Дневник на два дня. Часть первая

Дневник на два дня

В молодости точку опоры ищут, чтобы перевернуть мир; в старости – чтобы не перевернуться.

Валентин Домиль

День первый. Пятница.

Лысоватый мужчина пристально смотрел на меня. Что можно прочитать на его лице? Глаза хитрые, нет даже по-доброму хитрые, смотрят и читают меня, как мою зачетку читает преподаватель на экзамене. Конечно, было уже ясно, что мы не добьемся от него всего того, что хотели, но и то, что он обещал – было весьма существенно. «Просто сидите и делайте вид, что ничего не происходит», - говорил, он мягким и дружественным голосом, - «Вы можете выбрать две темы, и в конце, как бы вы ни ответили, результат приятно удивит вас». Я перевел свои глаза на своего друга. Думаю, он был в некотором удовлетворении. Мысленно мы сказали друг другу «Пошли!», поднялись из мягких кожаных кресел. Впереди было более неприятное испытание – выйти из маленькой коморки, и словно понимая мысли своих однокурсников, не подать вида, что что-то произошло. Димка, кажется, об этом не думал. Так и произошло – жадные и смеющиеся взгляды жалили меня, и, кажется, это чувствовал не только я. «Какая им разница, я сам хозяин своей жизни».
Димкин Volkswagen был нагрет майским солнцем, но думаю, что он нагревался сильнее, когда совсем недавно мир этого высокого темноволосого молодого человека разрывался на куски, быть может, эта машина не нагрелась, возможно – еще не остыла. Сегодня ему было лучше, а значит, было лучше и мне. «Ну, что куда поедем?» - собрался, было сказать я, но его губы уже дали ответ на этот вопрос. «Хуанхэ» – желтый магазинчик китайских вкусностей, расположенный на середине Большой Пироговки, как ни странно, не потерял для своего постоянного клиента актуальности. Вот она волшебная сила еды – даже не смотря на обиды и лишения, человек всегда будет желать удовлетворения своей самой насущной потребности, потребности в пище. Видимо с этим были согласны остальные пятеро бизнесменов, решивших мозолить глаза студентам-медикам своими забегаловками. Мой живот был не против таких мер, тем более человеку всегда нужно разнообразие. Но сегодня, равно как и три месяца назад, бастовало мое Эго. Что ж, а ведь в «Хуанхэ» еще и соус пряный добавляют в блюда, и при том, совершенно бесплатно. «Заткнись!», - мое Я одним импульсом уничтожило минутную слабость, и как награду приняло пачку арахиса в скорлупе. Димкины глаза искрились от смеха. Мне оставалось лишь улыбаться.
Когда с плотскими желаниями было покончено, нам открылась великолепная перспектива – мы были абсолютно свободны, как и тысячи людей вокруг. У нас было Солнце, май, куча долгов, дотошный фармаколог и летнее настроение. И нажатие педали газа не отговаривало, а уж тем более не освобождало, нас от последнего.
«Знаешь, а я впервые иду в Парк Горького». Карие глаза и острый профиль изобразили недоумение, а затем и веселье. «Нет, ну я серьезно, Дим. Я никогда там не был». Пусть посмеется, а с другой стороны – приятно открывать что-то новое, пусть даже и не как все, а только лишь в двадцать лет. Его улыбка заразительна. Ворота парка встретили нас отсутствием очереди, двумя мятыми охранниками и грохочущим «Вильгельмом Теллем» из старых репродукторов. Пропускать по студенческим билетам мятые «устальцы» нас не собирались, а по сему весьма вежливо отослали нас… к кассам. «Он определенно не собирается платить», - заметил мой мозг, - «Но это только нам двоим на пользу, верно?» Солнце все жгло, ветер шумел в кронах тополей, мимо с Крымского моста летели автомобили, и все грохотал несчастный «Вильгельм», и мобильный телефон в моем кармане тоже решил не отставать от симфонии городской жизни, наполненной делами и заботами. Вибрация. «Черт! Нужно было выключить его…» Я поднял трубку своей Nokia – воистину Connecting people, только не всегда этот connecting приходится вовремя. «Ой, Ань, слушай, я сейчас далеко и мне как-то не до этой «Весны», нет, ну я понимаю… Нет, я просто сейчас, ох, ну если бы мне позвонили… В общем я не могу. ВСЕПОКА». Костюк уже засунул свой профиль в окошко кассы. Молоденькая кассирша, черноволосая, с миловидным лицом улыбнулась, приветствуя гостей парка. «Сань, дай свой студак», - эти слова слились в моем сознании с протянутой ко мне ладонью с длинными пальцами, - «Вот. Нам два льготных». Кассирша, посмотрев на студенческие, не убрала улыбки, однако заметила, что студентам дневных отделений высших учебных заведений, скидка не полагается, и нам придется выложить по пятьдесят рублей. «Ой, девушка… А вы не подскажете, где тут у вас бесплатно можно пройти?», - слова эти, мягко говоря, вызвали некоторое замешательство, которое тут же сменилось очередной улыбкой, как на моем так и на лице девушки, сказавшей свое категоричное «нет». «Жалко-то как. Но если мы найдем, то мы вам обязательно скажем», - думаю, это надолго запомнится молоденькой кассирше, уже порядком уставшей от однообразности совей работы. «Саня, я знаю, где мы пройдем бесплатно». Нажатие педали газа снова добавило мне уверенности.
Проехав забор какой-то там Градской больницы (на удивление хорошо отделана, и к тому же большая по площади) мы остановились, и уже вскоре я плелся за моим авантюрным другом. Мы шли мимо забора больницы, через протоптанную тропинку. На асфальте рядом толпа подростков весело встречала май. Один из молодых людей, чье лицо не было изуродовано интеллектом, присел на корточки и в каком-то безумном порыве истошно хохотал. Смотрелось диковато, а после уроков клинической психологии в клинике Корсакова на втором курсе, думалось мне, что это минимум – алкогольное опьянение. Вот мы прошли фонтан, и вышли на безлюдную дорожку, идущую под стеклянным мостом. «Сань, сейчас ты будешь», - кажется, Костюк все-таки заразился смехом от дурашливого юноши, и теперь в его глазах сияло еще больше восторга, - «Ты сейчас будешь пролазить». Нет, ну а что мне остается делать – конечно, пролезу, да и в плюс то, что народу никого нет. Мы прошли ворота ресторана «Времена года» (интересно, а это как-то связано с Вивальди, или в этом таинственном парке только и занимаются, что издеваются над классиками?), волнение внутри меня нарастало. Мы подошли к закрытым на замок воротам, под которыми имелся проем сантиметров в тридцать-сорок. «Конечно, это не подкоп, но», - тут мои мысли перебил разум, вдохновленный веселостью Димки, который уже пролез под воротами, и даже не испачкался, - «Нет, ты туда не пролезешь». Я сразу представил себя, застрявшим на середине, барахтающимся в пыли асфальта, и как Димка тащил две моих огромных ноги, пытаясь помочь мне преодолеть злосчастное препятствие. Слон, я и есть слон. «Дим, я не пролезу, а если и удастся, то буду выглядеть как свинья…» Но к моему удивлению, мой спутник не собирался сдаваться. «Так Сань, сейчас идешь к воротам того ресторана и делаешь вид, что разговариваешь по телефону». Намечался спектакль! И нам достались две главные и единственные роли. Кажется, за тот год, что мы вместе, я привык к такому спонтанному «творчеству», ну была не была.
