Сказание о святой любви

ПРОЛОГ

Ясным весенним утром она стояла у открытого окна и задумчиво перелистывала томик Шекспира. Цветущие яблоневые ветви наклонялись в ее умытые окна и приносили в маленькую светлую комнатку аромат давно забытых видений юных трепетных дней. Она улыбнулась, и оттого чуть отчетливей стали две неглубоких морщины на ее щеках. Из-под платка нечаянно выбилась уже седая белоснежная прядь, а прилетевший погостить ветерок едва заметно коснулся ее лица и, играя, рассеянно перелистнул несколько страниц.

Взгляд ее вновь обратился к книге, и она хотела было продолжить чтение. Но, то ли от свежего утреннего ветра, то ли от благодатного благоухания яблоневого сада, то ль от внезапно нахлынувших воспоминаний, у нее слегка закружилась голова, и пред глазами в белоснежной туманной дымке возникли дивные незнакомые картины. Дома, улицы, многолюдные города и страны, шум карнавала, звон оружия, безудержная радость единственных встреч и горькие слезы невозвратимых до срока потерь. Прошлое, настоящее, будущее – слились воедино в этих многомерных живых картинах, и сие было неизмеримо выше ее разумения. И вновь тишина утреннего майского сада, а вслед за нею - вдруг БЛИСТАЮЩЕЕ БЕЗМОЛВИЕ СЕРЕБРЯНЫХ ГОРНЫХ ВЕРШИН, озаренных первым драгоценным лучом восходящего солнца. И чей-то ясный, трезвенный голос произнес: отчетливо и радостно:

Нет повести ПРЕКРАСНЕЕ на свете,
Чем повесть о Ромео и Джульетте.

– Почему ПРЕКРАСНЕЕ? Ведь всегда говорили "печальнее" –
непроизвольно успела подумать она.

И словно ответ на ее вопрос, за окном лишь отчетливей
проявились удивительные, нездешние картины.

И она увидела все так, как оно было на самом деле, а было оно так, как должно было быть, как оно останется в вечности – ведь всего остального просто не было… Трагедии не произошло, Ромео и Джульетта поклялись друг другу в вечной любви и никогда не нарушили клятвы. Они не в силах были идти против родительской воли, против воли двух веками враждующих кланов, и им не дано было семейное счастье. Но их святая любовь оказалась сильнее всего поднебесного зла, и оно не посмело прикоснуться к их светлейшим душам. Они были от Бога Жених и Невеста, они были от Бога венчаны и предназначены для чистой девственной жизни. И они, юные, полные сил, дали обет безбрачия, и пожелали ради данной им святой любви навсегда расстаться друг с другом для того, чтобы уже никогда в вечности не разлучаться. Они удалились в пустынные места и провели всю жизнь свою в посте и молитвах, никогда больше, до самой смерти, не увидев друг друга. Но они все друг о друге знали, потому что непрестанно друг о друге молились. И когда пришла пора, их легкие души в один и тот же миг оставили землю, и, вознесенные ангелами небесными, навсегда соединились в своей любви, и их величайшая на земле любовь как малая капля соединилась с бескрайней любовью воинств небесных, которые по дивному своему устроению всегда неразлучны, но никогда друг друга не угнетают и не гонят, но непрестанно пребывают в освобождающих объятиях Бога, непрестанно славят Его и никогда уж не прикоснется к ним ни горесть, ни болезнь, ни печаль.

… Она была поражена видением, она хотела рассказать кому-то обо всем, написать всему миру письмо, чтобы и весь мир узнал о том, что у трагедии Шекспира есть счастливейший антипод, есть прекрасный победный финал, который дарит людям надежду и радость. Но на утренних спящих улицах она не увидела никого в этот ранний час, и уже не смогла выразить на бумаге то, что по силе таланта было бы равным трагедии гениального Шекспира, но превосходило, преодолевало бы все безнадежные,
В ВЕЧНОСТИ ТРАГИЧЕСКИЕ ее повороты.

Она кротко вздохнула и собралась кормить смешных желторотых птенцов, которых принесли ей перелетные аисты этой весной.


ПЕСНЯ

В это же самое время, а, быть может, столетия раньше или спустя, далеко-далеко, у предгорий Великой Горы, возле ярко пылающего таежного костра друзья-альпинисты молчали и слушали долгую протяжную песнь своего друга, который за всю дорогу едва проронил два-три слова. Друзья готовились к восхождению, и так уж было заведено, что накануне с вечера подолгу сидели они у костра, пили чай, вспоминали, мечтали, пели песни и рассказывали диковинные таежные истории, а потом, напоследок, молча слушали песни своего неразговорчивого друга-Барда. Вот и теперь, они снова встретились, они снова были все вместе, и их сердца согревала песня друга. Он пел им новую песню, которую еще никто на всей земле не слышал:

Печальной будет песнь моя,
Или покажется смешной,
Но все равно для вас, друзья
Ее спою в тиши ночной.

