Медведь

Красным шелком снегири на белом льду
Занесённые бураном белой стыни.
Чудилось, принять я всё смогу
И пасти заблудшие твердыни.
Но за мглой, как за искрой свечи
Перекинутой бумажной алой лентой,
Ключ один затронул все ключи -
Звон на расстоянии в полметра.
Вновь взглянув на белую пургу,
Ту, что тешилась кровавыми грудями...
Красным воском на безбожном льду
Стылая рябина плакала гроздями.
В комнате же таял полумрак,
Блеск стекла цедил я через зубы.
В тишине пологой, как дурак...
Я вдыхал обойные этюды.

А время шло откуда-то извне,
Проткнуты вилкой марочные пробки,
Окурки множатся в фарфоровой ладье,
На спичечные падают коробки.
Вот денег скомканных узорчатая бязь,
И тлен в огне, как будто саламандра.
Мой радиоприёмник ищет связь -
Шуршанье для ушей святая мантра.
Спирт дыбится в гранёной густоте,
Он пузырьковый смерч в стакане водки.
Всё как и прежде, только в темноте
С глаз прячутся забытые колготки.
Всё ж жёстка сущность лайкровых сетей,
Хотя на вид - они сродни пушинке...
И я окурком в девичьей душе,
Боясь чего-то, прожигаю дырки.
Дверь заперта, и телефон молчит.
Запыленный тампон пропитан кровью.
А на столе порезан помидор,
Он безмятежной припорошен солью.
И ветер сносит нити паутин,
Так медленно ведя меня к похмелью...
Что пепел сигарет на рукаве,
Что лезвие скользит по настроению -
Мне всё равно, пожалуй, я погас,
Я сумасшедшей мыслью грею темя;
Но в наше время, просто так вот, враз,
Ты превратилась в бурого медведя.
Как?! Мне не страшно - я схожу с ума...
Всё чем я жил, исчезло в новом мифе.
Пытаясь всё по-новому познать,
Разглядывал предметы я в квартире.

На стойке пепел теплился в ладье,
И спичка... догорала синим джазом.
Совсем остыл на опустевшем дне
Чай, сигаретным оттесняясь газом.
Стоит графин, наполненный водой,
Вода, подрагивая, в стенки бьётся.
Булавки на столе лежат копной,
Бумаги ворох по полу растёкся.

Ты подо мной лежишь, уже мертва -
Зверь кухонным ножом утихомирен.
Накрыто тело шалью со стола,
Мой мозг в конец должно быть обессилел.
Затем часы в надежде пустить вспять,
Пытался жизнь вернуть косматой шкуре...
Ум вырождается, и страх даёт понять,
Что я один остался в этой буре.
Всё в красном свете, и не ты идёшь
По улице в запурженном балете
Сугробов белых и фонарных доз,
И красную рябину топчут дети.
Ирония... медведи спят зимой.
Твой сон особенный, он будет вечно длиться.
Шерсть... руки кроет шерстью, как волной...
Тебе уж никогда не пробудиться.

Так до утра ломал я всё, что знал,
Обняв промокшую в крови медвежью спину,
Я видел превращение своё -
Как будто бы в гробу зажгли лучину.
Я видел как бы всё со стороны,
Как я не мог отмыть от шерсти руки,
Как морда раздавалась, как клыки...
Как когти вырастали, рвав округи.
Я видел плохо, как теряю стан,
Роняя с листьями плетёную корзину.
Всё кончилось в каких-то полчаса;
Так просто вот, медведь сменил мужчину.
На кухне рвалась мотыльковая броня,
Сжигаемая лампой в пол накалка.
Из крана медленной струёй текла вода,
И как вода, точь-в-точь, сочила рана.
Согласье с мыслью - труд на стороне...
Как бритвой, я когтями режу шкуру,
Себя ищу в звериной тесноте -
Освободить пытаюсь плоть и душу.
Вскрывает рёбра непривычный треск,
Ломает кости, выдыхаясь прана...
Но человека нет внутри! Кровавый плеск
Заканчивает начатое право.

20/01/2006