Междустрочный grotesque - burlesque...

Я пишу и пою воду...

Через влажный запах леса и раздавленной черники,
Через скрип сосновых мачт, они в гипнозе от ветров,
Я иду, хрустя ветвями, задевая корни, поедая блики
От зеркальных игл, подо мною отыскавших кров.

Ophelia кору древесную целует, обнимая ствол,
Венок магнолий ярко-белых, мрамором цветущих,
Лежит на голове, а пауки исследуют её подол,
Увитый острым инеем, горящим бледным, снега гуще.

А совы смотрят с укоризной и презрением в мои зрачки,
Как будто я виновен в этом равнодушии к ней тлена.
К Офелии подкрался оленёнок, лизнул печаль с её руки,
Спустился на живот и опрокинул тельце на её колено.

Вдруг взорвалось небо, замерцало небо, ветер, ливень,
Будто два пути двух величайших из богов сошлись,
Потекли прозрачные ручьи воды по древу и облили
Волосы, и впитывали волосы, и паутинами плелись.

Горизонт бесповоротно розовеет и краснеет... багровеет…
Отравляет красным реки, небо всё из туч угрюмых и тугих.
Ливень…ливень…воды покидают берега свои, взрослея,
Сосны… мы под ними… над уже вода, глотающая их.

Где-то только горы, словно головы, вершины задирают,
Дышат из последнего, становятся водой… и всё – вода.
Даже мы вода, и в нас вода и добрая, и равнодушная, и злая,
Снова тишина… лишь одинокий плеск волны,
укрывшей на ночь…
навсегда.