Стихи Анатолия Никритина о музыке

Автор этого маленького сборника – калужский поэт Анатолий Никритин, умерший в 1972 году. Его жена Нина Михайловна и дочь Ольга Анатольевна Никритины подготовили и издали две маленьких книжечки его стихов мизерным тиражом. Нина Михайловна скончалась в 2005 году, вскоре после выхода в свет этого сборника. Ольга Анатольевна продолжает начатую работу с архивом поэта.
Стихи ее отца помещены здесь по ее просьбе.


Анатолий Никритин

Стихи о музыке, песне, танце и людях искусства в ласковых и мудрых строках поэзии

Предисловие

Никритин Анатолий Борисович родился в 1910 году в городе Киеве, но спустя два месяца после его рождения семья Никритиных переселилась в Петроград, где и обосновалась. Будущий поэт рос и воспитывался уже в Петрограде-Ленинграде, став практически ленинградцем.
Природа широко одарила его талантами. В так называемой «Петер-Шуле» в Петрограде-Ленинграде Анатолий Борисович блестяще овладел немецким языком, а также языками английским и французским.
В домашних условиях он виртуозно освоил фортепьянную игру, мог исполнять на фортепьяно сложнейшие музыкальные произведения без нот, по памяти пальцев, мог сам легко сочинять музыку. Он великолепно рисовал и, наконец, писал стихи. Из подаренных ему природой талантов, он остановился на стихосложении, став поэтом на всю свою последующую жизнь.
В Калуге Анатолий Борисович поселился в 1953 году. В Калуге же он стал семьянином.
В 1972 году в возрасте 62-х лет он ушел из жизни, оставив большое литературное наследие, как стихотворное, так и прозаическое.
В течение 19 лет пребывания в Калуге А.Б. Никритин широко публиковался в периодической печати, в областной газете «Знамя», в заводской «Турбинист», «Красное знамя» Ферзиковского района. В основном это были стихи общественно-политической и лирической тематики. Очень много стихов и прозы шло в эфир по областному радио.
Анатолием Борисовичем были подготовлены к печати и сборники стихов, но при жизни автора их издание не состоялось. Только в 2003 году его жена и дочь опубликовали стихи Анатолия Борисовича Никритина.
Настоящая книга поэзии несет на себе сугубо тематическое выражение. Это стихи о музыке, но с философским звучанием, с философским осмысливанием жизни. Человек не может жить, не вникая в суть своей жизни. Иначе он не может воспринимать ее как радость, как счастье, ему данные, окрыляющие его душу.

H. М. Никритина

Посвящается светлой памяти жены и друга Никритиной Нины Михайловны


Лучший квартет

У меня четыре сердца,
Бьются все они ритмично,
Их совместное звучанье —
Музыкально, поэтично.
Первое — подобно скрипке,
Очень страстной и певучей,
В нём поёт душа любимой —
Самой верной, самой лучшей.
А второе — как свирелька,
Нет его напева краше,
Это — нежный голос сына,
Голос маленького Саши.
Третье сердце — многозвучно,
Гаммы в нём аккордеона,
Песни в нём весёлой дочки,
Они буйны, голосисты.
А четвёртое, конечно,
Сердце старого рояля
В звуках пламенного скерцо
И в адажио печали.
И хоть много самомненья
В том, что нынче утверждаю,
Но я лучшего квартета
У Бетховена!—
Не знаю.


Скерцо любви

Н. М. Никритиной

Может быть, вы знаете,
Что это такое,
Когда астры пахнут
Раннею весною?
Когда в хмарь и слякоть
Солнце светит ярко?
Когда в злую стужу
Делается жарко?
А седая вьюга
Юною подругой
Проникает в сердце
Лёгким ритмом скерцо?
Право, я не знаю,
Что это такое!
А вот так случилось
Именно со мною!


Не музыкальное четверостишие

Как хорошо порой в апреле
Звучит игра воды Равеля,
Но как победна в час заката
Соната-аппассионата!


Звуки

Звуки, звуки, звуки, звуки!
О! Какие это звуки!
Слышишь их
И нету скуки,
Нет терзаний,
Нет сомнений,
Ясно всё вокруг, и сердце,
Жизнь
Чудесно ощущая,
Может в горизонт вглядеться,
Что во мгле тумана тает.
Звуки, звуки, звуки, звуки!
О! Какие это звуки!
Их сложил Бетховен мудрый
В годы вдохновенной муки.
Он и в скорби,
И в страданье
Утверждал, что жизнь прекрасна,
Веру светлую
В звучанья
Воплотил он смело, властно.
Каждой нотой
Прославлял он
Радость вечно страстной жизни.
Говорил, что
Из мучений
Счастье наслажденьем брызнет.
Звуки, звуки, звуки, звуки!
Они прямо
В сердце льются,
И мечты их в мире счастья
В дружбе с волей
В битву рвутся.


