Из сборника Перелетная правда

Печать на сердце

Я по площади танцую в мокрой шляпе перья набок.
Дождь идет за мною следом, руки голые целуя.
Ноги вязнут в листопаде, на глазах дрожат монеты.
Ничего не вижу милый — ни луны, ни водопоя.
Чьи верблюды, колокольцы, у колодца на рассвете,
Для кого везут браслеты, пояса и ожерелья?
За сестру тебе пластаться десять лет, как день, любимый.
В жены словишь голубицу, а сову найдешь на ложе.
Разорвется покрывало под руками, аллилуйя.
Я земля в росе весенней — на, паши меня, как хочешь.
Будешь утром плакать, милый, у сосцов моих тяжелых.
Молоком и горьким потом, потрохами пахнет похоть.
Прокляни меня, попробуй! Прогони меня, порадуй!
Я булыжником на шее буду век твоей обузой.
Зря сестра в шелка рядится, серебрит ремни сандалий —
За гранатовые зерна ночь куплю — и сын родится.
Беспокойная беседа. Звонкий хохот рыжей Лиссы.
Дождь идет войной на город, размывает мостовые.
Я танцую на Дворцовой, мню себя страницей книги,
И кленовый лист заложен на строфе напротив сердца.
Прочитай меня, любимый, прочитай и я останусь…


 
Возвращение в осень
Д. Олейнику

Аве, август!
Рябь рябины, облака на обороте
Иностранной,
Позабытой-позаброшенной открытки,
Мякоть яблок,
Разговоры о природе и породе…
Запах гари.
На осинах паутиновые нитки.

Пыль загара,
Золотые неумытые коленки.
Лень и благость
В сонном взоре перекрашенной блондинки.
Электричка
По кипрейному райку узкоколейки.
В душном баре
Из бокала вытекающие льдинки.

Вяжет губы
Кислый привкус недозрелых поцелуев.
Крыша неба
С каждым вечером прозрачнее и выше.
Скоро осень,
Время странников, купцов и ветродуев.
Это просто —
Рано утром встал-собрался да и вышел.

Ни тревоги
На дороге, ни печали, ни преграды.
Только листья,
Только яблоки да птицы кочевые.
Аве, август! Урожаи, травосборы, звездопады…
Наше счастье.
Время тронулось к зиме, а мы — живые.



 
Круги своя

…Так по Сеньке ли маска, мосье московит?
Кинешь клич — не получишь ключа.
Даже если семь шкур ободрать до любви —
Только шепотом можно кричать.

Слишком шумно вокруг. Не допел, так допей.
Слишком поздно для искренних ран.
Если вдруг потерял ощущенье цепей —
Заплати и покинь ресторан.

Волчью шкуру на плечи набросит портье.
Сучий век не берет чаевых.
Изумительный выбор — пройтись по статье,
Подписать — и остаться в живых.

Не доносчик, не вор, не палач, наконец —
Никуда не вцепиться вине!
В золотые монеты подмешан свинец.
Иностранность — стоять в стороне.

В тыщеглавой столице, в торговом ряду,
Я поставлю большую кровать.
И — седой, краснолицей, у всех на виду, —
Буду только собой торговать.

Подходи, раскупай, не спросясь о цене!
Раз вокруг золотая пора,
За последнее слово достаточно мне
Девять грамм твоего серебра.

И в подвале, на стенке неловким мелком,
На открытке со дна сундука,
Под казенной подушкой, под сердцем, тайком
Хоть одна отлежится строка.

И не деньги на счет, не покой, не почет
Для того, кто меня сохранил —
Только злая любовь, что течет и течет,
Пальцы пачкая вместо чернил.



 
Пиратская печальная

…У Мэри был ягненок…

Посмотри на запад, Мэри
Бьет закат о горизонт.
Рифы, отмели и мели —
Наш последний сладкий сон.
Укачала у причала
Белолобая волна,
Никого не повстречала
Капитанская жена.

Ждать погоды у отлива,
Словно парусник в порту —
Первый месяц вроде диво,
Третий год невмоготу.
На луну летают рыбы
Золотистые хребты.
Кабы мы бы так могли бы
Были б мы не я и ты.

Я плечом к плечу у мачты,
Против тысячи вдвоем…
Тише Мэри, ну не плачь ты —
Всех врагов до дна убьем.
А потом, назло Фортуне,
Не в балладе, наяву
Королем на белой шхуне
За тобою приплыву.

Утопи своя печали,
Заночуй у очага.
Для тебя, красотка, шали
Бирюза и жемчуга.
Твой ягненок бестолковый
Приберег тебе одной
Черный флаг вдовы портовой,
Белый парус над волной.



