Сказка о феечке

Расскажу тебе историю одной феи с Нефритовой горы. В жизни каждой феи наступает такой период, когда меняются крылья за спиной. У одних они уменьшаются до размеров маленькой татуировки на лопатках, у других – пропадают вовсе, а у третьих - вырастают и приобретают необычайную красоту и становятся невидимыми. Фея, о которой пойдет речь, как раз переживала такой период. Ее старые крылья, невесомые прозрачные паутинки обычного размера, время от времени мерцали тусклым светом, теряя свою прозрачность, порой фея не могла взлететь из-за того, что крылья становились вялыми и не раскрывались, оставаясь печально сложенными обрезками шелка. Реснички, покрывавшие всю поверхность крыльев, каждое утро растворялись одна за одной в морозном воздухе декабря, а на их месте появлялись упругие капельки изумрудного цвета, холодные и косные в своей неизменчивости. Жизнь вокруг феи шла своим чередом, но крылья подсказывали ей приближение больших перемен, они предчувствовали за нее, когда она была занята, они предвосхищали ход событий с удивительной интуицией, давая ей понять, что, возможно, дни ее фействования подходят к концу, как это ни трудно бывает осознать. Это означало, что крылья могут пропасть в один миг, превратив ее в обычное существо, не помнящее своего прошлого и высокой принадлежности к касте фей. A все случилось лишь от того, что однажды, на пути к своему саду, который она по древнему предписанию оберегала и должна была время от времени навещать, она зацепилась единственной надетой на ней вещью, чудесным нефритовым браслетом, за щепку старого окна большого дома, и никак не могла освободиться. Рвать браслет, наследство бабушки, ей не хотелось. А при ударе блестящая пыль, покрывавшая браслет, превратилась в черные бусинки, обильно просыпавшиеся на щепку и проникшие внутрь старого дерева так, что вытащить их оттуда не представлялось никакой возможности. Ей пришлось провести у этого окна целых две секунды. За первую секунду фея постигла настоящее живущего за окном, а за вторую секунду – прошлое и будущее.
В квартире обитало одно человеческое существо. Фея никогда не позволяла себе подглядывать за созданиями других каст хотя бы потому, что ей было не интересно, как и чем они живут: их образ жизни был описан в учебниках по космологии и в свое время не увлек ее. «Скучные создания. Тратят много времени на еду и сон. В промежутках скапливаются в определенных местах в соответствии с полученными так называемыми знаниями, которые зашоривают им глаза понятиями «хорошо-плохо», «красиво-некрасиво». Подчиняют свой образ жизни жестким правилам дабы не дать возобладать над собой собственным желаниям. И это единственный способ безопасного существования для них, потому что управлять своими желаниями они не умеют. А если кто-либо и решается разжать железный кулак правил, тем самым отпустив себя… обычно пропадают бесследно. Жалкие и бесполезные».Существо за окном день за днем жило выполнением одних и тех же действий, изредка чередуя их последовательность. По утрам оно становилось перед зеркалом и расчесывало свои волосы темно-фиолетовой расческой, предварительно смочив ее в воде. С тонким писком слабые волосы отрывались и падали на пол, устилая собой пространство под ногами. Они еще долго шевелились в предсмертных судорогах и разносились сквозняком по всей квартире. Раз или два в неделю с помощью разных приспособлений существо срезало или вытаскивало из себя разные ненужные части и вещества, потом обрастало ими вновь. В некоторых местах кожные поверхности существа воспалялись и трескались, образовывая впадинки, прыщи и сетки морщин. Их приходилось смазывать различными кремами и мазями. Почти каждый день вместе с пищей существо пропускало через себя звуковые волны, которые, спустя несколько часов, все равно покидали тело вместе с экскрементами. Время от времени существо варило пищу и раскладывало ее по нескольким тарелкам, ело из одной, не прикасаясь к другим, затем все тарелки убирались и мылись. Почти каждый день оно уходило из дома и вскоре возвращалось, чтобы повторить процесс насыщения, опорожнения и умирания на некоторое время. Но обновление организма не могло обогнать его распад, протекавший с медленной, как течение лавы, но все нарастающей силой. Это было мучительное зрелище для вечноживущей. Для нее процесс вуайеризма был также разрушителен, как и процесс жизнедеятельности для человеческого существа. Именно в этот момент крылья феи впервые начали пульсировать светом, тревожно открываясь и складываясь. Не так ли влияет на художника увиденное невзначай, как бы случайно? Оно поражает и застревает где-то внутри, неспособное излиться в тот же момент. Увиденное лепит его душу, плавит ее, пока не прорвет, пока не появится на свет нечто, запечатленное в масле на холсте. Не столько интересно быть рядом с художником в момент воспроизведения, сколько в точке получения этого излучения энергии. Помнишь поезда и ритм того рисунка? Горизонтали, вертикали и диагонали… я видела, как в твоих глазах зарождалось понимание того пейзажа, его осмысление, я чувствовала, как ты пропускаешь его через себя – именно то было ценно, как ты воспринимал это. Только быть рядом – это еще не значит постичь, это значит просто попытаться прикоснуться к чему-то мимолетному, неведомому, невозможному; в некоторых случаях это может быть даже вредно, если то, к чему ты прикасаешься, не поднимает, а опускает тебя.