Я поплелся к воротам ресторана. Набрал папе, поговорил с ним о его делах, о том, что у меня все «хорошо», и тут, стоя в воротах ресторана, под наблюдением глаз охранника и троих рабочих, я увидел Димку, пафосно выходящего из ворот парка, что вели во дворик ресторана, но охранялись от несанкционированного прохода. Он помахал мне рукой, на что в ответ я тоже помахал и постарался сделать вид, что мы сто лет не виделись. Номер не прошел. Даже попытавшись пихнуть охраннику сороковник (видимо, Дима не собирался сдаваться до конца, и даже если б пришлось заплатить, то со «скидкой»), я ушел не сола нахлебавшись. Судьба – определенно жестокая штука. Расставшись с бумажкой в пятьдесят рублей, я встретился с Костюком, сумевшим все-таки обмануть систему. Через десять минут мы плыли на двухместном катамаране по изумрудной поверхности пруда. Играла неприметная музыка, очаровательная, вокруг нас шныряли утки, ветер играл с листвой и светило яркое и теплое солнце – все предрасполагало к приятному разговору….
«Нет, Дим. Я тебе объясню. Хорошо, давай рассуждать логически. Ты все время говоришь мне о том, что существуют какие-то возрастные нормы, но мне кажется, что все это – лишь она из человеческих иллюзий. Да, действительно она была старше тебя, но было ли это главным аргументом вашего разрыва? – Думаю, нет. Посмотри на эти деревья, на этот пруд, на небо. Они вечны, Дим. Даже если учесть, что человек живет до ста лет, пусть даже больше, в масштабах вечности, Дим, - это всего лишь песчинка, а если учесть, что разница в вашем возрасте, ну, сколько там один-два года, так? Это еще меньше от песчинки. Стоит ли принимать это в расчет – нет. Даже если учитывать, что вы и являлись этими кусочками-от-песчинок. И, кроме того, я думаю, что тебе прекрасно известны случаи, когда люди обгоняют свой биологический возраст. И один из них сидит рядом с тобой, Дим. Мне сорок девять лет – так показал один из последних тестов, и у меня нет оснований не верить ему. Ах да, я ждал этих слов. Да, действительно в кругу двадцатилетних людей никто этого не заметит, и знаешь почему? Потому что ВСЕ зависит от ТЕБЯ, от того каким ты себя мыслишь и выделяешь себя из толпы, где все измеряется штампами и эталонами. Но как измерить внутренний мир человека, черт побери? Никак. Поэтому все зависит от тебя. А если толпе и надо будет узнать, что ты из себя представляешь, то тут уж придется пойти им на встречу, потому что по-другому никак. Многие так до смерти и не открываются. Ну, а потом уже поздно».
Димка сидел, водрузив свои ноги на раму катамарана. Рядом плавала утка, которая явно ждала от нас чего-то большего, чем просто улыбки в ее сторону. Боже, что мы сделали с природой… Разговор разгорался вновь.
«Дим, знаешь, трудно быть… Богом. Это еще Стругацкие подметили. Но самое главное, просто уважать остальных людей, это как минимум. Она этого не делала с тобой, а скорее всего и с другими, и вот что я тебе скажу, Дим – люди они не слепы, и когда-нибудь они ответят, а избиение Богов страшно, Дим. Нет, ну, хотя возможно там будет и физическое насилие». Я заметил, что Димку коробило слово «Бог», хотя возможно мне просто казалось, и мы заменили его на словосочетание «Mr. Успешность»».
К нам подплыл катамаран, на котором сидела женщина лет сорока вместе с дочерью, они спросили – на сколько берется катамаран? В глазах девочки читалось: «Скажите ей, что аренда безгранична», но на самом деле брался он на один час. Они уплыли из тени тополей, и растворились в солнечных бликах. Но долго в одиночестве мы не остались. К нам подплыла целая утиная семейка. Мама-утка и пять маленьких пушистых комочков-утят. Мне вспомнился фильм «The Matrix», тот момент, когда Оракул Пифия рассказывает главному герою Нео о том, что Матрица неоднородна. Она состоит из миллионов программ, и вот, к примеру, есть программа, отвечающая за поведение птиц, другая отвечает за деревья, третьей является сама Пифия, правда, не все программы бывают такими мудрыми как она. Мне показалось, что в этот момент мы видели программу, которая управляет этими утками. Димка тоже это заметил: «Киборги!» «Нет, Дим, в конце концов, они имеют право. У них же импринтинг». Утята двигались строго в линию за мамой, которая словно выставляя свое потомство на показ, проводила эдакий утиный парад. Как только они подплыли достаточно близко, утята спрятались за маму, но сохранили привычную им линию. «Потрясающая функциональная система», - вывел я, вспоминая кафедру физиологии. Жизнь прекрасна…
Только сейчас я понял, почему мне нравится находиться в этом месте – там было не многолюдно, а, кроме того, здесь не было шума машин, диктовавшего нашим сердцам безумный городской ритм жизни. Правда, скорее всего мы просто были здесь в пятницу, а не в выходной день. Димка продолжил разговор…
«Сань и всё же я всё думаю о «мистерах успешностях». Они смотрят на тебя с высока, или мы на них из ямы, не важно - главное, что эта высота присутствует. Но как же измерить реальный успех? Ведь есть человек, которого полюбят за красный диплом нашей академии, хотя он и не будет уметь лечить. А есть люди, окончившие первый мед, знающие языки, занимающиеся спортом, пишущие научные работы, которых могут ценить и уважать меньше, чем первого человека или ставить их в один ранг. Думаю, вся разница между этими людьми компенсируется самолюбием, мир воспринимает нас так, как мы сами воспринимаем себя. Тогда выходит, что «мистер успешность» состоит из двух составляющих: количество полезных дел и самолюбия. То есть, если я хочу быстро стать таким, то можно начать с малого и пропиарить это дело, а потом укреплять положение, заменяя количество самолюбия полезными делами». Полезным делом сейчас было сдать катамаран назад на станцию, чем мы и занялись.
Только когда я ступил на землю, я понял, что меня немного укачало, но это было приятное чувство, как возвращаешься из невесомости, или просыпаешься от глубокого сна. Мы прошли мимо палатки, увешанной плюшевыми зверями, мужчина в солнцезащитных очках, по-видимому, был напрямую заинтересован в нашем участии, и предложил «беспроигрышное развлечение». Как и весь остальной мир, он был проигнорирован, - мы шли по дорожке на фонтан у главных ворот. Мимо пронесся черный джип – единственное воспоминание о той Москве, которая еще не показала нам своего истинного лица, но этот момент наступал неотвратимо.
На аллее было многолюдно. Люди в основном сидели на причудливых лавочках из розового пластика, скользких и искривленных, но достаточно удобных, что бы проводить на них много времени. Ветер усилился. Он сыпал в лицо серой пылью, и глаза рефлекторно щурились – это затрудняло поиск свободной лавки. И вот, почти в конце аллеи была свободная «конструкция».
