Простое женское счастье

Всем-всем любящим и любимым посвящается


 Я пришла с работы как обычно: чуть позже, чем полагается "порядочной жене" и чуть раньше, чем приходит мой "порядочный муж". Зашла в коридор, уже по привычке кинула сумочку на журнальный столик, мельком бросила взгляд на своё отражение в зеркале. "Неужели всё так плохо?" - невольно раздалось в голове. Да, сегодня начальница напрочь раскритиковала мою фигуру. И что ей не понравилось? Разумеется, я прекрасно знала все свои недостатки, скопившиеся за минувшую зиму, но слышать о них от другого человека оказалось невыносимо. Я стояла как оплёванная на глазах ещё пяти-шести наших девчонок и, краснея, выслушивала, что мои бёдра напрочь вышли из берегов, как Лена во время разлива, от талии и вовсе остались одни воспоминания, грудь стала, как у деревенской бабы, всю жизнь посвятившей дойке коров и воспитанию несметного количества детей, и вообще на подиум меня выпускать нельзя, и если я тотчас не возьму себя в руки, то всерьёз рискую потерять работу. Если то, что творилось у меня в душе после такой критики, и можно назвать осадком, то он был, как минимум, кислотным. Я ещё раз взглянула в зеркало. Нет! Что за глупости?! Если я и прибавила пару сантиметров в параметрах, это ведь ещё не повод, чтобы увольнять меня! Тем более, агентству точно некем меня заменить.
Я подошла к окну. На улице начинался дождь. Я подумала, что мой любимый сейчас наверняка стоит в пробке; скорее всего он снова курит, и поэтому опустил стекло в машине, и дождь капает на него мелкими прохладными каплями. Я открыла окно и подставила свою ладонь под струйки, стекающие с козырька. Наверное, он замёрз: у него в машине почему-то всегда прохладнее, чем на улице, а сейчас должно быть и вовсе холодно. Он наверняка слушает своего любимого Бетховена. Не знаю, за что он его любит. Вроде бы живём в двадцать первом веке, а у него в машине звучит одна классика. Наверное, мне этого не понять, но он почему-то всегда включает именно её, когда стоит в пробках. Может быть, так ожидание кажется не таким долгим. Не знаю. А ещё он точно забыл зонтик, и когда будет бежать от стоянки до подъезда, обязательно насквозь промокнет. Он почему-то всегда ставит машину не прямо перед нашим домом, а в соседнем дворе через дорогу. Наверное, не хочет, чтобы соседи думали, что мы слишком хорошо живём, а на той стороне улицы все такие, и там это не так заметно. Я стояла долго. Перебирала в голове всё, что он мог бы сейчас делать, представляла, как он входит в подъезд, поднимается по лестнице. Он почему-то никогда не ездил на лифте, и, наверное, даже если б мы жили на двадцать пятом этаже, он тоже ходил бы пешком. Дождь становился сильнее и капал уже не только на ладонь, но и на плечи, и даже на лицо. Я закрыла окно и прошла в комнату. Почему-то на душе стало так тревожно и захотелось позвонить мужу: он уже давно должен был придти. Я прошла в коридор, подняла трубку, набрала знакомый номер. На другом конце провода оператор отчеканил холодную фразу: "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети...". Мой взгляд снова скользнул по зеркалу, и тяжёлые воспоминания сегодняшнего дня, которые уже не казались мне такими уж невыносимыми, вновь больно кольнули по моему самолюбию. «Ну, уж нет». - подумала я. - «Она ещё увидит, чего я стою". На мгновение я представила, как выйду в следующем сезоне на подиум в бикини, с роскошным макияжем, стрижкой за триста долларов и всеми остальными модельными штучками, и по телу полилось приятное тепло, которое никто на свете никогда не мог объяснить, но каждый наверняка чувствовал хотя бы раз. Но меня тут же охладило мыслью, что начальница точно подумает, что я испугалась потерять престижное место, высокооплачиваемую работу, выходы на подиум, и просто "исполнила её приказ". И такое непреодолимое желание овладело мной сорваться с места, прямо сейчас поехать в Макдоналдс, взять себе тройную порцию и специально поправиться раза в два, что.... Брр!!! Я только представила себя в одежде, размером на слона, явно напоминающую воздушный шарик, который вот-вот лопнет, и мне даже стыдно стало, что такие мысли могли придти мне в голову.