 
Американская мечтательная

Не сидел бы, милый, в помойной яме —
Отдыхал бы где-нибудь на Майями,
Где на слово «горе» забито вето,
И смотрел на небо чужого цвета.
Целовался б с парой своих блондинок,
До утра, пока не споет будильник,
А потом, сдавая долги рутине,
Опускался б к бару и пил мартини…
По шоссе летают кабриолеты
На холеных шинах разносят лето,
И следом индейца в пыли дороги
Со щита косится орел чероки.
Хорошо бы было припасть губами
К черной перехоженной Алабаме.
Хорошо бы было, тоску развея,
Пролететь за двести в огне хайвэя,
Загреметь с моста, не дождаться скорой,
И уснуть навеки под сикоморой…
Ты прости, хороший, что карта бита.
Эр Вокзал — Коньково — твоя орбита.
Ты молчишь на хинди и пиджин идиш
И пять лет, как женщин во сне не видишь.
И прижат за горло житейской комой,
Позабыл о небе над Оклахомой.
А оно пылает в бесстыдной сини
Тяжелей и ярче, чем здесь, в России.
И закат соленый, кроваво-красный
Накрывает город и дом за трассой…


 
Баллада о бренности бытия

Уплывай за корветом, размокший конверт,
Уходи по волнам, неотвечен.
Будь хоть царь, хоть король, хоть сомнительный смерд —
Все равно ты под небом не вечен.

Ты сражался и жег города и мосты
И смотрел в запотелые стекла,
И когда над водой рассыпались листы,
Стал письмом. А бумага размокла…

Да, никто не прочтет о житейских делах,
О страстях и нелепых удачах,
О стволах у груди, о накрытых столах,
О любви на заброшенных дачах.

Дурно пахнет давно нежилое жилье,
Сладковатые губы у милой…
На отстроенной даче пирует жулье.
Ты письмо. А чернила — размыло.

Уплывай по волнам, неоткрытый конверт,
Полагайся на волю прибоя.
На соленом песке нарисую ответ —
Я же знаю, что будет с тобою.

Ты уснешь между дюн, как письмо между книг,
Карауля проклятое лето.
А потом из бумаги проросший тростник
Кто-то срежет. Получится флейта…

 
Баллада о любви

Когда ты в первый раз достал
Тяжелый меч из новых ножен,
Сиял клинок и день блистал,
И представлялся невозможен
Хоть шаг назад…Тряпичный крест
Хранила верная рубаха.
Строкой обвязывал эфес
Девиз «Любовь не знает страха».

Когда венецианский порт
Из пасти выпустил галеры,
Там были грязь и кровь и пот,
Следы проказы и холеры.
Ты бредил в трюме. И в жару
Молил безносого монаха.
«Молчи о мне, когда умру.
Скажи: любовь не знает страха!»

В горах таился Божий Град.
Пылал закат. Горели стены.
Летучих стрел смертельный град
Дробил щиты. Непогребенны
Лежали кони и рабы.
И трубный глас слуги Аллаха
Мешался с голосом трубы
«Вперед! Любовь не знает страха»

В долинах цвета сургуча
Брели дожди. Играли свадьбы.
Ты был застигнут без меча
У белых стен своей усадьбы.
Ты задушил троих и сам
Остался спать на поле брани.
Стекали слезы по усам,
Слеталась дрянь к открытой ране.
И бестелесный проводник
Поднял тебя над грудой праха
«Вот соль домов, людей и книг.
Скажи, любовь не знает страха?»

А я ждала недолгий век
Невестин, женский, горький вдовий.
Носила дочь, смотря на снег,
Плела шелка у изголовий
Трех королев. Сплела покой.
Порвалась нить — истлела пряха.
Я завязала жизнь строкой
«Прости. Любовь не знает страха».


 
Насмешка над собой

Алей хлыстовских батогов,
И горячей смертельной схватки,
Мне различимы с трех шагов
Черты любовной лихорадки.

Словесный вздор, бесстыдный взор,
Голодный взор, покорный, нищий.
Искать украдкою, как вор,
Голубоглазой стройной пищи.

Впотьмах протягивать ладонь,
Ловить тепло и стыть от страха.
Для одного она огонь,
Другим — невысохшая плаха.

Зеленый бархат графства Мид,
Хрустальный голос Лоэнгрина…
Когда любовь тебя томит —
Ступай и выпей аспирина!


 
Тоска по Одиссею

У греческих царей особенная стать.
Огонь очей, мечей, ночей а дальше… опа.
Где парус над волной? С горы рукой подать!
Какая из меня, простите, Пенелопа?

Поить его друзей, платить его долги,
Чертить его лицо на дне немытой миски,
Тиранить моряков за грецкие полки,
Искать его строку в обширной переписке?

Гори оно огнем! Я буду жить как все —
Хлеба, стада, сады и полная корзина,
Седые волоски выдергивать в косе,
Рожать еще детей взамен чужого сына.

Он тоже, как и ты, отправится в поход
С компанией юнцов, безотчих эпигонов.
Подай ему скалу, проход меж бурных вод,
Чудовищных быков, красавиц и драконов.

