7. След

Внуково

Ушло в советскость (вот забавно):
ларьковый ряд, игральный яд...
Остался разве кегельбаном
посадочный очередник.
Тут охренеешь от вопроса,
не до потех, смеяться – грех:
мент паспортом америкосу:
«Ты инглиш ду ю спик?»

Тут предлагают на витрине
«Днiпрову» ширь, «S7» («Сибирь»),
 «Уральских» пук «авиалиний»,
«Аэрофлот» плюс «Дон».
Куплю на зависть всем кацапам,
ухмылкой в ус, мой ус – искус,
и тычу смело подле трапа
посадочный купон.

Предвзлётной тряской раскачало,
разбега гнёт, блаженством взлёт,
леса, деревни, пруд с причалом,
мелькнули пирсинги церквей.
Так неохотно отпустила
людей земля, вираж, петля,
и солнце под крылом кадилом,
и в небе - перья ковылей.

«Дирола» вкус жую клубничный
(вкус – эталон, клубнике – сон),
в журнал зевну и эстетично
в кроссворде слово зачеркну.
Посмотрит стюардесса рыбкой,
предложит сок – пакет-брусок,
я одарю ее улыбкой
и отвернусь себе к окну.


Перечеркнутое окно

А за круглым окном течёт потихонечку небо,
замирает в блаженстве паренья стальное крыло,
рассужденья, что мы не умеем летать, так нелепы,
что неведом полёт – не слова, ещё то барахло.
Оставляем мы в небе не просто банальный инверсный,
и не просто турбинную гарь, не дорог желоба,
облаков перекрестье полётов прывычно-чудесных,
но недолгих совсем, как обычно решает судьба.
Оставляем свой след, потихонечку в небе он тает...
Кто из нас остановится, взглянет, проводит добром?
И кто знает, то след в себя небо вбирает,
или небо в себе растворит разлохмаченное серебро?
Закрываю глаза, стало больно рассматривать землю
в перечеркнуто-крашенном солнцем окне,
это радуги вместе со мною до вечера дремлют,
впрочем, свет разлагается так же в стекла кривизне...

апрель-май 2006