- Почему ты не противишься этому разрушению? – задала вопрос фея, ощущая кристаллизующееся в бусинки дыхание холода за своей спиной.
- Я не могу. – ответило существо, скупо пожимая плечами.
- Почему? – спросила фея, чувствуя нотки безнадежности в собеседующем с ней голосе.
- Одиночество.- ответ дыхнул на фею обжигающими пылинками снега.
- Но ведь вокруг много тебе подобных.- фея произнесла эту фразу, но сразу поняла, что для нее самой эти слова ничего не значат, беседуя с самой собой, она бы их никогда не произнесла.
- Иллюзия. – подтвердило существо.
- Чего же ты хочешь от своей жизни? – на самом деле вечноживущая хотела спросить: « Зачем тогда ты живешь, ведь это же так грустно – постоянно разрушаться, даже если ты этого не замечаешь или не хочешь замечать».
- Мимолетного и неуловимого. Поскольку все остальное мне доступно: забота и самопожертвование, наполнение и опустошение, понимание и забывание…но у меня нет того, что есть в моих фантазиях и мечтах. Это нечто – идеально, но очень размыто, у него нет четких контуров. Его невозможность в том, что оно никогда не станет в реальности таким, каким было в первоначальном замысле, его нельзя поймать за хвост, как попугая Ару. Но я буду радоваться и отголоску этого неуловимого.
- Значит, даже я не могу тебе ничем помочь?
- Нет, если ты этим не владеешь. – еще один безнадежно ослабевший от беседы волос существа слетел сперва на плечо, потом в щель окна, зацепился за крыло феи и затрепетал под жгучим потоком холодного воздуха. Фея не успела решить: есть ли у нее это нечто неуловимое и мимолетное, как перед ее внутренним взглядом пронеслось будущее существа, но она еще не успела рассказать о нем даже жестом, как волос, тонкий волос неумолимо потянул, потащил ее от окна, разрывая зажатый между щепками браслет на части, освобождая ее запястье и от предписаний, и от высокой принадлежности, освобождая ее тело и от нее самой, и от ее крыльев, чудесных божественных крыльев, унося их к северу, отпуская фею в свободное парение куда-то вниз, вниз, вниз…
Последней сознательной мыслью было: « А есть ли у меня еще крылья?»
Проснувшись через какое-то время на холодной белой простыне в ограниченной четырьмя серыми стенами комнате, она мысленно пробежалась по ощущениям. Слева слышалось дыхание незнакомого существа. Воздух был беден всего тремя-четырьмя запахами самого помещения и лежащего рядом. Внутренним взором фея перебирала один предмет за другим, не желая останавливаться ни на чем, в суете мотаясь в этом ограниченном пространстве, движение энергии отсутствовало или было практически незаметным. Она констатировала странное ощущение наличия тяжести тела. В некоторых его точках чувствовалась тупая боль. Перерожденная, она также осознала, что у нее появилось физически оформленное зрение.
Хлестким ударом света и тени, когда она все же решилась открыть глаза, была ошеломляющая и будоражащая мысль: « Кто я?» и «Были ли у меня вообще когда-либо крылья?»