Пластик был нагрет лучами полуденного солнца, которое было почти над нашими головами. Глаза слепил солнечный свет. Вокруг были такие же лавки, напротив нас стоял киоск, где продавались воздушные шары, а не вдалеке стоял конь, ожидающий очередного ребенка, которому он подарит кусочек счастливого детства. Димке все было интересно, как я отношусь к его прошлой, но мои глаза были заняты другим. Ослепленный светом солнца, я не мог смотреть в его глаза, а это была наша с ним привычка, всегда при разговорах, смотреть друг в друга, это была привилегия друзей. А так в данный момент это было невозможно, мой взгляд остановился на лавке, что стояла напротив нас.
На ней сидела девушка, молодая блондинка. Я знаю достаточно много анекдотов про блондинок, но эта была новым анекдотом-на-двух-ногах. Почувствовав наше внимание, она сделала взгляд ala «Поймай меня, если сможешь» - и главным приманивающим фактором был ее взгляд в купе со стаканчиком ванильного мороженного, которое она поедала со сверхрекламным видом. Димка тоже заметил это, на его лице сияла улыбка. Блондинка улыбалась, думая, что сразила обоих наповал. Через мгновение мороженное поедалось еще более разнузданно, хоть порнофильм снимай. Боже, что мы сделали с собой… Тут к блондинке, уже демонстрировавшей нам свой abdomen – по другому это никак не воспринималось, (она сняла ногу с ноги и тем самым показала нам свой плоский живот неприкрытый одеждой), подошел немолодой мужчина, одетый во все черное. «Странно, жара ведь», - подумал я. Друг мой пристально наблюдал за этой сценой. Со стороны было похоже, что мужчина усиленно хочет познакомиться с очаровательной незнакомкой, которая к моменту его прихода она устроила нам почти что пип-шоу. Это вызвало приступ беззвучного смеха. Но когда красавица в розовом отдала остатки своего мороженного этому Казанове, стало ясно, что как минимум они знакомы. Но даже это не помешало ей встать с лавки, и уйти с места преступления так, что складывалось впечатление, что на самом деле перед нами лошадь, а не человек. Я никогда не видел, что бы так виляли задом! Ужас. Разврат. Безразличие. «А ведь мне все равно», - безэмоционально сказал я, а Димке только оставалось добавить: «Мне тоже»…
«Сань, так что ты думаешь о ней? Мне очень интересно твое мнение», - снова спросил мой друг с настойчивостью в голосе. На самом деле я не хотел открывать ему ответ, потому что внутри меня жило какое-то чувство, непонятное и блеклое, что говорить этого не стоит. В конце концов, какая разница? Ведь от этого ничего не изменится. Тогда я пошел на свой излюбленный ход, спросив, как думает он сам, мой собеседник. Молчание огласило секунды раздумий, но затем последовал ответ: «Я думаю, ты относишься к ней положительно, считая, что еще должен поддерживать с ней отношения». Мнение было ошибочно – и мне ничего не оставалось, кроме сухой аргументации.
«Дим, конечно если я выражу все свое отношение один словом, ну и еще скажу, что у меня почти не осталось положительных чувств по отношению к ней, ты, конечно же, потребуешь больших объяснений, а посему, я сразу дам тебе развернутый ответ, но издалека. Вот тебе непрямая аналогия. Безразличие, Дим, – вот корень ситуации. (Димка посмотрел на меня с недоумением и некоторым сомнением, но это, думаю, сейчас развеется). Был такой случай, возможно, просто легенда, или страшилка для врачей. В одном реанимационном отделении была такая кровать, на которой никто не переживал ночь. То есть кладут пациента, проходит ночь, а с утра он просто мертв, причем приборы молчали, тогда его увозят в морг, кладут нового, проходит ночь – та же ситуация. В общем, так умерло несколько человек. Решили проверить, потому что пахло уже откровенной мистикой, но дело было совсем в другом. В отделении каждую ночную смену дежурила нянечка, которая, добросовестно выполнив всю свою работу, желала выпить чаю, и… отключала аппарат жизнеобеспечения рядом с той роковой кроватью, потому что вилка от чайника подходила только к этой розетке, а в сестринской комнате она как-то стеснялась. Потом, нагрев чайник, она добросовестно включала прибор назад, тем самым, машина думала, что к ней никто не подключен и молчала, а нянечка думала, что аппарат работал и без тока, потому что как ей говорили, там был аккумулятор, но… монтажник не счел нужным ставить батареи, которые работали по шесть часов в автономном режиме, потому что если бы в госпитале упало напряжение, то включился бы генератор в подвале. Но он никак не думал, что кто-то додумается выключать машины из розеток. А выполнять лишнюю работу ему было неохота. Двойная безответственность. Я не знаю, был ли кто-то наказан, но вот тебе яркая иллюстрация. Какая аналогия с тобой? Дим, человеческая жизнь бесценна, равно как и внутренний мир человека. Никто не вправе рушить внутренний мир, и я думаю, что это равносильно убийству. Если ты стал врачом, то делай это не ради восторженных взглядов соседей и одноклассников, а ради служения миру, человечеству. Мы клялись на первом курсе, что посвятим все свое свободное время изучению нашего искусства, а самое главное воплотим светлые идеалы в жизнь, распространив их на повседневность. Мы ответственны за тех, кого приручили, говорил Экзюпери, и мы ответственны за внутренний мир каждого человека, даже просто как врачи. Не спорю, этот человек будет хорошим врачом, но эта ошибка – серьезный шрам на его репутации, потому что получается, что в повседневности ей нужна маска успешной девчушки из мединститута, а дальше – пустота. В общем, ты меня понял, и я вижу, что смог убедить тебя. Вот так. И извини, может, я высказался слишком резко».
Холодные капли фонтана ударялись о наши лица. Ветер теперь будто пытался смыть пыль, причиненную им ранее. Но пыли не было. Мы шли мимо фонтана, по направлению к какой-то аллее. Вот и она. Тишина, клумбы, исполненные ярких тюльпанов, и памятник Максиму Горькому вдали. Писатель, часто узнаваемый мной по усам, стоял с тростью, откинутой чуть назад, в каком-то порыве гордости, его плащ развивался, а весь его бронзовый лик рассекала белесая полоса голубиного бытия. «Какой-то он аристократичный для советского писателя», - подумалось мне. Мы шли мимо металлического забора-решетки, за которым были рельсовые пути одного из аттракционов, зеленая трава и очередной мятый охранник. Нас ожидала набережная Москвы-реки.
Розовато-серый гранит был теплым, даже казалось что он живой. Вода в реке была мутно-зеленой, и сквозь нее можно было увидеть уродливые ветви водорослей, тянущиеся к солнцу. Река была отравлена Городом. Мы присели на гранитовый парапет, ветер трепал наши волосы, и мы молчали… Здесь было безлюдно, и только шум машин вносил свое напоминание о том, что мы существуем внутри гигантской фабрики огня, воды и медных труб. «Ну что, пойдем Сань?» - спросили меня низкие ноты. «Пойдем», - ответили мои.
