Июль

1.

Закат в черемухе растаял.
Слезу в полыни обронил.
Мой город, тихо остывая,
Забылся сном, лишившись сил.

Часы на столике без боли
Прощались с каждой высотой.
Я был один в своей юдоли;
Мне предстоял последний бой.

Я духоту июльской ночи
Закутал в сигаретный дым.
Я прятал вечность между строчек,
Я пел любовь, я был хмельным.

Роняя на бумагу хлопья
Неразрешенного тепла,
Я рвал себя навзрыд и в клочья –
Я создавал Тебя. Тебя…

Дитя Зари, дыханье Ветра,
Творенье Солнца, дух Огня,
Ручей звенящий, чистый, светлый,
Моя. Моя! Моя!! Моя!!!

Кружились блики в пьяном вихре,
Сплетались сказочным ковром.
Рукой восторженно затихшей
Сжимал победное перо.

Вино и кровь терзали бедный
Разгоряченный зноем мозг.
И вот – явился призрак бледный,
Явился свет – прозрачный мост.

Качнулась тишина; тревожно
Метнулись тени в зеркалах.
И время вышло осторожно
И дверь прикрыло. На часах

Застыли стрелки. Полночь. Флейты
Засеребрился сладкий звук –
Зовущий, ласковый, чудесный…
Он выронил перо из рук.

Поднялся на ногах неверных
И, сделав несколько шагов,
Открыл окно, и голос ветра
Донес волшебный шелест слов:

«Задуй свечу, поэт страданья,
Создатель призрачной любви.
Твои напрасны ожиданья.
Оставь перо и прочь иди!

В твоих стихах ни строчки правды,
Ведь правды нет, где нет меня.
Здесь утолишь ты свою жажду,
Приди! Я здесь и я твоя!»

Июль безумствовал. Плескался
Жарою воздух раскален.
«Кто ты? Где ты?» – он задыхался.
«Иду! К Тебе!» Через огонь

Шагнул, нога его коснулась
Ступени дивного моста…
В мгновенье все перевернулось!
То было чудо, да! – хрусталь!

«Иду!» – он крикнул пламенея, -
А чудный голос звал, манил –
Под ноги бросить взгляд не смея,
Рванулся вверх, что было сил.

Но мост волшебный – вот потеха! –
Лишь он переступил карниз,
Рассыпался хрустальным смехом,
И он, сорвавшись, рухнул вниз.

Взметнувшись, выключились звезды,
А по осколком хрусталя
Кровь заструилась… Черный воздух
Кроила серебром луна.

2.

Когда и без того дырявый купол ночного неба треснул у основания по всей восточной кромке, оттуда полился влажный мутный свет, сперва несмело, затем все сильнее и яростнее, и уже совсем неудержимо. И небо, сначала черное, быстро пропитываясь этим составом, приобрело цвет стеклоочистителя. Оседая на окнах, оно уничтожало последние свидетельства преступного посещения темного времени суток. И когда на небе появился огненно-рыжий клубок, разматываясь и опутывая мир своими золотыми нитями, отражаясь в запрыгавших повсюду в пыльной траве просыпающегося города стеклянных шариках, когда ветер захлопал створками распахнутого настежь окна моей квартиры, я открыл глаза. Обнаружив, что я проспал всю ночь, положив голову на стол, я с трудом поднялся на ноги. На столе лежала рукопись законченного стихотворения. «…Кровь заструилась…Черный воздух кроила серебром луна.» – я совсем не помнил, как дописывал последние строки. Чуть поодаль стояла пустая бутылка резного зеленого стекла. На лицо были все явные признаки похмелья: все тело и голова болели, как от сильного удара об землю. К тому же чувствовалась какая-то опустошенность, будто душа моя ночью вылетела вон и не вернулась обратно. Я подошел к окну. «Должно быть, вчера забыл закрыть…» Воздух закипал. Начинался новый день июльского солнечного безумства.
Два стакана холодной воды породили во мне слабую надежду на то, что еще не все потеряно, и я решил что-нибудь съесть. Звонок в дверь заставил меня вздрогнуть от неожиданности и, через секунду, улыбнуться.
Привет! – я открыл дверь. – Боже, что с тобой?! – ее ситцевое платье и волосы были абсолютно мокрыми.
Меня окатили из шланга! Прямо возле твоего дома! – смеясь, заявила она.
Переоденься. Я повешу платье на балконе.
Где ты пропадал? Я звонила тебе весь вечер. Что-нибудь случилось?
Нет. Я просто заснул. Хочешь есть? Я как раз собирался перекусить.
Я что-нибудь придумаю.
Переодевшись в мою фланелевую рубашку, она деловито отправилась на кухню.
Молча проводив ее взглядом, я зашел в ванную и, открыв кран, засунул голову под струю холодной воды.
…Она сидела на табуретке, направив задумчивый взгляд в окно; за окном уже полыхал пожар знойной стихии. На плите жизнеутверждающе шкворчала яичница. Рядом, накрытая блюдцем, большая металлическая кружка источала тонкий аромат кофе.
Знаешь, какой мне странный сон сегодня приснился? Будто я…
Я знаю все, - она прервала меня. – Но все это неправда. Ведь правды нет, где нет меня.

(Лето 1998 г. – весна 1999 г.)