Одежду, к счастью, не порвавший...

***

Одежду, к счастью, не порвавший,
Зато прорвавшийся в вагон,
Я третьим сел, облюбовавши
Одно из двадцати окон.

Сижу, толкая всех вельможно
В проход уставленным плечом.
Сижу. Теперь подумать можно
О многом или ни о чём.

Взгляд остановишь на народе –
Одет немарко, утеплён,
Толпа столпов. Всё это вроде
Напоминает Вавилон.

Колёса глухо, непрерывно
Разносят равномерный гуд,
Потом взревут, вскричат надрывно
И побыстрее побегут.

Сижу я в двадцать первом веке,
И память, мой бесценный клад,
Меня уносит в вечер некий
Лет на сто семьдесят назад.

Мне путь во времени дарован,
И, пробегающих картин
Вдруг наважденьем очарован,
Я становлюсь не Константин.

В другого, чуткого поэта
Перерождается душа
И, вдохновением согрета,
Рождает строчки, сон туша.

Нас мчит электровозов тройка,
На станциях лишь присмирев…
То за окном не новостройка,
А лес причудливых дерев!

Огонь, мерцающий далече,
По чудной сказке не ударь!
Что это? То ль в усадьбе свечи,
То ль электрический фонарь?

И одинокое гулянье
Продолжит спутница-луна,
Уже на будущей поляне
Ночным туманом пленена.
 
Покой картины бесконечной
Вдруг застилает пелена.
То ль экипаж такой же встречный,
То ль миг полуночного сна?

Ночным спокойствием объяты,
Столбы нам отмечают путь,
Совсем как вёрсты полосаты,
Длинней и чаще, правда, чуть.

Согреться тщетны все попытки,
Хотя оттаяла щека…
Как Пушкин, еду я в кибитке,
И гул, как песня ямщика.

В осеннем, зимнем ли убранстве
Деревья тьмой заволокло,
Но глянь в окно – и муза странствий
Уже стучит тебе в стекло.

И снова чувство станет словом,
Перо в блокноте заскрипит,
Пока под ярким лунным кровом
Жив будет хоть один пиит!

11.2000 – 07.2002