Рассмешив нас кривыми зеркалами, Парк Горького распрощался с нами, оставив то самое чувство легкого головокружения после невесомости, которое осталось после изумрудной поверхности пруда. Только теперь нам окончательно предстояло окунуться в реальность.
Volkswagen шуршал своими охлаждающими потоками, создавая комфорт внутри своего концептуального мира свободы перемещения. Мы ехали без музыки, куда – неважно. «Знаешь, а у нас сейчас столько денег, что бы доехать до Питера и обратно», - Димкины слова разорвали шум холодных струй. Наши взгляды встретились. Говорят, что в эту секунду в коре мозга пробегает сильный электрический импульс, который провозглашает рождение новой идеи. Искры смеха, глаза светятся, в крови нарастает уровень адреналина. «Сань, а поехали в Питер?», - так идея обретала материальное обличие в виде слов, - «прямо сейчас». Во мне боролись два начала: одно рациональное, уже порядком избитое авантюризмом Костюка, и оно кричало: «Ты болен, или еще у врача не был?» Второе же начало билось как птица в ладонях, и оно словно хотело отдать мне свои крылья и оно гласило: «Это такое приключение, да когда еще ты успеешь?! Carpe diem! Carpe diem!!!» Наши нервные системы принимали сложное решение, но одно мы знали точно – надо остановиться и подумать. Словно прочитав мои мысли, Димка резко припарковался напротив памятника, каким-то революционерам, всю композицию которого венчал бронзовый Владимир Ильич Ленин, в полный рост, с протянутой в несбывшееся коммунистическое будущее рукой. Сердца колотились. Наши взгляды снова встретились.
«Дим, это безумие». Видимо, мои глаза говорили обратное. «У нас приблизительно сто долларов», - длинные пальцы уже окончили счет, и уже тянулись к сотовому телефону, что бы с помощью калькулятора произвести несложные расчеты расхода топлива. «До Питера километров восемьсот», - констатировал я, - «а значит, при скорости сто километров в час мы будем там через восемь часов». Мне объяснили, что в жизни нужно двигаться чуть быстрее, что бы уложится в такой срок. Мои глаза переместились на красно-черный люминесцентный дисплей бортового компьютера – буржуйская машинка показала расчет, согласно которому мы тратим двадцать литров бензина на каждые сто километров. Я ужаснулся. «Нет, Сань, мама ездила по трассе и сказала, что на дальних дистанциях эта цифра падает до семи целых и семи сотых литра на сотню», - успокоил меня Димка, - «Так, а если литр стоит примерно двадцать рублей, а мы тратим, ну, пусть десятку на каждую сотню, то… (наши взгляды вновь встретились) нам нужны еще два человека, которые сделают инвестирования». Это было вполне логично, тем более проехать вдвоем больше полторы тысячи километров вдвоем могло оказаться вполне скучным занятием, и имею ввиду сам процесс езды. «Итак, позвоним Кире…» - Димина Nokia уже налаживала мост общения, протягивая его сквозь пространство радостной и авантюрной радиоволной. Голос Кирилла со скоростью света разрывал городское пространство и раздавался эхом в серебристой трубке телефона. Сегодня у него не получалось. «Очень жаль, правда», - подумал я, - «Эх, ну тогда остается еще Ксюша и Алина». Димка снова набирал номер. «Сань, позвоним нашим авантюристам, может, кто и сорвется», - объяснял он, - «Еще есть Ксюша и Алина». Я улыбнулся. Бинарный закон работал как часовой механизм. Мы мыслим, и чувствуем одинаково. Что может быть прекрасней?
Но никто, ровным счетом никто из тех «отчаянных людей», признанных головорезов, не согласился поддержать нас, и, по словам моего друга, результат был предсказуем. Мы лепим себя внутри нашего информационного подуровня, сжимая размеры всей вселенной, дарованной нам, до размеров своего футляра, и чаще всего так и умираем. И на наших лицах сидят маски, которые мы соткали себе из клочков ужатого мира. И это не делает нам чести, верно?
Мы мчались по направлению к Фрунзенской, ведь было совершенно ясно, что чем раньше мы сделаем все необходимое для поездки, тем раньше начнем свой путь, а, следовательно, будем раньше в месте назначения – Санкт-Петербурге. Каждому из нас нужно было пополнить телефонный счет, еще мы должны были приобрести дорожную карту (хотя если бы я взял с собой свой карманный компьютер, можно было бы и не тратиться – у нас бы была электронная навигация, но так как все произошло спонтанно, то пришлось только жалеть об упущенном), плюс надо было где-то поесть. В дружественной голове уже созрел план решения задач. Мы оплатили счета операторов мобильной связи в салоне «Евросеть», купили дорожную карту в ближайшем киоске ежедневной прессы, а поесть мы решили у Димки дома. Перед тем как прорвать границы транспортных колец по дороге в Люберцы, Димка остановился около машины и спросил у меня: «Саня… Сейчас мы должны точно решить, что нам сейчас делать». Интересно – в его глазах читалось легкое сомнение, а такое там редко увидишь. «Дим, решай сам. Я всегда буду с тобой», - сказал я, на что мне был задан второй вопрос: «Ну почему всегда решаю я?» Я улыбнулся. «Я всегда с тобой», - утвердил я. Еще пару секунд мы смотрели друг на друга. Решено. «Поехали!»
Мы мчались по вечернему городу, и согласно нашим расчетам мы должны были двигаться так, что бы выехать из дома в половину восьмого. Окна машины были открыты, люк тоже был распахнут. Потоки ветра, хлестали наши лица и приносили до нас хорошо слышимый запах сгорающего топлива. Как назло, мы поймали все пробки, которые возможно и невозможно было поймать. Что-то подсказывало, что судьба была не на нашей стороне. No Fate… Нет судьбы, кроме той, что творим мы сами. Фраза из знаменитого фильма «Terminator» вселяла надежды.