Рассвет над Москвой-рекой

Музыка может мечтать!
Музыка может мыслить!
Песней души звучать!
Сущность бытия осмыслить!
Музыка может любить,
Может она ненавидеть,
И в горе, и в радости жить,
Грядущее ясно предвидеть!
Мусоргский всё это мог
В своих звучаньях мятежных,
Он был и суров, и строг,
И полон напевов нежных.
Он знал, куда надо идти,
Он звал за свободу сражаться,
Всем сердцем искал к ней пути,
В страданьях умел не сдаваться.
И вечно будет звучать.
Увлекая нас за собой,
На подвиги нас вдохновит
Рассвет над Москвой-рекой!


Александру Глазунову

В его звучаньях русские просторы
И величавой Волги плеск,
Красавиц пламенные взоры,
И солнца искрящийся блеск,
И разудалых песен, плясок,
И тишина и скорби стон,
И леса русского чащобы,
Его тревожный в осень шум
И снег, собравшийся в сугробы,
И напряжённость тяжких дум,
Клич Стеньки Разина мятежный,
Высокий светлый взлёт идей
И звонкий шаг в степи безбрежной
Идущих вдаль богатырей.
И год кровавый, год наш пятый,
Его порыв, жестокий бой
Большой симфонией крылатой,
Гремящий над родной страной.
Россия! Плоть его звучаний!
Она в них дышит и живёт,
Совсем, как зримое ваянье
Сейчас пред нами восстаёт!
И сердце бьётся благодарно
За музыки разлив и ширь,
В которой блещет легендарный,
Страны родной, могучий мир.


Станцуем хоту

Станцуем хоту!
Станцуем хоту!
Живёт в ней что-то
Родное наше.
Не зря же Глинка,
Презрев заботы,
Писал нам ноты
Чудесной хоты.
Станцуем хоту!
Станцуем хоту!
Весёлый этот
Народный танец.
Его танцует
С большой охотой
После работы
Простой испанец.
Станцуем хоту!
Станцуем хоту!
Хоть и темны
Мадрида ночи,
Станцуем хоту!
Станцуем хоту!
Не зря танцует
Её рабочий.
Станцуем хоту!
Станцуем хоту!
Живёт в ней что-то
Родное наше.
Не зря же Глинка,
Презрев заботы,
Писал нам ноты
Свободной хоты!


Есть у Бокерини менуэт

Есть у Бокерини менуэт,
Но слов для менуэта нет!
Наверно, ни один поэт
И написать не сможет.
И грусть напрасно сердце гложет,
Что мне их тоже не создать!
Быть может, их совсем не надо,
Ведь и без них в теченье долгих лет
Он миллионам душ
Несёт мечты отраду —
Чудесный Бокерини менуэт.


Любил когда-то

Любил когда-то я Сарасатэ,
Любил за ритмы,
Любил за страсть!
Но жизнь крылата —
И Сарасатэ
Уже утратил
Над сердцем власть!
Теперь хочу я,
Чтоб песни скрипки
Не зыбкой были
Страстей игрой.
Хочу, чтоб звуки,
Как звёзд улыбки,
Манили в дали ночной порой.
Манили властно мечтою ясной
И насыщали волненьем грудь,
Чтоб утверждали,
Что даль прекрасна,
Что нам доступен и Млечный путь.


Сен-Сансу

Поёт лебединую песню Сен-Сане,
А я её петь не хочу.
Когда погребальные песни поют,
Я просто и строго молчу.
Я знаю, что смерть омрачает века,
Рассудком её признаю,
Но в сердце дыханье её не держу
И песни о ней не пою.
Я жизни всю душу свою отдаю,
Как все, у неё я в долгу,
И каждую песню и строчку свою
Для жизни я берегу.
Уверен, мы смерть побеждаем тогда,
Когда для жизни поём,
Когда мы, как люди, во имя людей
Творим, постигаем, живём.


Джоакино Россини

Россини в России —
Живёт, не забыт!
Путь к русскому сердцу
Давно им открыт!
Севильским цирюльником
Славным своим,
Он близок трудящимся
Людям простым.
Гармония правды
Не знает преград,
Напевы Россини
Звучат и звучат!
И в дали чудесные,
В новые годы.
Несёт их уверенно
Ветер свободы.


