Страницы жизни

Мой сын, чем объяснить не знаю,
мне стало сниться детство, мать,
страницы жизни я листаю –
наверно, начал уставать.

Ты знаешь, я не знал усталость,
работал много, на износ,
хотел взамен всего лишь малость:
чтоб ты сынок, счастливым рос.

Жизнь так сложилась,
что жестоко и подло обожгла война.
Мать отчаянно трудилась,
чтоб хлебом накормить меня.

Жизнь без отца по своему учила,
терпеть тогда, когда невмоготу.
Я помню мама, сгорбясь, шила
надеясь легче будет, если подрасту.

Я рос в поселке белорусском,
кругом лесная сторона,
а в ложе берегов песчаных
течет река Березина.

Я этот край считаю лучшим,
благословленным на Земле –
пахучий хлеб, речные кручи
и крики петухов в селе.

Ватага сельских ребятишек,
нехитрых игр азартный пыл.
Очарованье первых книжек,
свет керосинки, что коптил.

За окнами мороз добрячий,
гоняет ветер облака.
Картофель на столе горячий
и жбан парного молока.

А мама у стола хлопочет:
"Ты ешь сынок, изголодался, знать.
Вчера читал ты до глубокой ночи,
ложись сегодня раньше спать."

Ах, мама, ты конечно, знала,
ведь таял в лампе керосин,
накрывшись старым одеялом,
взапой читает книги сын.

И страсти сильные витают
в его мальчишеской душе –
вот он Дантеса убивает,
вот с Пятницею в шалаше.

Как быстро детство пролетело,
оставшись в беспокойных снах.
Как быстро вьюга прошумела,
оставив иней на висках.

Горжусь я тем, что с детства вырос
среди совсем простых людей,
им подлости не ведом вирус
не ведом вкус пустых страстей.

Для них добро и состраданье
не просто звук красивых слов,
а искренне помочь желанье
и разделить, коль надо, кров.



**
Вот отзвенел звонок последний,
вздохнула школа словно мать.
Цвела сирень и дуб столетний
хотел о чем-то рассказать.

А вскоре я с простым "приданным",
обняв седеющую мать,
уехал с ветхим чемоданом
в столичный город поступать.

Далекий пятьдесят седьмой…
Благоухали в парке розы,
и Минск шумел такой родной,
и теплые шумели грозы.

Непросто было жить, учиться,
деньгами мне никто не помогал.
Бывало, хлеб с одной горчицей
в столовой нашей уплетал.

Науки мне легко давались
и погулять я был не прочь,
а в сессии особенно старались,
за книгами короткой была ночь.

Все дальше, дальше уплывают
дни юности прекрасные моей
и ослепительно сверкают
неповторимостью своей.

В тот далекий синий вечер
под сенью минских тополей
судьба мне подарила встречу,
за это благодарен ей.



И опьяняли танго звуки,
темнела неба бирюза,
нежные белели руки,
блестели карие глаза.

Понял я тогда, наверно,
когда так пахла резеда,
что встретился с любовью верной
и с ней останусь навсегда.

Пять лет учебы пролетели.
Где же работать? Велик мир,
но мы с любимой захотели
уехать в снежную Сибирь.

**
Сибирь, в тебя, по-прежнему влюблен я,
хоть нрав твой круток и суров,
людьми твоими восхищен я –
Сибирь не любит слабаков.

Бывало все – морозы, ветры
и на воде одна лапша,
но комнатушка наша в девять метров
была уж больно хороша.

Здесь с панцирем кровать стояла,
шкаф, сбитый из простых досок.
Стол, лампа, одеяло
и рядом книжный уголок.

Вот в этот уголок наш райский
еще кроватку я принес
и в морозный день январский
жену с дочуркою привез.



Поверь, что было нам не тесно,
был по душе нам первый кров.
Причина этому известна
ее название – любовь!

Так получилось, что наука
работой стала для меня.
Наука сын, такая штука
всей жизни требует она.

Наука – труд упорный, черный,
когда усталость валит с ног.
Наука – путь совсем не торный
среди неведомых дорог.

Взамен – минуты вдохновенья,
творчества азарт и красота.
Не знаю выше наслажденья
познанья истины, что, ох как не проста.

Мне 26. Томск. Сильные морозы.
На кафедре тепло. Пожатья крепких рук.
Неведомо откуда взялись розы…
Я победил…Я кандидат наук.

Мне повезло. Был бум шестидесятых,
мы знали, что нужны и не жалели сил.
Домой я возвращался как лимон отжатый,
но знал я твердо: дом – это мой тыл.

**
Над Енисеем плыл закат. Какие краски!
Зарделась гроздьями рябина.
Мы попрощались с Красноярском
и взяли курс на Украину.



Полесский город. Всюду "мова",
украинский колорит.
Начинать все надо снова –
жизнь на месте не стоит.

Шли будни. Кафедра, наука.
Светился до ночи рабочий кабинет.
Меня не посещала скука…
Так пролетело 40 лет.

Я помню осень полыхала.
Октябрь был особенно красив.
жена в окне роддома сына показала,
сказав: "Ты посмотри как он красив!"

Но были горькие страницы.
Чернее тучи была ночь…
В палате городской больницы
ушла из жизни моя дочь.

Мы десять лет боролись тщетно.
Недуг коварен был, жесток.
Судьба была немилосердной,
неотвратим был страшный рок.

А вскоре на кладбищенском пригорке
туман тяжелый скорбно плыл.
Стоял я с комом в сердце горьким.
Дождь лил…Я маму хоронил.

Дождь лил. Грунт под ногами чавкал.
Дождь лил. Холодный ветер выл.
Седой профессор как ребенок плакал.
Седой профессор маму хоронил.


**
Мне 65. Пора считать итоги.
Душа не хочет на покой.
Еще манят меня дороги.
Еще витает планов рой.

А боль уйдет, сынок, я верю
не может сердце отказать.
Я верю в жизнь и эту веру
тебе хочу я передать.