Большой Хинган

 Участнику похода на Большой Хинган,
 полковнику Соловьёву Михаилу Васильевичу
 посвящается.

Забайкалье, Приамурье –
край нетронутых границ.
Здесь пока предвестье бури,
зреет наш - советский блиц.

Зреет грозное возмездье
за поруганную честь.
И с монгольским братом вместе
на врага обрушим месть.

Это будет непременно,
а пока – и день, и ночь,
бесконечные ученья –
легче воду растолочь.

И кружит, как ворон, в злобе
над бойцами суховей.
Не щадит пустыня Гоби
ни врагов, и ни друзей.

По оврагам и распадкам
нагоняет грусть ковыль.
Час пробил. Войска украдкой
вышли в ночь, сметая пыль.

Тарбаганы удивленно
смотрят топоту вослед.
За колонною колонна
вышли курсом на рассвет.

Впереди хребет Хингана,
словно вражеский оскал.
Царство вечного тумана,
неприступных черных скал.

И монгольские лошадки
тащат пушки по камням.
Жизнь и смерть играют в прятки,
тут удача – пополам.

На вершинах дремлют тучи,
нам туда, на перевал.
"Студебеккер" рухнул с кручи,
значит, всё – отвоевал.

А друзья, глотая слёзы,
по врагу прицельно бьют.
Мертвым черные берёзы
панихиду отпоют.

Здесь, на кручах перевала
у врага - за дотом дот.
Струи жаркого металла
изрыгает пулемёт.

В злой, смертельной круговерти
встал солдат на встречный бой
и шагнул в своё бессмертье,
дот успев накрыть собой.

Самурай прикован цепью,
чтоб из дота не сбежал,
должен он в игре со смертью
в свой живот всадить кинжал.

Сотни тысяч обреченных
на цепи сидят, как псы,
загодя приговоренных
жить последние часы.

Всё, у армии Квантунской
сломлен намертво хребет.
Нет знамён, куда ни сунься,
и регалий – больше нет.

Как скала, огромен Будда
у Дацан – монастыря.
Бог чужой, но он как будто
тоже молится не зря.

Всех невинно убиенных
помяни Хинганский Бог:
мирных, штатских и военных –
всех, кого не уберёг.

Отгремел салют Победы!
Не забудь япона-мать,
как опасно на соседа
меч недобрый поднимать.