Короткой будет песнь моя,
Или не смолкнет много дней –
Об этом сам не знаю я –
Не знаю ничего о ней…

Застынет песня на устах
И пропадет во тьме ночной,
Или в возлюбленных сердцах
Взойдет рассветною звездой…

…Не знаю сам, с чего начать,
Когда минуло столько лет, –
Все реже снится по ночам
Мой друг, задумчивый поэт.

Уж я не в силах повторить
Тот свет, что он мне подарил,
Но не могу не говорить
О том, как он ее любил…

* * *

…Горит костер, но знаю я -
Кто-то из вас подбросит дров,
Ведь снова вместе мы, друзья,
На перекрестии миров.

Как много надо нам прожить
В стране-разлуке долгих дней,
Чтоб научились мы ценить
Судьбой дарованных друзей.

… Костер горит. Но дым валит,
Как серый дым прожитых лет…
И в одну ночь стал знаменит
Мой друг, непризнанный поэт.

* * *

Хвалебных песен стремена
Ему безумный мир слагал,
Но промолчала лишь она -
Та, о которой он писал.

Во славе скрытые грехи
Он столь наивно принимал,
Но кротко жгла его стихи
Та, о которой он писал.

Ведь знала все душой своей, -
Что будет встреча им дана,
За то что он лишь нужен ей,
И лишь она ему нужна.

… И голубые небеса
И золотые купола
Сияли, как ее глаза,
Блистали, как ее крыла,

Когда в заплаканном углу
Икона миром истекла
И понял он, что пел хулу,
Что вся душа его лгала.

* * *

…Так годы шли. И в вихре их
Он потерял ее следы,
Но все хранил в стихах своих
Следы увядшей красоты.

И все хотел ей рассказать
Про рек небесных рукава,
Но не найдя ее - опять
Он находил… не те слова.

И все искал за далью даль
И созерцал за светом свет,
Листая вечный календарь -
Мой друг, таинственный поэт.

* * *

…И он решил оставить мир, –
Он не забыл свой вещий стих,
И затерялся меж людьми,
И снова стал одним из них.

Из града в град, из веси в весь,
Он шел, и все еще искал:
Не повстречается ли здесь
Та, о которой он писал.

И пылью солнечных дорог
Посеребрив свои виски,
Он все еще не петь не мог
Ей посвященные стихи.

На многолюдных площадях
И у таежного костра,
То при луне, то при свечах,
Он пел – с утра и до утра.

И всех жалел и понимал
Тот Свет, что в песнях он хранил, –
Ведь в каждой песне вспоминал
О той, которую любил.

И в каждом месте он бывал
Не больше двух или трех дней,
Чтобы никто не привыкал
К его душе - душой своей.

Сказав неловкое "прости",
Он, не прощаясь, уходил,
И шел один, и пел в пути
О той, которую любил.

* * *

… И вот, оставив все, как есть,
Она ушла его искать,
И о себе услышав песнь,
Судьбе поверила опять.

И вновь ожили на челе
Следы увядшей красоты,
Неярче стали и светлей
Ее прекрасные черты.

…Сквозь мрак ночи туда пришла,
Где свет костра его сиял,
И взглядом встретиться смогла,
С тем, кто всю жизнь ее искал.

И подошла к его костру
И молча села у огня.
… В сияньи глаз, в молчаньи рук
Дождались радостного дня.

Их радость, может быть, поймет,
Тот, кто печаль их испытал -
В разлуке встретились. И вот
Их час прощания настал.

…Соединилась их сердца,
Простившись с бренною землей,
Прошли весь путь свой до конца
И стали светлою Звездой.

И на земле с начала лет
Такой любви никто не знал -
Лишь он, возлюбленный поэт,
И та, к которой он писал.

О, как они теперь легки,
Оставив все, чего не жаль –
Гитару, песни и стихи,
И плечи греющую шаль.

* * *

… Я тот, кто шел по их следам,
И на мгновенье опоздал,
Я видел: в небо ко звездам
Взошла светлейшая Звезда.

Еще костер не догорел
Но я в него подбросил дров,
И их любовь, как смог, воспел,
Найдя в душе созвучья слов

И в руки взял гитару я,
И вновь увидел, что вы здесь,
Вы все со мной, мои друзья,
И я пою вам эту песнь.

Я сам не знаю, как пою,
Слагая новый мой куплет –
Там, в небе пишет песнь мою
Мой друг, божественный поэт…

Уж я не в силах претерпеть
Тот свет, что он мне подарил,
Но не могу, друзья, не петь
О том, как он ее любил.

