Трупы

Полог ночной грозится косою,
Только прилягу, и сразу поют.
Слёзы в крови. Их только двое.
Тени в столешнице тихо снуют.
Я зажигаю немую лампадку
И вижу яд на прекрасном челе:
«Ну, расскажи мне, Иван, по порядку
Как жив-здоров?».
 Обрывается след.

Я вырываюсь из-под одеяла,
Оно удушает припадками слёз.
А в запертом месте, где люди стояли,
Несётся поток озверевших угроз.

- Ну, бес попутал сегодняшней ночью,
- Ну, лиходей, я припомню тебе.
- Ножик в столе так прекрасно отточен.

Тени… Как ночью в проклятой избе
Также сидели Василий и Петька,
Вдруг забегает приблудный Иван:
«Гляньте, товарищи. Гляньте вы, ведь-ка
Я на обед революции зван».

И понеслись ненавистные годы,
Где вы, товарищи, братья, враги?
Чёрная жизнь пронеслась непогодой,
Прям как сейчас. И не видно ни зги.

Вас порубал я сверкающей шашкой…
Вас только двое… я вижу ещё
Череп покойницкий, как промокашка,
Шепчет и плачет: «Посмертно прощён».

А за тремя снова тени и тени,
Руки, обрубки, мольба, молотьба.
Тлен. Загниение трёх поколений.
Люди и трупы. Брюзга, голытьба.

Здесь кавалеры мешаются с диким,
Диким центральным огромным пятном.
Там раздают пачки - белые крики
Мнутся в юродивый пепельный ком.

Страшно. И хочется свечку в подвале
Только задуть за несчастный народ.
Вижу: толпа из околицы валит,
Чувствую запах святых нечистот.

Люди, товарищи. Братья по крови,
Мне ль не понять ваш великий порыв?*
Тихо. Кровать. Их только двое
Смотрят, смеются из чёрной дыры.

Братоубийственно было бы резать
Их второй раз. И я глупо молчу.
Только мельчает к полуночи греза,
Я всё шепнуть им простое хочу.

Если б они заявились ревкомом…
Я бы отдался на пытки в душе.
Но никого. Только двое знакомых
Вьются по дому как стая ужей.
 Страшно, пожалуй, их только двое
 Но за спиною растёт легион.
Я закрываю ладонью обои.
Меня убивает забывчивый сон.

Тёмно. Светлеет. В прореху из неба
Тучки идут и слагают слова:
«Эй, командир, а ты знаешь, что где-то
Сейчас загнивает твоя голова?!».

Скоро хватаюсь за чуб побелевший,
Тихо крещусь (не увидел бы кто).
А за окном, за ту ночь поседевший,
Ждёт меня воин в зелёном пальто.
Я выхожу за околицу. Сзади
Шумно толпится невидный народ.
И эти двое на площади гадят
Матом частушки, поя под фагот.

В спину наганом. И снова в постели
Чернь. Чернота обступили меня.
- Эй, человек, как-то вы похудели –
Кто-то бормочет, за что-то бранят.

Выстрел и выстрел.
 Две капельки крови.
Вижу сейчас, как тускнеют глаза.
Щёлкает крик: «Вот завет твой сыновний»
Капает наземь немая слеза.
Громом лопата. А в комнате тихо.
Люди ушли. Только двое грустят.
Улица воет полуночным вихрем…
Рев нарастает: «Стреляй, если свят!».
Бью в потолок. Застывает мгновенье.
Трупы и трупы. Их был легион.
Страшно и черно благое прозренье,
Страшно услышать на улицах звон.

Ночью заявятся гости с глубинки,
Ночью утащат меня в никуда.
Я прикасаюсь к щеке – ни кровинки,
Капает где-то из крана вода.

Дома ль я, дома? Но к горлу ладони –
Две. Молодая и старческих лет.
Сводят глаза в апогее агоний,
И точно вижу потерянный свет.

Но час рассветный заменится пыткой.
Нет никого. Ни Христа на столе.
Нет никого. Но оставил открытку -
Нет никого – МЫ УВИДИМСЯ В МГЛЕ.