Напряжение росло. Но в глубине меня было как-то по-змеиному спокойно, как у питона Каа из произведений Киплинга. Димка курил. Только сейчас это было как-то особенно и заметно, не так как в течение всего дня. Питер уже манил нас своим запахом, в моей голове мелькали образы, умершие четыре года назад. Я снова увижу Летний Сад, статую Nox с вазой полной Papaver somniferum, ее звездный плащ, бессонная сова с огромными глазами. И туманная дымка, которая все это таит. Дворцовая площадь, смрад переулков, и таинственная улыбка Сфинксов, и окаймляющие их надписи, которые теперь я могу прочесть, и… Пушкинский Дом. И снова, как четыре года назад я помашу ему рукой, прощаясь как некогда Александр Блок. Димка должен увидеть Кунсткамеру, те чудесные препараты Рюйша, которые вдохновили меня, может, нам повезет, и мы прокатимся мимо арки на островке Новая Голландия, а быть может, увидим истинное лицо этого города. Власть образов сильна, но власть над собой – высшая власть. Образы снова были погребены под слоями памяти. Но Белые ночи не забыть никогда…
Мы подъехали к дому. До выезда еще оставалось минут сорок-пятьдесят. В подъезде пахло, как и положено тому месту, где есть мусоропровод. Уверен, что в жаркий день этот смрад висит здесь зеленоватыми слоями. Первый этаж… Пятый… Седьмой… Девятый. Мы приехали. Железная дверь, отделанная под черную кожу, распахнулась с лязгом. Внутри горел свет, пахло чем-то вкусным – нас ждала его мама. «Раздевайся и проходи», - скомандовал Димка, указывая на комнату. Я снял ботинки, и с удивлением обнаружил, что ноги не ноют от усталости, видимо организм был готов на большее. Из кухни доносился женский голос (разговор шел по телефону), и на секунду я увидел его обладательницу. Высокая темноволосая женщина, одетая в халат темных тонов. Все залито светом заходящего солнца. Французы называют это «dja-vu», но я знал, где видел это – в своих снах, готов поклясться. «Дима, как же ты похож на маму», - подумал я, направляясь в комнату, - «просто удивительно». Я был здесь во второй раз, и ничего почти не изменилось. Вот огромное мягкое кресло-трон, который создавал комфорт своему хозяину, который сидя в нем, обычно находился в состоянии цифровой интернет-медитации, или просто прыгал по страничкам, или играл в какой-нибудь shouter. Я присел в это кресло, взял в руки удивительно тонкую клавиатуру, а правая рука уже нашла мышь на подлокотнике. Так посмотрим. Я попытался обратиться к порталу «Яндекс», но сервис был недоступен. Сеть рухнула, и нам придется обойтись без помощи информационных ресурсов. Димка позвал за стол. Пока я разделял скромную трапезу со своим другом, он сделал звонок Ксюше:
«Привет, Ксюш. Как дела? У меня ничего. У тебя есть планы на сегодняшний вечер? Чудненько. Как ты смотришь на то, что бы поехать в Питер? Прямо сейчас. Нет, я не шучу, я абсолютно серьезно. Ты, Я, Саня и Алина. Согласна? Отлично. Тогда у тебя нет времени на сборы. Ксюш, на это никто не обратит внимания, ты и так красивая. (Я чувствовал, как Ксюшина радость лилась рекой, воодушевляя – за это я ее и любил) Какие театры, мы приедем, может потусим там немного ночью, поспим, погуляем по дневному Питеру и отправимся домой. Да, в субботу вечером мы будем в Москве. Да, часов в девять. Нет Ксюш, ты должна через пять минут вылететь из дома, ну максимум десять. Да, на Белорусском вокзале мы подхватим тебя. Предупреди Алину. Я перезвоню, все до связи».
«Сань, прикинь, она сказала: «Ну, мы же там в театр пойдем, да?»» - Димка по-доброму улыбнулся. «Это от излишних эмоций», - заметил я, смеясь. Перспектива открывалась необыкновенная: дорога в компании двух однокурсниц не обещала быть скучной, а уж приключения в Питере и подавно. «Так, нам надо взять что-то из теплой одежды», - сказал Димка, посмотрев на мои голые руки и легкую гавайку. «Что-нибудь придумаем», - ответил я, выпив стакан минералки. Помыв руки, я отправился к компьютеру в надежде, что сеть заработает, но тщетно – Интернет молчал. Пока Дима спорил по телефону с Ксюшей, а потом с Алиной, я понял, что девчонок мы подхватим где-то в полдесятого, а посему приедем в Питер к утру. Ночная дорога, как же будет трудно Димке…
И вот, когда все было уже решено, и казалось, что Питер уже простирает свои просторы за окном, неожиданно весь воздушный замок рухнул. Димина мама сказала, что завтра с утра она поедет на работу, а, значит, машина должна к утру стоять на паркинге. Мы остались без свободы передвижения…
Я сел в Volkswagen, пока Димка давал отбой Ксюше и Алине, что, конечно же, было неприятно. Поставив машину на стоянку, мы вышли, постояли чуток рядом, а затем, удрученный, мой спутник пошел домой – отдавать ключи маме. Я ждал его около подъезда. Мыслей не было. День шел к концу. Неожиданному концу…
«Саня, а почему мы должны ехать на машине?» - с маниакальным взглядом произнес Дима, - «Есть же собаки». В первую секунду я подумал, что все… Мне придется носить апельсины в прямиком в Кащенко, в отделение для небуйных пациентов. Да, мы будем прогуливаться по зеленому парку, мне будут объяснять преимущества передвижения на собачьих упряжках, наверное, будут говорить, что это так экологично и комфортно, но секундный мираж растаял. По неизвестным мне причинам, Димка называл электрички и электропоезда – собаками, думаю, он и сам не знал почему. Идея была замечательная. Мне протянули большую серую толстовку с надписью “Boston College”, сам же хозяин толстовки уже переоделся в теплую куртку. На удивление, толстовка оказалась даже чуть велика, в ней было тепло, и она пахла сигаретами и легким ароматом мужских духов. Димка, глядя на меня, улыбался, да и я сам констатировал: “Gangsta”. «Ничего, теперь ты полностью слился с Люберами», - заметил улыбающийся профиль. Что бы не испортить эффект, я затолкал торчащие складки гавайки под толстовку, мы шли к станции Ухтомская, названной так, по-видимому, в честь великого физиолога. У нас оставался небольшой шанс.
Станция на первый взгляд казалась весьма удаленной от Димкиного дома. Мы проходили мимо пятиэтажных домов, пока они не стали сменяться двухэтажными бараками, иногда деревянными. «Какой ужас», - думал я, - «как здесь можно жить. Тут, наверное, как в старых книгах довоенных времен: общие души, или ванны на кухне (так рассказывала мне бабушка). Россия». Мы приближались к станции. На лужайке около киоска резвилась стайка собак, людей было мало. Электричка подошла быстро.
Мы мчались сквозь пространство молча, будто боялись спугнуть и этот последний шанс, в окнах мелькал индустриальный пейзаж, разбавленный перронами и выходящими пассажирами. Я смотрел ему в глаза. «Костюк, я тебе говорил, что у тебя сильные глаза? И когда-нибудь я точно провалюсь в них», - подумал я. «Собака» ехала медленно, будто специально затормаживая нас. Люди вокруг казались восковыми фигурами, и только мы были устремлены к цели. Наконец-то динамик прошипел: «Следующая станция – Казанский вокзал», а до Ленинградского – там рукой подать.
Видимо вокзалы – это такие места, в которых никогда не бывает безлюдно. Люди нагруженные сумками, связками и мешками создавали эффект гигантского муравейника. Откуда-то сверху доносился мягкий женский голос, предупреждавший об опасности бесхозных предметов, о том, что на первом этаже работает зал повышенной комфортности, и о целой куче других бесполезных вещей. Настоящее вавилонское столпотворение. Мы покинули вестибюль Казанского вокзала, пробежались по переходам, спустились в метро, и везде все кишело людьми. Гонка продолжалась, я начинал понемногу отставать, и когда я с Димкой согласно указателю поднялись на поверхность, мы увидели такую же картину: толпа народа, палатки с разнообразным товаром, цветные робы рабочих, нищие у перехода, но нигде не было видно надписи «Ленинградский вокзал». Однако молдаванин в оранжевой спецовке быстро указал нам путь, и через минуту мы вошли в просторный зал заветного вокзала.