Чардаш

Чардаш весёлый,
Ты чем-то печален.
Но чем, не совсем пойму!
Может быть, тем,
Что ты измочален
На длинных дорогах сквозь тьму?
И где-то, и как-то на тяжких путях
Горе осело в нотах,
Поэтому, даже в смехе твоём,
Тоскливое слышится что-то.


Поёт Обухова

Бывает, что мёртвые тоже поют,
Тоже встают из гроба,
Заново ищут в жизни приют
Без зависти и без злобы.
Ярко и страстно их голос живёт,
Сердца людей зажигая,
Так нынче Обухова страстно поёт,
Каприччио исполняя.
И, кажется, смерть не присутствует тут,
Нет в песне бездарной стужи.
Печально, когда живые поют
Мертвее мёртвых и хуже!


Ты и скрипка

Посвящается Талисман Симоне — музыканту

Ты и скрипка — почти что одно и то же.
Вы сердцем близки, друг на друга похожи.
И пусть ты всё же много моложе
Скрипки, с которой так очень схожа,
Ты можешь в скрипичную боль и терзанье
Внести весеннего ветра звучанье.
И это прекрасно! Бессмертие в этом!
Иначе вы обе канете в Лету!


Поёт Мартинес

Веселись, негритянка!
Веселись, негритянка!
Спасибо за песню тебе, Мартинес!
Тебя веселее
Я женщин не видел,
Ты — ярче всех сказочных фей и принцесс.
Ты — явь молодая,
И соткана вся
Из светлых, могучих звучаний.
Спасибо за песню
Тебе, Мартинес,
За смелое в жизни дерзанье.
Танцуй, негритянка!
Танцуй веселей!
Танцуй, негритянка!
Уж близок теперь
Повсюду твой
Праздничный день!


Приходи на берег моря

Приходи, мой друг любимый,
Приходи на берег моря,
Мы с тобой в тиши вечерней
Помечтаем на просторе.
И спою тебе я снова
На мотив старинной песни,
Я его не знаю краше,
Ни нежнее, ни прелестней.
В этой песне — рокот моря,
В этой песне — шёпот ласки,
В ней — и счастье, и страданье,
И мечта волшебной сказки.
И пускай давно промчались
Годы юности мятежной,
В моём сердце много чувства,
Много страсти — вечно нежной.
Говорят — любовь стареет,
Это всё — пустые бредни,
Знаю я, что нет прекрасней,
Нет светлей любви последней.
Приходи ж на берег моря,
Приходи, о друг любимый,
Подарю тебе последний
Час любви — неповторимый.


Песня грусти и любви

Что песня грусти без любви!
По-доброму с ней не грустится.
Душой напрасно не криви,
С ней даже лунный сон не снится.
И как её ни назови —
Хорошей, доброй или злою,
Но песня грусти без любви —
Всегда явление пустое.
Вот в песне — «грусти и любви»
Сквозь даже замкнутые губы,
Звучат серебряные трубы,
Волнуя алый ток крови.


Музыка

Вишнёвый рот,
Искусанный в забвенье,
И облегчения
Глубокий вздох
Мне не приносят
Наслажденья,
От шума страсти
Я оглох.
Мне музыка
Нужна такая,
Поёт в которой
Ультразвук,
Что тихо в душу, проникая,
Усиливает сердца стук
И может
В кровообращенье
Тот вечный
Импульс возбудить,
Что дарит
Дивный ток творенья,
И силу Мир людской любить.


Если станешь музыкантом

Если станешь музыкантом,
Пой, мой сын, о счастье жизни!
Не жалей звучаний сильных
И взволнованных, и ясных,
Прославляй свой край родимый
В звуках пламенно прекрасных.
А когда, слагая песню,
Ты услышишь голос горя,
То его немедля, точно
В песню радости включи!
И не бойся, что страданье
Вдруг разрушит песню счастья,
Ибо нет и дня без ночи,
Нет блаженства без терзаний.
Если станешь музыкантом,
Славь бескрайность синей тверди,
Утверждай победу света,
Ибо жизнь — сильнее смерти.


Я милой песню пел без слов

Я милой песню пел без слов,
Она же их желала.
Но!
Слов для нежной песни той
Не существовало!
Она сказала: «Замолчи!»
Покинула меня!
Я тяжело затосковал
У своего огня.
Прошли года.
И я теперь
Безудержно болтлив,
Слова легко я нахожу
На всяческий мотив
Вчера она пришла ко мне,
Склонилась надо мной
И прошептала в тишине:
«Без слов мне песню спой!»
Я попытался!
Но! Увы!
Она не прозвучала!
Той песни ласковой без слов —
Не существовало.


