Булимия

Намедни, точнее, в субботу,
Презрев боевой инструктаж,
Удрал я пораньше с работы,
Напала щемящая блажь.

Еще бы в тот день не напасть ей,
Судьбе не противится рад:
Красотка с рабочею пастью
Назначила мне променад.

Сверкая своей гривой рыжей,
Блюдя полудевичью честь:
«Сама только что из Парижа,
Эфелева башня там есть.

Я телом сижу на диете,
Но если пойдем мы в кабак,
Отдам предпочтенье котлете,
И острой лапше «Доширак».

Какая в Лютеции кухня,
Лягушки! О, это шарман!
Сейчас с голодухи опухну!»
Я паву повез в ресторан.

По-тихому глянул наличность,
Кредитку запрятал в трусы,
А то ведь потом неприлично,
Когда вместо денег часы.

Но, жаль, нет в меню «Доширака»,
И туго с котлетами в нем,
Я цены читал – горько плакал,
Но шут с ним, один раз живем!

А леди давила по полной,
Кричала, что все это съест.
Плескались шампанского волны,
И рос из еды Эверест.

Напрасно пытался задвинуть
Ей темы о том и о сем.
Прогнула шикарную спину,
Копаясь в жульене своем.

Надменно, как трактор колхозный,
Икнула четвертым глиссе:
«А сколько натикало? Поздно…
Давай-ка мы свалим отсель.

К тебе я поехать готова,
Заскочим в ночной магазин –
Так плохо поела в столовой –
Прикупим пивка и сардин.

И тортик. И сала. И хлеба.
До розовых зорь далеко.
А солнце, встающее в небе,
Мы встретим с утра коньяком».

Великая вещь перспектива!
Не гаснет желаний огонь.
Купил хлеба, сала и пива,
Пельмени, и много чего.

По койке метался, как Бобик
От хрумканья, чавканья и
Икоты, бурчанья в утробе.
Все проклял желанья свои!

А утром, стесняясь, признался,
Что я двести лет, как женат.
Такой подготовил финал сам;
Но, граждане, не виноват!

Как телом приятна зазноба,
С таким телом жить – не тужить!
Но дна не отыщешь в утробе,
Исчезли мои миражи.