По двум сторонам от нас, справа и слева, находились стеклянные стенки касс, в каждой из которых сидела кассирша в белой блузке, в окружении двух компьютеров, одного микрофона и кипы каких-то книг и буклетов. Над нами возвышался решетчатый потолок, а впереди находились окна информационных панелей, и мониторы справочных терминалов. Народу было много, в очередь к каждой из десяти касс стояло человек по двенадцать. Видимо, не мы одни собирались в Питер. У кассы с номером «9» народу было сравнительно меньше, ее мы и выбрали. «Остается только ждать», - сказал я. Димка смотрел на плазменную панель на стене у кассы. На ее фиолетовом фоне бегали цифры, заполняющие таблицы. В этих таблицах отображались номера составов, их маршрут, время отправления с вокзала, а так же число различных мест, закодированных одной или двумя буквами. Выбор был большим – от сверхкомфортного бизнес-купе на двоих до места типа «С» (возможно, слово «Собака» - отсюда), соответствующего месту в обычной электричке. Конечно же, ценовые категории на эти места были разными. Наша очередь оказалось совершенно медленной, как назло. Я перевел свой взгляд на часы, выполненные в технократическом стиле, которые показывали время: «Двадцать часов сорок шесть минут». Димка не думал о времени. Тут совсем неожиданно, будто ошибшись телефонным номером, к нашей очереди подошел невысокий лысый мужчина в коричневой куртке и быстро, в один момент произнес: «комубилетынапитер», и тут же, как живой волчок, развернулся и отошел метров на десять. «Что он сказал?» - спросил Дима. «Дим, он сказал, что у него есть билеты на Питер», - ответил я, понимая, что этот мужчина нам и нужен. Димка уже подошел к незнакомцу, который для начал сделал вид, что ничего не понимает. Они отошли еще на небольшое расстояние, и я не мог слышать их разговора. Пока Дима разбирался с вокзальным «барыгой», сзади меня встала молодая женщина лет двадцати пяти. Черноволосая, в ковбойской кожаной куртке с висюльками из коричневых лоскутков кожи. На левом плече у нее красовалась сумочка с такими же висюльками, а на правом – черный рюкзак с нашивкой «Cannabis forever» и соответствующим рисунком на ней. На ногах у нее были коричневые брюки, и мокасины из коричневой замши. Сзади раздался Димкин голос.
«Сань, он предлагает по шестьсот пятьдесят», - с довольной улыбкой сказал Дима. И тут, совсем невпопад, «незнакомка из Дикого Запада» подала голос: «Что?! Сколько сколько? Да не смешите старую бабушку! Тут рублей за триста можно доехать». В диалог вступил Дима, я же почувствовал что-то неладное. Все было просто – внутри меня проснулся Врач: такое впечатление, что все системы защиты и познания пробудились и соединились воедино, как инстинкт. Я изучал незнакомку более пристально, и в тоже время понимал, что она опасна. И причина была проста. Она была бледна, с синими кругами под глазами, ее щеки ввалились, глаза выкатывались при каждом новом слове, причем смотрели они в пустоту и куда-то вверх. Ее тело не могло стоять на месте, оно постоянно двигалось, спина выгибалась, руки были сведены на уровне пояса, и постоянно одна кисть заламывала другую. Ногти были очень длинные, и, скорее всего, искусственные. Она говорила, высовывая свой язык, шершавый, обложенный желтым налетом, выбрасывая наружу пары кетоновых тел, наполняя воздух вокруг специфическим запахом «алкогольного утра». Было такое впечатление, что ее ум не в силах был регулировать поток эмоций и кокетливых женских ужимок, и поэтому все это сумбурно смешивалось и выглядело весьма нелепо. На нас оборачивались люди. «Сумасшедшая... Нет, видимо простой невроз, или грань между нормой и патологией», - продиктовал логический голос в моей голове, - «Костюк видать еще не понял в чем дело. Будь осторожен». В среду я прогулял лекцию по неврозам, а в пятницу судьба подготовила мне целое практическое занятие. Димка разговорился с ней, а я, слушая их разговор, наблюдал за каждым движением этой странной женщины.
«Ой, а вы тоже в Питер, да? Здорово, вместе поедем. Да, погулять по Питеру это здорово… А меня муж бросил. Нет, два дня назад. Что? Он уехал, сказав: «Я не могу с тобой жить, потому что мне трудно работать с тобой. Когда мне надо на работу, я не хочу от тебя уезжать». Вот так и бросил. («Два сапога пара», - подумал я. Димка тоже нашел данную мотивацию весьма интересной и заметил, что, мол «все хорошо, потому что если бы у вас были дети»…). А у нас есть ребенок. Дочка, полтора годика. Мне двадцать один, ему столько же. Нет, я не работаю, а он сисадмином работает. (Слово «сисадмин» поставило окончательный диагноз мужу) Да я тоже, говорила себе – за сисадмина никогда не выйду, а вот уже второй муж сисадмин. Да, я в семнадцать замуж вышла, а потом бросила его, а за этого в восемнадцать пошла, и родила от него. Правда, мы маме моей дочь отдали, а ей деньги на содержание даем, ну что б там ребенок всегда одет, обут был. (Мне подумалось, что это не маме отдали ребенка, а мама забрала это самое дитя подальше от картинок с Каннабисом) У меня семья такая интересная. Мама – учитель, а папа - электрик, правда, сильно пьющий. Зачем в Питер еду? Вдумчиво и долго смеяться будешь – мозги поправить еду. Ага, ща к Холоду приеду, он мне сказал, приезжай, когда я ему в трубку плакалась (в этот момент женщина изобразила неподдельный рев, что весьма испугало окружающих). Это пиз@ец просто. Да он мне обязательно мозг вправит, ведь он однажды из-за меня девку одну бросил. Холод? Вы знаете Холода? (Димка ответил: «Ага»). Ну вот журнал «Хулиган» был, когда еще не испортился, так вот Холод и создал его. Приехал в Питер шестнадцатилетним мальчишкой, окончил военную Академию, сбежав с последнего курса, основал журнал и выскочил за тридцатилетнюю топ-модель. Ага, у нее квартира отпадная. Естественно, не ее. Там папик какой-то был, она его и развела. А я еще, когда в эту квартиру вошла, подумала: «С кем же это так трахаться надо, что бы такую квартиру иметь?» Ну вот, а Холод еще владеет ресурсом «Вебсикур» (Наверное, имелось в виду “Websecure”). Представляете, если в гугле они первые три строки занимают, класс да? Вот там мой муженек работает, а Холод – его директор».
В общем, пересказывать весь этот разговор не стоит, из уважения к несчастной девушке. Читатель, не делай моей ошибки, не бросайся судить этого человека, потому что я увидел, точнее мы с Димой увидели, что жизнь ломает нас как спички: вчера ты есть, у тебя есть муж и ребенок, а сегодня – ты уже сам не свой, с переломанным «хребтом» и с трехсот семьюдесятью рублями в кармане, собираешься выехать в другой город. Жизнь ужасна… Позже, я объясню Димке суть увиденного нами с позиции медицины, но это ничего не изменит, ровным счетом ничего.