Ты душа моей песни, душа

Ты душа моей песни, душа!
И, как песня, ты хороша!
То быстра, легкокрыла, смела
И, как зорька весною, светла,
То задумчива, как вечера,
Когда осень стоит у двора,
То грозна, как в июле гроза,
То печальна, как в стужу слеза.
Ты душа моей песни, душа!
И, как песня, ты хороша!
Всё в тебе полюбить я готов,
Ведь из песни не выкинешь слов.


Москвичке и Моцарту

Грёзы витают во сне...
Снова приснилося мне,
Будто с тобою вдвоём
Песню о счастье поём...
Ласково светит луна,
Неги вечерней полна,
Ты улыбаешься мне,
Грёзы витают во сне...
Грёзы витают во сне...
Где-то в ночной тишине
Голос мне слышится твой,
Звонкий, ещё молодой.
И обещаешь мне ты
Радость и ласку мечты,
Шепчешь стихи о весне,
Грёзы витают во сне...


Бродяга

Сегодня услышал средь песен
Старинный народный мотив.
Он дивною силой приметен,
И в скорби могучей красив.
Поёт эта песня о прошлом,
О каторжных чёрных годах,
О рабстве кровавом и пошлом,
О раненых русских сердцах.
Бродяга в ней жизнь проклинает,
Бродяга тот русский мужик,
Что счастья веками не знает
И с детства к страданьям привык.
И песню в напеве замедля,
Все фразы её повторив,
Хочу я ответить немедля,
На этот старинный мотив.
Дорогой, залитою кровью,
Бродяга по. жизни шагал,
И всё же с великой любовью
О родине он запевал.
Спасибо, бродяга, что пел ты,
За песню спасибо твою,
За то, что и в горе умел ты
Отчизну лелеять свою.
За это тебя почитаем,
И любим твой старый мотив,
Средь песен его повторяем,
Поэтому вечно он жив.
Уж нету бродяг за Байкалом,
Народ наш счастливо поёт
И к светлым, могучим причалам
Корабль нашей песни плывёт.


Песня любви

Ну, что ж,
Что в гневе я!
Ну, что, скажи, с того!
Иначе быть сейчас не может!
Пойми, что сердце мне
Строка бездарная
тревожит.
Ведь мной же, мной
Написана она,
Я высосал её из пальца,
А как она чудовищно дурна,
Как ржавчина
На тонких гибких пяльцах.
Она мешает
Завязать ту ткань —
Основу для чудесного искусства,
И получается,
Что вместо ярких чувств —
Дыра, в которой просто пусто.
Ну, что ж,
Что в гневе я
На самого себя!
Не зря же, право, говорится,
Что песня творческой любви
Из гнева смелого родится.
И я уверен,
Будет так!
Я напишу, как надо, строчки!
А то, что плохо,
Брошу прочь,
Порву безжалостно — и точка!


Печальные блюзы

Печальные блюзы
Ленгстона Хьюза
Звучат мне
Как песни такого страданья,
Которому я не способен в стихах
Найти эпитет — название.
Да и, наверно, не нужно оно,
Страданье само по себе
Живёт в чудовищной были времён,
В своей чернокожей судьбе.
Лучше просто
Послать привет,
Горячий сердца привет,
Сказать, что сочувственных нужных слов
Достойных страдания — нет!
Зато убеждённая вера есть
И воля явится на помощь тоже
Волю такую следует счесть
Любого слова дороже.
Так пусть же живёт
И крепнет союз
Нас и Лингстона Хьюза,
Пусть станут веселы и светлы
Его печальные блюзы.


Ещё одна песня без слов

В моём сердце
Звучит и живёт
Очень тихая песня без слов.
Но о ней не расскажешь в стихах,
Умирает она в строках.
И мотив её передать
Я способен лишь лаской своей,
Осторожно касаясь груди
Ненаглядной, любимой моей.
В поцелуе её напевать
Я могу, прикасаясь к устам
Той, которую всех нежней
Я назвал в этой жизни сам.
И в кипенье горячих страстей
Я счастливым сверканием глаз
Всё о песне умею сказать,
Бессловесный ведя рассказ.
И во тьме самых чёрных ночей
Когда больно от скверных людей,
Когда я устаю размышлять,
И почти невозможно мечтать,
Свою тихую песню без слов
Сам себе напевать готов.
И она мне приносит покой,
Говорит о чём-то со мной,
Языком тех мелодий и чувств,
Без которых мир творчества пуст.


Гитара и скрипка

Чудесным музыкантам Когану и Ивану Крамскому

Гитара и скрипка
Вместе в аллегро!
Такие разные!
Но певучие.
И удивительно
Сердце влекут
Странные их
Созвучия.
Скрипка — это, конечно, мелодия.
Гитара лишь вторит ей.
Однако, она звучит не пародией,
А песней лично своей.
И вот в какой-то миг
Напряжённейший,
В какой-то особый момент
Первую скрипку
В аллегро играет
Аккомпанемент.
Так вот и в жизни
Нередко случается,
Вовсе не тот, кто ведёт
Мелодию,
А множество самых
Различных струн
Рождают величие рапсодии.