* * *

Не расставайтесь никогда,
Не разлучайтесь ни на миг,
Ведь в небе новая Звезда
Сияет лишь для вас двоих!

Ведь снова дарит этот свет,
Тем, кто любовь хранить сумел,
Мой друг, божественный поэт
И та, чью душу он воспел.

…Не в силах я соединить
Все то, что мир разъединил,
Но не могу не говорить
О том, как он ее любил…


ЭПИЛОГ

Песня длилась долго, но это продолжалось то ли пять минут, то ли целую вечность. Друзья, один за другим, засыпали, убаюканные мерными переливами серебряных струн и неотмирным голосом певца. И лишь немногие видели, как среди тьмы ночной словно ожили в небе звезды, и, на время расстроив рисунки созвездий, приблизились к мерцающему костру. Друзья-звезды пришли в гости к людям-друзьям. И в этой невиданной, уму непостижимой встрече, пространство разлуки расступилось и дрогнуло, и среди темноты ночной, незнамо откуда явившись, яснее ясного стала видна веселящая душу картина: весенний цветущий сад, раннее майское утро, во цвету ветви заглядывают в распахнутое настежь окно. Из окна уже немолодая женщина радостно смотрит на них материнским премирным взглядом. Рано поседевшая белоснежная прядь неловко выбилась из-под плотно завязанного белоснежного ситцевого платка. Женщина держит в руках спелые пшеничные зерна, и диковинной красоты юные Жар-птицы, ласкаясь, прилетают к ней и осторожно-нежно касаясь руки, клюют сверкающими, как алмазы, клювами эти золотистые зерна; каждая - одно зерно, не более.
Костер от виденья возгорелся вдвое ярче, и в свете его было видно, как юные улыбки озаряют обветренные лица друзей-альпинистов. Все, наконец, заснули. Они улыбались во сне. Лишь только один молчаливый певец, закончив петь слова, продолжал негромко наигрывать на гитаре импровизированную мелодию бессловесного эпилога. Импровизированный наигрыш у него, бывало, затягивался надолго, и зачастую становился прелюдией к новой песне желанной, Песне, которую еще никто на земле не слышал. И вот, в тот момент, когда золотисто-хрустальный звук эпилога стал особенно ярок и тих, певец поднял глаза и увидел виденье. И их взгляды встретились, впервые за много веков…

  * * *

… Друзья до зари проснулись. Они чувствовали себя совершенно отдохнувшими и готовыми к восхождению – так бывало всегда после тихих лазурных песен их молчаливого друга. Быстро и слаженно упаковали вещи, помолившись, собрались наскоро позавтракать, и вдруг обнаружили, что нет с ними певца. В этот миг из-за вершины двуглавой горы брызнул на них драгоценными искрами первый луч солнцепада. И вскоре вся горная страна заискрилась, купаясь в безбрежном, просторнейшем тихом свете.
Их друга не оказалось с ними. У костра лежал его аккуратно сложенный рюкзак, гитара без чехла (он не любил, чтобы гитара была в чехле), а на потемневшей от времени деке, в маленьком узелке, сооруженном из белого ситцевого платка, друзья нашли несколько благоухающих светящихся пшеничных зерен. Прохладный ветер с вершины горы освежил их лица и как будто осыпал мелкой-мелкой снеговой манной. Снежная крупа с шелестом забарабанила о ткань ветровок, и в трепете этом ясно услышали друзья ясный утренний голос: "Их дар. Они оставили ЭТО вам. Примите".
Друзья бережно взяли - каждый по зернышку, и всем хватило, и ни одного зерна не было лишним, и в узелке не осталось ни одного. Вкус тех зерен они запомнили на всю жизнь. Насытились, каждый от одного только зерна, и за весь день даже не вспомнили о еде, и весь день не знали усталости.
 Друзья поняли все. Один из них, тот, что заснул последним, молча взял в руки гитару и бережно уложил легкий ситцевый платок в нагрудный карман штормовки, к дорожным иконам. Самый же сильный и опытный из них, которого уважительно все называли "наш капитан", – бережно и легко поднял на плечо рюкзак с немудрящим имуществом друга, оставившего их, чтобы никогда больше с ними не расставаться. Вокруг было светлым-светло, но среди этого безбрежного солнечного света высокогорья, все равно видна была ярчайшая, подобная прозрачнейшему сияющему изумруду, новая рассветная Звезда, которой раньше никогда не бывало на небосклоне…
– Может быть, это вспышка Сверхновой? – неуверенно вымолвил один из друзей, недавно вошедший в их круг, – он по профессии был астрономом и имел ученую степень "кандидат астрономических наук".
 Друзья молча, с улыбкой, посмотрели на него, и начали свое восхожденье. Наступил их черед.


Александр Ратыня

2000