Который день подряд гуляют женихи.
Потешные бои, веселые пирушки…
Изгнанника никто приветят пастухи
И звякнет молоко о дно щербатой кружки.

Угрюмый свинопас проводит до дворца
И ты войдешь, как гость, под каменные своды.
Попробуй прочитать по линиям лица,
Что я тебя, мой царь, ждала все эти годы.

 
Ночная песенка для принца

Тает картонный замок в руках рабочих,
Вянут огни, знамена спадают ниц.
Кто тебе скажет: Гамлет, спокойной ночи.
Кто улыбнется: доброе утро, принц.

Дания дней и ночное ее подобье —
Две стороны шекспирова ремесла.
Славно выходит — днем мастерить надгробье,
Чтобы под ним избегнуть ночного зла.

Предощущенье — каждый второй предатель.
Верную птицу рад бы принять на грудь.
Сколько их пестрых выпустил в мир создатель?
С белой под сердцем не умереть — уснуть.

Тронная зала, звери в овечьих шкурах.
Нежное сердце навеки замкнет броня.
Пару волков моих — серых и вечно хмурых
Завтра убьют на празднике в честь меня.

Даром дубы сплетают сухие кроны.
Милая мать, поймите, моя тоска
Не оттого, что мне не добыть короны,
А оттого, что вышли за дурака…

Флейта играет тише, волна короче.
Правда для принца нищих всегда одна.
Песня для принца — счастье спокойной ночи
Да на подушке локоны цвета льна.


 
Куколка

Неосторожное движенье —
Лететь, как бабочка, на свет.
Вершить волшебное круженье
В осеннеистовой Москве,

Парить звездой над автострадой,
Дремать в троллейбусном раю,
Вершить закон собачьей радой
И замирать строкой в строю.

Бессильной ласкою сословий
Не отогреть, не обмануть…
Гляди, дитя, с тоской воловьей,
Как рвется кружево минут.

Закон — снега грядут с востока.
Трясясь в автобусном аду,
Я стану бабочкой до срока.
И полечу. И упаду.


 
Октябрьский бальзам

Метель. Бессонница. Простуда.
Жар сушит рот. Глаза горят.
Легко надеяться на чудо,
Слова нанизывая в ряд.

Навряд ли ангел полуночный
Заглянет в сумрачный альков,
Но страшно ждать в тиши непрочной
Холодный звук его шагов.

Подобен скрученной пружине
Страх неизвестности. Она
Покуда тело недвижимо,
Вливает яд в бокалы сна.

Что ждет — ладья и провожатый?
Чудесный сад? Богатый пир?
Зерно тепла в ладони сжатой,
Но день еще не наступил.

Уйти в беспамятство от страха,
Закончить ночь чужой строкой...
От пота мокрая рубаха.
Горячий чай. Тепло. Покой.


 
Песенка для маленького друга
Кошке Даньке

Пока живется — беги, играй,
Топорщи пушистый хвост.
Ты знаешь, коты попадают в рай
Сквозь черные дыры звезд.
Засыплет небо по край снежок —
Отсюда и до утра.
Ты сам отыщешь тропу, дружок,
Когда подойдет пора.
Цепочка мягких твоих следов
Из дома уйдет легко,
В страну кошачьих святых садов,
Где в ручьях течет молоко.
Где можно гулять по густым лугам
И прыгать бесстрашно с крыш,
Где нету места твоим врагам,
Где некому крикнуть «Кыш».
И можно самим по себе котом —
Попробуй хоть пальцем тронь!
В холодный вечер явиться в дом
И лечь и смотреть в огонь.
И ангел в свитере до колен
Погладит тебя… Пойми —
В кошачьем раю никому не лень
Для кошек побыть людьми.
Усни спокойно в ногах, дружок.
Мне тоже приснятся сны —
Что в звездном небе горит флажок
Кошачьей твоей страны.


 
Перелетная правда

Я — птица. У черной холодной воды
В песке оставляю сухие следы.
Бесстрашным крылом разгоняю волну
И в ветре купаюсь и в ветре тону.
Под пальцами перьев мои небеса
Прогнулись, как двери, ведущие за.
Все просто — открой, выбирай и лети —
Для птицы доступны любые пути.
Угрюмые скалы, что держат прибой,
Пожар небывалой звезды над тобой,
Покои зеленой безлюдной земли,
Закат, закаленный в пустынной пыли,
Ослепшее солнце в глазницах окон...
Я — птица. Я вечно лечу на огонь.
Скажи, серый брат, у чьего маяка
Осыплются перья мои? А пока
Крылатое я возвращает сюда
Закон, что превыше любого суда.
Куда бы ветрами нас не занесло,
Каким бы ударом не сбили крыло,
Из каменных клеток и смертных оград
Все птицы всегда прилетают назад.
В безместье на грани земли и воды —
По серому пляжу рассыпать следы.