Осеннее торжество

Не всем дано до конца гореть,
Не всем дано свою песню пропеть.
А нынче, глядя на листопад,
Мне кажется, каждый листочек рад,
Что он сумел до конца гореть,
Что он сумел свою песню пропеть,
Что отдал он всё, что хотел отдать,
И взял всё то, что хотелось взять.


Хорошее настроение

Поэту Ошанину Льву по поводу песни «У меня во дворе есть девчонка одна»

В хорошем настроении
Энергия дышит,
Живёт способность творить и свершать.
И наше отличное настроение
Надо беречь, охранять.
Беречь его надо всем и всячески,
Помня, что это — важнейшее дело.
Поэтому музыку, песни, стихи
Писать надо сердцем, умело,
Чтоб всяческой пошлостью не оскорблять
Прекрасных чувств и стремлений,
Не нарушать у хороших людей
Хорошего настроения.



Моей любимой и Роберту Рождественскому

По поводу его песни «Стань такой как я хочу»

Я тебя никогда не придумывал
И придумывать не хочу,
Ты сама по себе — вот такая,
Мне родная, какую хочу.
И пусть критик меня обругает,
Что рифмую «хочу» с «не хочу»,
Эту критику
Я отвергаю,
Ибо так написать я хочу.
Только так,
Только так.
Не иначе!
Мне ведь просто сказать по плечу.
Ни тебя,
Ни стихов
Не выдумывал,
И выдумывать не хочу.



Песня о Калуге

Как подругу и как друга
Я люблю тебя, Калуга,
Я люблю тебя, Калуга —
Город над Окой.
На тебя не наглядеться,
Я к тебе привязан сердцем,
Я к тебе привязан сердцем —
Город мой родной.
И пускай ты, между прочим,
Город древний, древний очень,
Всё равно — ты новый очень,
Новый город мой.
Свети ты большой мечтою
Самой ясною звездою
Самой ясною звездою —
Город над Окой.
Ты своим трудом прекрасным
В высоту стремишься страстно
В высоту стремишься страстно
Город мой родной.


Тимоня

Октябрьский ветер промчал над Окой,
Ворвался в Калужский парк,
С какой-то нелепой поспешностью злой
Скользнул мимо старых арок.
И начал в аллеях рвать и метать,
Деревья хлестать утомлённые
Так, словно хотел их измять, поломать,
Изранить стволы оголённые.
Метался он дико из края в край,
Гнилые листья столбом вздымая,
Кричал, обезумев, скорей погибай,
Не зря же я тут гуляю.
И сад испугался, нервы его
Не выдержав, застонали.
А листья бежали в канавы и рвы,
И что-то тревожно шептали.
Казалось, бесчинству не будет конца,
Но неожиданно вдруг
От карусели, притихшей с кольца,
Возник очень бодрый звук.
Он множился быстро, один за другим,
И в самой весёлой динамике
Разлился чудесным потоком живым
Навстречу другим динамикам.
Возникла мелодия пляски лихой,
И появился из Пензы Тимоня,
С доброй улыбкой, совсем молодой,
И, как известно, ничуть не тихоня.
И загулял он, и заиграл,
Притоптывая ногами,
Радости искры вокруг разбросал
Голубыми большими глазами.
Ходил то взад, то вперёд, то вбок,
Так чтобы видели в танце сноровку,
Как будто было ему невдомёк,
Что в горе плясать неловко.
 Да, нет же, конечно, он всё это знал,
Он видел тоску в саду, Однако,
Он слабости — не признавал,
И гнал из парка беду.
И ветер сначала как будто застыл,
Он был удивлён отпору,
Но быстро опомнившись, яростно взвыл,
Сгрёб мусора целую гору,
Пытаясь динамики им забросать,
Хотел прекратить их звучание.
Но можно ль Тимоню заставить молчать,
Прервать его танцевание?
По всем аллеям, тропинкам, дорожкам
Весёлая пляска всё ярче неслась,
Ещё и ещё, и ещё немножко,
И песня злобы оборвалась.
Вой лютый, холодный задушен был смехом,
Задорный Тимоня царил в саду,
Он клёнам, берёзам плясал на потеху
У самой нежной Оки на виду.
А ветер осенний ушёл восвояси,
Сгинул не знаю куда.
Сад заново был и высок, и ясен,
Друг радостный в горе поможет всегда.
И думалось мне, что бессильно насилье,
Что доброму дню дано побеждать,
Если Тимоня из Пензы всесилен,
И может осеннюю бурю прогнать.