Надежда жила в нас до последнего. У нас был шанс попасть на поезд, отъезжающий без десяти минут десять, но так как кассирша очень медленно обслуживала пожилую женщину (порядка минут сорока), мы подошли к кассе и нам сказали, что если учесть все наши пожелания (приехать в Питер ближайшим рейсом и приехать часов в девять вечера назад), то пробудем в городе мы всего три часа – с полудня до часу дня. Естественно, этот вариант был абсурдным. И даже эта женщина, имя которой я так и не узнаю, всеми силами подбадривала нас, сказав, что трех часов для первого раза хватит. Видимо, с ней хоть кто-то поговорил за эти четыре дня, течение которых она ничего не ела, плакала и топила боль в алкоголе. Мы должны были уйти. Мы знали, что билет стоит порядка пятисот рублей. И тут Димка достал из кармана двести рублей и отдал их нашей незнакомке, сказав: «Удачи тебе, у тебя всё будет хорошо с твоим мужем», - и мы ушли. Про себя я подумал: «Светлейших благословений. Вам двоим». Сегодня мы остались в оковах Москвы.
Мы покидали вокзал, преподнесший за полтора часа нам больший урок, чем за прошедший год, но на этом урок не оканчивался. Однажды, я шел по парку, который находится около моего дома, был закат, и город засыпал, и тогда мне подумалось: «Боги, Боги! Как печальна вечерняя земля!» Но я ошибался. Мне надо было увидеть вечернюю площадь трех вокзалов, что бы понять свою ошибку. Я помню, как мой Учитель сказал мне, что Ад – это не место, где людей жарят на сковородках, а это место ближе моих рук и ног. Это место находится на Земле. Людей стало намного меньше, и поэтому мы смогли разглядеть «обитателей» этого места.
Выпив по стаканчику «настоящего» кваса, мы собрались найти место, где можно было бы провести остаток дня и все обсудить. Димка курил. Мы шли по направлению к пешеходному переходу, и в этот момент к нам подошел мужчина: опухший, немытый, в грязном джинсовом костюме, со следами запекшейся крови на лице. Он спросил, не дадим ли мы ему сигарет. Димка протянул ему белую пачку “Davidoff Lights” – смотрелось это весьма нелепо. Даже не понимая, что перед ним пачка дорогих сигарет, мужчина сделал вид, что не может взять одну, и, извинившись, взял две белоснежные сигареты. И когда понял, что никто из нас не против этого сказал, что две обычно не дают, и взял третью. Когда он исчез из поля зрения, я сказал Димке: «Ты - Светоч в этом темном царстве», на что сам Светоч заметил: «Я делаю это не просто так, Сань. Я раньше специально приходил сюда, что бы помнить об этом месте, что бы никогда сюда не попасть, понимаешь?» Но сегодня нам можно было пробыть здесь чуть дольше, что на секунду растворится в этом порочном круге. Что бы никогда не осесть здесь. Как прах. Как пыль. Как пепел от Димкиной сигареты. Палатки на поверхности уже закрывались, народу у них было совсем мало, и мы увидели неоновую рекламу какого-то кафе. На вывеске сияло женское лицо, кокетливо подмигивающее, и всю эту картину украшали неоновые трубки, гласившие: «2 этаж. Поиграй со мной». Мы прошли мимо. На стороне, противоположной Казанскому вокзалу больше ничего интересного не было, и мы, ускорив шаг, собрались спускаться в подземный переход. Мы проходили мимо каких-то дверей и увидели девчушку лет семнадцати, в белой курточке и нелепо короткой розовой мини-юбке. Она говорила по сотовому, и ее говор выдавал ее с головой. «Приезжая», - предположил Димка. «Да, вырядилась, думая, что все здесь так ходят», - добавил я. Но это совсем не злые слова. Мы сочувствовали ей, ведь кто знает, что уготовано ей Москвой.
У подземного перехода лежали два мужских тела, головы которых лежали на грязных полиэтиленовых мешках, это были просто тела. “AnyBODY”, - пытался пошутить я, что бы как-то поднять нам настроение. Димка изобразил подобие улыбки. Рядом с одним из «тел» лежал букет цветов, даже не знаю – были ли они кем-то просто выброшены, или это неслучайное совпадение. «Цветы лежат как у трупа, на похоронах. Эти люди мертвы?» - «Не знаю». Рядом стояла женщина в каких-то лохмотьях, копошившаяся в мусорном баке, что стоял рядом с переходом.
В переходе было безлюдно, как в каких-то катакомбах. Пахло мочой и тлеющими сигаретами, мы прошли мимо закрывшихся торговых рядов. Один киоск, стоявший около выхода из перехода, был забит DVD –дисками. Но когда я разглядел, что это были за диски, я опять ужаснулся. Это был магазин порнографических фильмов. Без всяких цензов, совершенно приметный. В стеклах этого киоска красовались буклеты. Мужчины и женщины совокуплялись в самых различных позах, под самыми различными названиями, чуть выше стояли буклеты, на которых совокуплялись только мужчины, а чуть далее – только женщины. Ниже – полка с фильмами, где была кожа, плети, черные губы и браслеты наручников. Sex per se. Все человеческие желания можно было купить здесь. Даже самые низменные и потайные, и я думаю, что не все из них были выставлены на витрину. В голове всплыла картина Иеронима Босха, изображающая пейзажи Ада. «Я никогда не видел столько порнографии», - сказал я Димке, который уже поднимался по лестнице ведущей на поверхность. На лестнице сидела пожилая женщина. Она сидела в «гнезде» из газетных обрывков. С растрепанными волосами, седая, с заостренными чертами лица. «Как крыса, только глаза не злобные». На коленях у нее был пакет с буханкой хлеба, которую она щипала. В ее руках была колбаса, сальная, грубо разрезанная на куски, - совсем небольшой кусок для пропитания. Увидев нас, она прострела к нам свои руки, и с набитым ртом она что-то промычала нам, рассыпая изо рта куски хлеба и колбасы на полы ободранного красного плаща, крохи эти она затем подобрала своей рукой и отправила туда, откуда они появились. Сердце сжалось. До поверхности осталось три ступени.
Свежий воздух ударил в лицо. Шум машин снова стал привычным. Мы подошли к летнему кафе под тентом, где нам сказали, что посетителей больше не принимают, так как уже время закрытия. «Сань, пойдем-ка со мной», - с отпечатком свежей идеи на лице сказал Димка. Чуть далее я увидел двери универсама «Рамстор» на сенсорном приводе. Мы путешествовали между параллельными мирами.
Полки ломились всем, чего только можно пожелать. Белое hi-tech пространство гипермаркета вынуждало глаза смотреть на плазменные мониторы в черных рамах, подвешенных к потолку. Рекламный ход, придуманный психофизиологами. Но он работал. Ближайший к нам экран приветливым мужским голосом сообщал: «Попробуйте удивительно свежую, первосортную икру от Санта-Бремор…» Голос сопровождала видеосъемка большой банки черной икры, в которую какой-то счастливчик уже опускал свою ложку. «Боже», - подумалось мне, - «и это после всего увиденного». Димка уже шел к пивному отделу. Через пятнадцать минут мы стояли у парапета того самого подземного перехода, и у нас был еще целый час.
