Шелли. Дровосек и соловей

PERCY BYSSHE SHELLEY
(1792-1822)

THE WOODMAN AND THE NIGHTINGALE

A woodman whose rough heart was out of tune
(I think such hearts yet never came to good)
Hated to hear, under the stars or moon,
One nightingale in an interfluous wood
Satiate the hungry dark with melody;— 5
And as a vale is watered by a flood,
Or as the moonlight fills the open sky
Struggling with darkness—as a tuberose
Peoples some Indian dell with scents which lie
Like clouds above the flower from which they rose, 10
The singing of that happy nightingale
In this sweet forest, from the golden close
Of evening till the star of dawn may fail,
Was interfused upon the silentness;
The folded roses and the violets pale 15
Heard her within their slumbers, the abyss
Of heaven with all its planets; the dull ear
Of the night-cradled earth; the loneliness
Of the circumfluous waters,—every sphere
And every flower and beam and cloud and wave, 20
And every wind of the mute atmosphere,
And every beast stretched in its rugged cave,
And every bird lulled on its mossy bough,
And every silver moth fresh from the grave
Which is its cradle—ever from below 25
Aspiring like one who loves too fair, too far,
To be consumed within the purest glow
Of one serene and unapproached star,
As if it were a lamp of earthly light,
Unconscious, as some human lovers are, 30
Itself how low, how high beyond all height
The heaven where it would perish!—and every form
That worshipped in the temple of the night
Was awed into delight, and by the charm
Girt as with an interminable zone, 35
Whilst that sweet bird, whose music was a storm
Of sound, shook forth the dull oblivion
Out of their dreams; harmony became love
In every soul but one.
...
And so this man returned with axe and saw 40
At evening close from killing the tall treen,
The soul of whom by Nature’s gentle law
Was each a wood-nymph, and kept ever green
The pavement and the roof of the wild copse,
Chequering the sunlight of the blue serene 45
With jagged leaves,—and from the forest tops
Singing the winds to sleep—or weeping oft
Fast showers of aereal water-drops
Into their mother’s bosom, sweet and soft,
Nature’s pure tears which have no bitterness;— 50
Around the cradles of the birds aloft
They spread themselves into the loveliness
Of fan-like leaves, and over pallid flowers
Hang like moist clouds:—or, where high branches kiss,
Make a green space among the silent bowers, 55
Like a vast fane in a metropolis,
Surrounded by the columns and the towers
All overwrought with branch-like traceries
In which there is religion—and the mute
Persuasion of unkindled melodies, 60
Odours and gleams and murmurs, which the lute
Of the blind pilot-spirit of the blast
Stirs as it sails, now grave and now acute,
Wakening the leaves and waves, ere it has passed
To such brief unison as on the brain 65
One tone, which never can recur, has cast,
One accent never to return again....
The world is full of Woodmen who expel
Love’s gentle Dryads from the haunts of life,
And vex the nightingales in every dell. 70



ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ
(1792-1822)

ДРОВОСЕК И СОЛОВЕЙ

Жил некий дровосек в лесу дремучем:
Он не терпел, когда (глухим сердцам
Добром не кончить!) пением могучим

Долину затоплял по вечерам
Безвестный соловей: во тьме часами
Мелодии лились - и к небесам

Они струились лунными лучами:
Так аромат индийских тубероз
Невидимо клубится над цветами.

Счастливый соловей блаженство нёс
Просторной роще: с золота заката
Всю ночь, до первых предрассветных слёз:

Внимали песне, дремою объяты,
Фиалки, розы, лепестки смежив;
Небесной бездны смолкшие раскаты

И убаюканной земли порыв,
И одиночество морей бессонных;
Стихии все - бутон, волна и риф;

И звери из пещер на диких склонах,
И ветерки в объятьях тишины,
И мотыльки, порхающие в кронах

Кладбищенских дерев, порождены
Могильной колыбелью, и к лучистой
Недосягаемой устремлены

Звезде, готовы раствориться в чистой,
Сверкающей далекой красоте,
Не зная, что светильник серебристый

(Где гибнуть им), горит не в высоте -
Обман, известный и земным влюблённым...
Все сущее в полночной темноте

Восторгом пред певцом неугомонным
Исполнилось: он волшебством своим
Мир опоясал гимном упоённым;

Поток мелодии, неукротим,
Мечтанья пробудил от сна тупого
Союзом звуков пламенно-живым,

Любовью души заражая снова.
Не тронул гармонический призыв
Лишь сердца одного...

На склоне дня домой к себе пришел
Усталый дровосек: он без пощады
Пилою умертвил высокий ствол -

От века обиталище дриады:
Узоры листьев испещряли дол,
Где веяло дыханием прохлады:

В просветах небосвод лазурью цвел,
А на вершинах ветерки дремали;
Дрожал воздушных капель ореол -

(Природы слёзы льются без печали);
А там, у колыбелей птиц, листы,
Как опахала, влажно нависали -

И в поцелуе никли с высоты,
Где ветви возносили храм зелёный
С колоннами безмерной красоты;

Гирляндами искусно оплетённый,
Он почитателей к себе манил,
Беззвучной музыкой одушёвленный;

Благоуханья, шепот, тайный пыл
Невидимой, но вдохновенной лютни
Самозабвенный трепет затаил;

Промчится вдруг по листьям вихрь минутный,
Буруны оживит - и стихнет он,
Неслышно тая в дали бесприютной;

И так бывает, что какой-то тон
Рассеянного слуха вдруг коснётся,
На миг с душой сольется в унисон,
Но никогда уж больше не вернётся.

…Мир полон дровосеков, что готовы
Изгнать из рощи сладостных дриад
И соловья лишить родной дубровы.
1818

Перевод Сергея Сухарева
(1996)