(По поводу стихий в Калужском парке, имевшем место 10 ноября 1963 года.)


Послушай, скрипка!

Талисман Симоне — виртуозу игры на скрипке

Послушай, скрипка!
Зачем так больно,
С таким надрывом
Ты песнь
Прекрасную свою поёшь!
Скажи, зачем?
Я понимаю,
Что ты, наверно,
Сегодня очень
Грустишь над тем,
Что год уходит,
А с ним то время,
В котором юность —
Что не вернёшь!
Всё это так!
Но тем не менее,
И ты с часами,
В их точном времени,
Идёшь и нежную
Любви мелодию поёшь.
И пусть в движении
Ты потеряешь
Частицу юности живой,
Но для чего
Ты утверждаешь,
Что даль печальней,
чем день, бывает?
Нет!
Так нельзя певучей скрипке
Жизнь ощущать!
Она обязана сегодня
Со всею радостью признать,
Что лишь в движении
Безбрежном
Дано ей жить — в любви звучать.


Ты поёшь мне чужие песни

Ты поёшь мне чужие песни,
И хотя они — хороши.
Было б радостней, интересней,
Если б спел от своей души.
Рассказал о её горенье,
Как кипит, холодеет кровь,
И нашёл бы свои выраженья,
Что способны поведать любовь.


Итальянская песня не заблудилась в Калуге

Итальянская песня
Бежит по Калуге,
 Быстро по широким улицам.
И не боится —
Нисколько, ничуть,
Что где-нибудь в них заблудится.
Путь проложив
К сердцам молодым
Звучит она очень уверенно,
А мы, разумеется,
Ей поможем.
Мы песне хорошей
Рады всегда,
Народной искренней песне.


Синкопа

Профессору Варваре Петровне Подъяполъской посвящается

Синкопа, синкопа, синкопа!
И в холод, и в слякоть, и в зной,
И так от рожденья до гроба —
Мелодии никакой.
Смятеньем пожарной свирели
Является утром и днём,
И встретив синкопу в постели,
Уснёшь синкопическим сном.
Синкопа, синкопой, синкопу
Кроет во всю свою прыть,
С её ненасытной утробой
Стало немыслимо жить.
Её ведь осилишь не сразу,
Силён её яростный такт,
Её не возьмёшь по указу
За антиобщественный акт,
Гремит-то она по закону,
И чтобы её проучить,
Нам надо закон о синкопе
Решительно изменить.
И это случится, конечно,
Я верю, я — оптимист.
Не будет синкопа вечно
Душить нас под джазовый твист.
Её по закону гармонии
Мы точно направим туда.
Где в нашей чудесной симфонии
Дано ей звучать иногда.


Не мурлыкай!

Не мурлыкай, джаз!
Не мурлыкай!
Ты совсем мне не нужен, нет!
В твоей музыке — нету света,
В твоей музыке — полусвет!
В твоих звуках ничтожно горенье,
Твоё чувство не знает огня.
В тебе тоска поёт исступленье,
Пустотой погремушек звеня.
Не мурлыкай, джаз!
Не мурлыкай!
Тебя в сердце своё не пущу.
Ты не нужен мне,
Безъязыкий,
Даже если
Я очень грущу.


Музыка леса

Умеет лес
Играть и петь
Прекрасны звучанья
Его рапсодий,
Но надобно
Очень и очень уметь
Постигнуть леса мелодии.
Они слышны
И доступны
Лишь тем,
Кто жизнь творит вдохновенно,
И неотступно,
Всем сердцем своим,
Стремится
К познанью Вселенной.


Когда ручьи поют романсы

Когда ручьи поют романсы,
Наверно, верят каждый раз,
Что нам нужны все эти стансы,
Наверно, понимают нас.
И знают, что весну без песен
Совсем не можем мы любить,
Без них нам май неинтересен,
Без них нам просто трудно жить.
Когда же жмурит брови небо,
Любвеобильно слёзы льёт,
То понимает, что без хлеба
Род человечий не живёт.
Но вот когда землетрясенье
Ломает наши города,
И верит в то, что представленье
Нам тоже нужно иногда,
Тогда свершается ошибка
И виден непорядок в том,
Что мы с печальною улыбкой
Хаосом в космосе зовём.
И право, правы те поэты,
Что без метафор и без строк
Вникают мыслью в то и в это,
Дабы извлечь из жизни прок,
Создать порядок во вселенной,
Чтоб непременно всякий раз,
Как ручеёк обыкновенный,
Отлично понимала нас.