Я рассказал Диме о том, что меня посетило несколько мыслей. Первая была такова: Что если человеку иногда доводится играть роль в спектакле не своей судьбы, а чужой? Что если многие наши жизненные опыты связаны лишь с тем, что бы возбудить жизненный опыт других людей. Почему-то мне на ум пришел Христос, хотя я не являюсь глубоко верующим человеком. С другой стороны для того, что бы поверить достаточно открыть учебник биохимии на втором курсе медицинской академии – и увидеть, как мириады ферментов объединяются в ферментные системы, те - в гигантские циклы, а последние – в цепи циркуляции энергетических потоков, и все идеально подходит друг для друга, нанометр к нанометру, а выше всего этого – сознание, духовность, мысль, если хотите да Винчи, Боттичелли, Давиды и Мадонны – одним словом, это настоящее чудо. И так будет, если даже кто-то назовет меня идеалистом. Ну, вернемся к Христу – жизни скольких людей изменила его личность? Бессчетное количество. Множество погибло, множество разбогатело, сошло с ума, многие просто стали жить по-другому. Интересно, да? Я не стал говорить Диме про Христа, однако, моя мысль о том, что половина сегодняшнего дня могла быть прожита ради той девушки, ему понравилась. А возможно это многое объясняло. Не знаю. Вторая мысль касалась того, что нам довелось сегодня увидеть. И только я хотел воплотить ее в слова, как нас побеспокоили…
К нам подошел мужчина, один из тех, кто только недавно попал сюда. Он был с меня ростом, с рабочим телосложением, на лице виднелись следы драки. «Мужики, помогите, прошу ни на хлеб, ни на водку, а так.. на что придется. Сам попал к вам не давно – приехал работать охранником, живу недалеко от Москвы, но так получилось вещи у друга в Химках лежат, самого вчера избили… в общем, помогите, чем сможете. Металл есть?» Происходящее вокруг стало казаться каким-то фарсом. И хотя этот человек мог рассказывать абсолютную правду, в моем сознании всплыло словосочетание “Circulus vitiosus”. Это был порочный круг, и я прошу тебя, читатель, не думать о том, что мне нравится судить людей, вовсе нет, но мне показалось, что и этот человек здесь, уже внутри гигантского порочного круга. Димка протянул пятак, который с благодарностью был принят незнакомцем. Через несколько секунд он растворился в Московской ночи. Для нас – навсегда.
Я заметил, что алкоголь не действует на меня расслабляющее - это было следствием бурно проведенного дня. Казалось, что мы сидели на водном велосипеде в Парке Горького в прошлом году, хотя прошло всего несколько часов. «Дим, я должен тебе кое в чем признаться. Дело в том, что сегодня в Парке я не был до конца откровенен с тобой… Помнишь, я говорил тебе о врачебном долге, о святости нашей профессии? Так вот, это не совсем так. Я знаю, это прозвучит глупо, но совсем недавно это все рухнуло… здесь (я приложил руку к сердцу), внутри меня. И этим, наверное, объясняется мое остывание к учебе. Послушай…
Это случилось совсем недавно в начале года. Зима была холодной, верно? Там где мы проходим хирургию, нас часто водят на операции, что бы мы привыкали… Но после нашего с тобой лета в Бурденко, эти операции казались чем-то иным, ненастоящим. Почему? Я в первый раз в жизни увидел пыль на столике для посуды, я увидел, как на операционные инструменты садится муха, даже две. Как вместо держателя для бестеневой лампы используется грязный старый разбитый таз. Но это было терпимо. Итак, в тот день нам разрешили посмотреть на три операции. Мы надели чистенькие костюмы, бахилы, маски – все по правилам, и пошли в оперблок. Первая операция представляла собой перевязку под наркозом. Мужчине в домашних условиях сделали ягодичную инъекцию, а спиртом пред уколом протереть забыли – в результате возникла глубокая флегмона. И вот все это вычищали, прямо из такой большой раны. Потом подали второго больного, я честно уже не помню, что там было, помню только, что мы уже опаздывали на лекцию. Конечно, все пошли на эту лекцию, а я сказал своему хирургу, что останусь посмотреть, в конце концов, учебником я итак неплохо владею. Он одобрил мою тягу к предмету и сказал, что я должен буду чуть подождать, а ему надо уже идти. В общем, он ушел, а минут через пять пришел какой-то немолодой хирург и вместе с ним ординатор – никого из них я не знал, да и лиц я их не видел, все было скрыто масками. И вот подали пациента, точнее пациентку. Это была женщина, немолодая, волосы обриты наголо, лицо отекшее. Она была обнажена, а единственной «одеждой» на ней было золотое кольцо на безымянном пальце левой руки. Видимо, она была бездомной и при том, совсем недолго. У нее была влажная гангрена левой стопы, примерно треть. Запах стоял жуткий, но терпеть было можно, особенно когда все это залили раствором аммиака. Сестра помогла уложить ее на операционный стол, ее руки пристегнули ремнями к таким «полкам», видимо они помогают анестезиологу, накрыли былой простыней. А анестезиолог чуть задерживался. Он вообще странный там какой-то. Мятый, нечесаный, прожженный, он курит «Беломор», ругается, пошлит - в общем, тупиковая ветвь врачебной эволюции. И эта женщина обратилась к хирургу. Она сиплым голосом попросила дать ей наркоз, потому что такой боли она не выдержит. Дим, знаешь, что сказал ей врач? Он сказал ей, что наркоз стоит денег, а так как у нее нет этих самых денег, то и наркоза тоже не будет. Они будут работать наживую. Дим, я впервые видел, как страх захватывает каждую клетку человека. Эта женщина умоляла дать ей хоть что-нибудь, у нее тряслось все тело, руки пытались освободиться из плена ремней, но она слишком испугалась, что бы даже закричать. Из моего правого глаза под маску скользнула обжигающая слеза. Эти твари просто смеялись. А через пять минут ей ввели «Пропафол». Меня трясло изнутри, внутри рушилось все – все светлые идеалы превратились в кучу дерьма, которое ничего не стоит. Я не смог сказать им ни слова. Трус. Я не прощу себе этого никогда, до самой смерти, а сейчас у меня нет желания чему-то учиться. Вот так. А ведь эти преподаватели – фармакологи, патологи, диагносты - не знают, что у меня отличная зачетка, три научных работы, и самостоятельный проект по молекулярке, занявший первое место в прошлом году. Они думают, что я - джентльмен второго сорта, Дим. И я не желаю им что-либо доказывать. Царь нашей веры – Зверь. И я увидел это собственными глазами.
Мои глаза чуть слезились, Димка смотрел на меня. «Сань, ты должен был им сказать, извинившись, что отвлекаешь их от важного дела, что все они – ублюдки, а ублюдки – это незаконно рожденные дети». «В которых Творец все же вложил искру разума», - закончил я. «Ничего, все пройдет», - сказал он. Нам пора было идти в метро.
Мы расстались с ним у самого входа – ему нужно было идти на «собаку», а мне перейти на кольцо. Короткое рукопожатие, мы постояли еще секунд сорок. И прежде чем Димка покинул мое сознание, я сказал ему: «Я всегда буду с тобой»…Карие глаза исчезли.
А пока мы будем ждать поездки в Питер. Осталось недолго.

Конец первой части