В замке заскрежетал ключ. Я всегда закрывала дверь на замок, даже когда дома были все. Не знаю почему. Наверное, просто привычка, а откуда она взялась, я уже и не помню. Муж ввалился в дверь весь мокрый, пряча от дождя под пальто барсетку.
- Ты сегодня поздно...
- В пробке долго стояли.
- Опять зонт забыл?
- Ага. На работу опаздывал.
Он стянул с себя промокшее пальто, ушёл в комнату переодеваться.
- Чай поставить?
- Лучше кофе. Холодно так! Ты себе не представляешь...
Да.... Он думает, я не знаю, что он замёрз. Знаю, конечно. И что сейчас он выйдет в своём тёплом махровом халате, я тоже знаю. И что попросит позвонить его коллеге по работе и сказать ему, чтобы завтра отправил все бумаги к нам домой с курьером и что он вообще вряд ли появится завтра в офисе.
- Милая! Ты не могла бы позвонить...
- Хорошо-хорошо... Чайник сейчас закипит - выключишь...
Я снова иду в коридор и прохожу мимо зеркала, изо всех сил стараясь в него не смотреть...
Через пару минут закипел чайник. Я разлила по чашкам горячий, ароматный, какой-то даже дурманящий кофе и села за один столик с мужем.
- Скажи, я сильно поправилась?
- Ты? Да ну. Это тебе кто такое сказал? - бросил он в ответ, пережёвывая бутерброд.
- Да так. На работе начальница была не в духе...
- Тогда чего ты? Если не в духе была, значит не одной тебе досталось. По себе знаю, оторваться на одном подчинённом всегда недостаточно. Нужно, как минимум, на троих...
Он улыбнулся. Так искренне и открыто, как мог улыбаться только он, Начальник с большой буквы, который так не хочет выставлять это напоказ, что даже машину ставит в чужом дворе.
- Ты это сейчас серьёзно или как всегда?
- Милая,- сказал он с каким-то необъяснимым полуупрёком-полунасмешкой, - ну, конечно, серьёзно.
Я встала из-за стола и осторожно села ему на колени. Шесть лет назад, ещё до того, как мы познакомились, он был ранен в ногу - воевал в Чечне - и полгода вообще не мог ходить. Врачи думали, что уже и не будет. Когда мы только начинали встречаться, он всё время носил меня на руках, сажал к себе на колени, а я тогда была далека от модельной внешности, и, наверное, слишком тяжела для его больного колена. Но я об этом даже не знала. Он никогда не рассказывал, что с ним было на войне - он вообще не любит вспоминать о ней. О том, что он воевал, я узнала и вовсе случайно - увидела дома у его матери фотографию в рамочке, где он с товарищами на руинах Грозного. Я тогда ещё подумала, что это его дед во время Второй Мировой, и только позже поняла, что в те времена фотографий такого качества ещё точно не было. А иначе он, возможно, и вовсе не рассказал бы.
А сейчас я сидела у него на коленях. Я знала, что ему больно, но он сам никогда в этом не признается. Он, такой не похожий на того молодого загорелого мужчину, который смотрел на меня с фотографии шестилетней давности, теперь уже успешный бизнесмен, начинающий полнеть от спокойной размеренной жизни, понемногу стареющий, с широкими плечами, правильным носом и яркими тёмными глазами, который уже боится облысеть, никогда в жизни не признается своей жене, - которая прошла с ним и саратовские трущобы, и московские заработки, и долгие переезды, и радость покупки первой собственной квартиры, маленькой, однокомнатной, на самой окраине Москвы, и его упорное продвижение по карьерной лестнице, и размолвки из-за работы моделью, и смерть его матери на всего лишь 54 году жизни, и первые успехи в бизнесе, открытие собственной фирмы, да и много ещё всего - что ему больно. Мне тоже больно, когда он по вечерам обнимает меня своими сильными мужскими руками. Но я тоже, ему в ответ, не признаюсь почему. Я ведь не сразу узнала, что он воевал. Пусть и он не сразу узнает, что станет отцом...
Я смотрела на капли, стекающие по стеклу, на сверкающие за городом молнии, а на душе было так удивительно спокойно...
Ну и пусть уволят...

09.06.06