мы школьниками стоим с ним у моего подъезда под тихо падающим снегом, и он умоляет послушать посвящённые мне стихи. А вот я звоню отцу с просьбой вызволить меня из телефонной будки, осаждённой потерявшим голову неугомонным поклонником. Дошло до того, что из-за меня он забросил учёбу, так что аттестат о среднем образовании пришлось “добивать” уже в армии. А вот он звонит мне из Москвы: “Поздравь! Свершилось! Зачислен студентом МГУ!” Я не верю ему, отвечая что-то насмешливое, и только потом до меня доходит, что ведь это правда и что сделал он это ради меня. А вот меня внезапно вызывают в Москву его факультативные друзья, ибо ему совсем худо. И я еду спасать – ведь мне уже стала привычной роль “скорой помощи”! И вдруг я подворачиваю ногу на крутых ступенях общежития на Ленинских Горах. Что это? – Меня останавливает ангел-хранитель? Но я этого не слышу. И был вечер, когда я уступила его жажде. И он молит остаться с ним, стать женой. Я отвечаю, что это наверняка сделает его несчастным, на что он соглашается, не раздумывая. И вот я плАчу на пороге ЗАГСа, как будто меня ведут на казнь, и всё же иду. А вот я выношу из роддома нашего первенца, и мужу кажется, что это он держит на руках самого себя – до того похожи отец и сын: голубые глаза, чуть вздёрнутый нос... “Очередной красавец!” – томлюсь я, ибо не люблю красавчиков, а ищу глубины и муки. Ну что ж, я и получила её сполна – любила сильных, а уступила слабому, ибо сама была сильна за двоих. В жизни со мной муж мой выработал свой оптимальный жизненный подход и берёт слабостью там, где другой взял бы силой. Но ведь это прерогатива скорее женщин! Да, видно и впрямь “Не суждено, чтоб сильный с сильным соединились в мире сём!”.
В моём муже много хорошего. Во-первых, он умеет не напомнить о том, о чём следует напрочь забыть И напроситься на обратное я так и не сумела, хоть и пыталась порой в приступе какого-то необъяснимого мазохизма. Во-вторых, он единственный из всех встреченных мной страстных воздыхателей сумел бы по-куприновски решительно и по-гусарски лихо увезти “на разъезде” приглянувшуюся ему чужую жену, никогда не пожалев об этом. И в-третьих, он признаёт за человеком право на борьбу за свою любовь, не считая это, в отличие от многих, включая меня, постыдным либо унизительным. Ещё он бесконечно добр, хоть и не менее того эгоистичен, а также внимателен, полон юмора и лёгок в общении, несмотря на свою уязвимость. И исключительно хороший семьянин.
Всё это, я думаю, способно составить счастье даже самой притязательной женщины. Но не меня! Мне было нужно что-то совсем иное, и потому я ухитрялась чувствовать себя несчастной там, где казалось бы было всё для полного счастья. И это как бы давало мне моральное право искать успокоения на стороне. Не уверена, что муж признавал за мной это право, но в какой-то мере всё же видимо понимал меня, судя по однажды вырвавшемуся признанию: “Я знаю – ты меня не любишь и просто ищешь, кого бы ты могла полюбить. Но пощади – ведь мне этого не выдержать!”. “А мне?!” – просилось у меня с языка, но произнесено не было.
Грустно припоминаю однажды постигшее меня умопомрачение с намерением выброситься из окна, закрывшись на замок, грохот с разбегу высаженной мужем двери, испуганный взгляд разбуженного всем этим ребёнка... Театр абсурда! В память об этом “подвиге” навсегда сохранился шрам над левой бровью.
Муж мой оказался нетипичным мужчиной: он не старался, как это обычно бывает, искоренить во мне то, за что изначально полюбил, то есть моё неуёмное свободолюбие, за что и страдал. Наши будни были серыми, ибо я сознательно не хотела окрасить их иначе. И всё же я была хорошей женой – чуткой, заботливой и преданной, что удивляло и умиляло даже мою свекровь, которая поначалу опасалась, чтоб я не обидела её единственное и трепетно любимое дитя. Однако, если разобраться, я воспринимала своё замужество как временный переходный этап к чему-то настоящему, к чему я готовилась. Но, как известно, “нет ничего более постоянного, чем временное”, и у нас это затянулось на десятилетия.
Кто же на самом деле он, мой муж, и кем он стал для меня? Героем Достоевского, в которые он сам себя определил? Похоже, ибо я в это поверила сразу же и окончательно... пока не узнала в нём вдруг драйзеровского Герствуда – такого же величавого на уже насиженном месте и абсолютно беспомощного в необходимости пробиться самому. Неспособность к действию – так ли уж это страшно? Не страшнее ли способность к дурному действию? Заслуживает ли уважения просто “хороший парень”, хоть и “нет профессии” такой? Но так ли это однозначно? Мой отец, свидетель моего отчаянного сопротивления в ответ на длительную осаду теперешнего мужа, а тогда ещё только поклонника, перед нашей свадьбой выразился вполне определённо: “Если ты всего в жизни добьёшься, как добился её, то ты далеко пойдёшь!” А муж дальше этого так и не продвинулся! Может он просто больше ничего в жизни не хотел так отчаянно? Или я перекрыла ему страсть к завоеваниям и победам своей грудью “в орденах”?! Скорее всего это, но тогда нам вместе и отвечать за несложившуюся совместную жизнь!
Высоконравственный и сугубо порядочный, муж всё же принял от меня жертву и, приняв, усложнил этим и мою судьбу, ибо самопожертвование – это тоже жертвоприношение, и свою, ибо он это жертвоприношение принял. Возникает справедливый вопрос, а кто же всё же выиграл от этого тандема, если оба мы проиграли? Наши дети? Тоже не похоже, судя по их тяжкой судьбе. "Так кто же тогда?! – воскликнет возмущённый читатель. – Неужто все муки были напрасны?!”
Теперь я знаю ответ: выиграли все, ибо на тяжких испытаниях выросли все участники этой пьесы, сумев продвинуться духовно и победить каждый в соответствие с предпринятыми усилиями. Вот поэтому я и называю этот роман судьбоносным и на нём заканчиваю серию своих жизненных романов.


2000й год, Нью-Йорк