Музыка созидания

К 100-летию со дня основания Московской консерватории

Говорил Рубинштейн:
Играл Чайковский
Сначала Глинку,
Потом Бетховена.
Так на Арбате
Консерватория
Самою музой
Была основана.
И зазвучала
Такой симфонией,
Что смело рвалась
В грядущие годы,
И воплощала
В свои гармонии
Дыханье могучей
Души народа.
И будет вечным
Её звучание,
Её горение,
Её дерзание
Затем, что мудро
И человечно
Живёт в ней
Музыка созидания.


Поёт Надежда Афанасьевна

К 80-летию со дня рождения Надежды Афанасьевны Обуховой — певицы, народной артистки СССР

Как поверить печальному слуху,
Что она уже не живёт,
Когда так вдохновенно Обухова
В бесконечном эфире поёт.
Увлекая звучанием нежным
В мир больших и глубоких чувств
Русской песни могучей, безбрежной,
Самой светлой в мире искусств.
Как поверить в её отсутствие,
Когда голос её живой
В нашей жизни звучит, присутствует
Этой нынешней, новой весной.
И, волнуя, зовёт уверенно
Очень радостно чисто, жить,
Чтобы всё было сердцем проверено
В песне той, что дано нам сложить.
Как же можно поверить слуху,
Что она уже не живёт?
Ведь поёт же, поёт Обухова!
В бесконечном эфире поёт!


Печальное стихотворение

В эфире Ойстрах
С романсом Глиэра,
А за окном
Предвесенняя хмарь.
И, кажется, сердце
Утратило веру,
Как это нередко
Случалося встарь.
Уж очень тосклива
Ойстраха скрипка,
Несносна как звуки
Заплаканных слов.
И мысль перестала
Быть острой и гибкой,
А строчка не вяжет
И пары стихов.
Но, может быть, музыка
Тут неповинна,
В моём настроенье,
В печали моей.
Наверно, мне попросту
Скучно и длинно
Шептала подруга
О страсти своей.
И очень при этом
Бездарно ласкала.
Так словно я старый,
Неумный барбос,
И не осмыслил
Большого накала
И удивительно
Глупеньких грёз.
Однако навряд ли
Причина тут в этом,
К банальности женщин
Давно уж привык.
Скорее, сегодня
Плохого поэта
В себе я
С глубокой печалью постиг.


Женщине танцующей

Зульфие Кагромановне Каракашлы врачу, главному эпидемиологу Калужской области

В её танцующих ногах —
Свирепейший пожар;
В её танцующих руках —
Жестокой ласки жар;
В её танцующих глазах —
Томительный угар.
И вся она! Да, вся она —
Опасной страсти дар!
Чтоб ею обладать,
Необходимо знать —
Лишь тот сумеет совладать,
Кто может сам пылать!
А тот, кто думает, любя,
Водой ту страсть гасить,
Пускай побережёт себя,
С огнём нельзя шутить.


Осенние разъяснения

Творенья наши подытожив,
Душевной фальши не любя,
Нас осень судит много строже,
Чем сами судим мы себя.
Когда ж печали приумножив,
Ведя потерям скорбный счёт,
Хотим мы оправдаться всё же,
Сказав, что осень зря сечёт.
И что, конечно же, не тоже
На увяданье обрекать
Всё то, что как-то выжить может
И, так сказать, существовать.
Но осень с золотого ложа
Спокойно говорит в ответ,
Что наша жалоба похожа
На слабоволье тёмных лет.
И надо без трусливой дрожи
Законы времени познать,
И жизнь, что нам всего дороже,
В делах нетленных утверждать.
Суть коих не в железной коже,
Не в электронных чудесах,
А в том, что должен быть ухожен
Огонь живой любви в сердцах.


Испанский танец

Щёлкают звонко, как бич, кастаньеты,
Очи сверкают,
Губы манят,
Испанка танцует
Испанский танец,
Жемчугом зубы блестят.
Стройное тело,
Сильные ноги,
Бёдра прельщают взгляд,
Испанка танцует
Гордо и смело,
Пышен испанки наряд.
Танцует испанка в ночном притоне,
Когда Мадрид уже спит,
Танец её ненасытный и властный
Буйною страстью горит.
Танцует испанка
Сегодня для гостя,
Янки его зовут,
Янки сегодня желает испанку,
К нему её поведут.
К нему! Он знатен,
Он доллары платит
И ей обещали с лихвой.
Танцует испанка
Испанский танец
Вихрем над пьяной толпой.
Вокруг бродяги
Различных наций,
Разного цвета кож,
Честь их распродана,
Совесть утрачена,
В кармане у каждого нож.
Смотрят они
Сладострастными взглядами,
Очень она хороша,
Испанка танцует
Испанский танец
Плавно уже, не спеша.
Вот янки торопит
Прислужников верных:
«Эй, скоро там или нет?»
Всё приготовлено, и в полусвете
Ждёт их уже кабинет:
Шторы пунцового, алого бархата,
Мягкий ковёр и диван.
Янки торопит,
Он жаден сегодня,
Красив у испанки стан.
Смотрят бродяги
Завистливо, гадко
Смотрят испанке вслед.
Вот она быстрым
Движением ловким
Скрылась от них в кабинет.
Полны до края
Бокалы шампанского
Дрогнул хрустальный звон,
Чокнулся янки,
Бросил лакею:
«Ну, убирайся! Вон!»
Смотрит испанка
С улыбкою яркой,
Яркой, как день по весне.
«Ну, а теперь,
Уважаемый янки,
Поговорим о цене.
Кроме того, наступило сегодня
Время платить должок,
Как это в банке у вас говорится,
Крайний кредита срок».
Янки смеётся,
Она деловита.
«Донна, иль как там у вас.
Доллары, доллары.
Сколько хотите,
Хватит денег у нас.
Но, уж коль скоро вы говорите
Прямо со мной, по душам,
Я попрошу, вы мне всё же скажите
За что ж это должен я вам.
Встала испанка
Из мягкого кресла,
Заперла дверь на ключ.
Бросился янки
В ноги к испанке:
«Бери сколько хочешь, не мучь».
Руки его отстранила спокойно,
Просто сказала она:
«Ты мне заплатишь Хорошей ценою,
Всё мне уплатишь сполна.
За брата, убитого в тридцать пятом,
Он ведь убит тобой,
Ты за убийство платил Муссолини
Грязной банкирской рукой.
Потом за сестру
Ты мне тоже должен,
Её увезли в Нью-Йорк,
В грязном публичном доме сгноили,
Быстро отправили в морг.
За мужа платить ты мне также обязан,
Франко его удушил,
За то, что он грязную тварь — фашиста,
Меня защищая, убил.
Ты должен за многих
Испанских женщин,
За их детей и мужчин,
За тех, кого губишь
И днём и ночью
Во тьме этих чёрных годин.
И за меня
Заплати, как надо,
За эту, как видишь, упругую грудь,
За чёрные очи,
За чёрные косы,
За счастье, что хочешь вдохнуть.
Во сколько оценишь
Красивые ноги,
Тёплые плечи мои,
Ну, что же заплатишь,
Что дашь мне сегодня
За руки, за губы мои.
Цен я на эти предметы не знаю,
Им вовсе и нету цены,
Я ласку за ласку
Всегда обретаю,
Но ласки твои не нужны.
Так заплати же,
Минуты не медля,
За то, как мне трудно жить,
За то, что такая
Как ты скотина
Может меня купить.
За это я знаю
Приличную цену,
Цена за это одна,
И ты не крутись.
Не торгуйся напрасно,
Плати чистоганом, сполна!»
Вздрогнули цепкие руки у янки,
Рот искривился, размяк,
Прыгнул в полной руке у испанки
Нож, зажатый в кулак.
Грузно поникло жирное тело,
Янки со стула упал.
Дверь отворила и вышла испанка
Прямо, уверенно в зал.
Пьяно шумели и пели бродяги,
К оркестру она подошла
И снова в ярком танце испанском
Тело своё понесла.
И щёлкают звонко, как бич, кастаньеты,
И губы горят,
Как жар, горячи,
Испанка пляшет
Испанский танец
В мадридской тревожной ночи.


Во мне живёт весь мир земной

Во мне живёт,
Во мне поёт,
Во мне хохочет и рыдает
Огромный мир,
Весь шар земной,
Со всем, что в нём огнём пылает,
С его и счастьем,
И бедой,
С его цветеньем,
Увяданьем
И с красотой,
И ерундой,
Уничтоженьем, созиданьем,
Со всем, что
Устремляясь ввысь
Несётся к дальним звёздам лихо,
Обогащает чувства, мысль
Со всей его неразберихой.
И пусть мне очень нелегко
Бывает в яви разобраться
И мчаться надо далеко,
Чтобы до истины добраться.
И пусть я знаю,
Что мой срок
Существованья на планете
По краткости своей жесток
И не сулит мне долголетья,
Пусть многого я не свершу
И не постигну очень многого,
И всё же жить и жить спешу,
Я не боюсь финала строгого.
Я знаю, вечен человек,
Он суть всего, что есть в итоге,
Несёт он жизнь из века в век,
А умирают... только боги.