Из сборника Фонография

* * *
Не ради суетных наград —
Для соблюдения традиций
Я выбираю наугад
Страну, в которой не родиться.
О чем ты плачешь, Шуламит,
Под лаской месяца нисана?
Разбит «ниссан» твоих обид.
Осанка корпуса — осанна
Судьбе за столь непрочный дар.
Горчит луна, лепешкой пресной
Маня из Азии туда,
Где сочиняет Песню Песней
Шлимазл Шломо бен Давид.
Скажи ему, что все проходит...
Ваш виноградник ядовит.
И галопирует по хорде
Из точки «а» до точки «и»
Пророк на ослике лохматом.
За счет непризнанной любви
Я не согласен стать распятым
Ни в этой заспанной земле
Ни на любом другом отрезке.
Я гистрион навеселе,
Я синий скол латинской фрески.
Швырнешь на звезды — не найдешь,
Отбросишь в пыль — я буду камень,
Пока любой случайный дождь
Не смоет небо под ногами.


 
* * *
Как сохнет слово в глотке, затыкая собой воздуховоды языка,
Такая скаковая поступь сердца. Цок-цок, маэстро Герцевич, конец —
ЗеКа в загоне нового закона читают ветхий выцветший завет.
На ветке века горькие гранаты. Где ты, с татуированным табу
На лбу богини, Гера Геростратов? Саратов стал Самарой, оттого
Мы все самаритяне. Корку хлеба пихаю в каждый пересохший рот,
В ответ цветет смоковница Содома. И, принимая роды на снегу,
Ты портишь кровью суетные руки. В бессилии своем спроси — солгу,
Что жизнь идет кошачьими шагами по крыше мира. Там, где будет Храм,
Сегодня спит ошибка Мураками. Обрывки драм и дранки старых рам
В одном костре за шкиркой Галилея. Но вертится за смогом сигарет
Земля. И отгорает Галилея. И назревает зноем Назарет.
Такая Иудейская пустыня, глухая, как еврейская тоска...
А слово у зубов ледышкой стынет и держит строй на грани языка.




 
* * *
Переменная памяти — день.
Уравнение пиков и впадин.
Уплотнение плоти. Надень
Ожерелье живых виноградин
Ради бога, которого нет
В этом городе, пьяном от пота
Пролетариев. Клац кастаньет
На плацу, где парад поворота
Умножает Гренаду мою
На аккорды ура-алилуйя.
Я — солдат в неизвестном строю,
Жду прицел твоего поцелуя.
И неважно, когда догорим,
Растворяясь в небесном осадке —
Все равно а-и-б алгоритм
Гарантирует скорость посадки
У кремлевских курантов. Отбой
Первой полночи нового года.
Я еще не прощаюсь с тобой,
Это просто плохая погода.
Снег за снегом. Январь наяву.
Сами сумерки неотразимы,
Но прозрачны, пока я живу.
...В забытьи зачинаются зимы...



 
* * *
Потеря Питера. Тетрадь.
Глухая литера. Орать
Не время. Пряжка на ремне
Рубцом останется во мне.
Следы на сене. Март. Трамвай.
Корявой коркой каравай
Коробит пир городовой.
Хоть вой сиреной над Невой,
Хоть пей с решетки талый пот —
Пока коты приходят в порт,
Не деться крысе с корабля.
Петля затянута. Валяй
На белых крыльях с каланчи
В больное небо. Куличи
Церквей в изюминках ворон.
Кого везет старик Харон
На некий остров? Верен срок
Для тех, кто бога уберег.
А я хочу поверить, но
Со мной Господь молчит давно.
 



Баллада о вреде социологии
«...сжимая крюк в кармане брюк...»
Б.Г.

Вареньо Дун, вагант Нирваны,
Идет по городу, шурша.
Туда, где львы и караваны,
Его протянута душа.

От густосолнечного блеска
Пейзанок мучает мигрень.
Собой закрыла занавеска
Всех тех, кому трудиться лень.

Бока авто набиты ватой,
Со стен домов стекает пот.
Вареньо Дун, ведомый Фатой,
Спешит судьбу поднять на понт.

Куда б ни шел, куда б ни лез он,
На полпути зарыт каюк,
И самопальный «Смит-и-Вессон»
Зазря храпит в кармане брюк.

Вареньо Дун смирился с данью —
Когда судьба его берет,
Он держит путь из банка в баню
И никогда — наоборот.

Он триста лет таранит тропы,
Забив на язву и лишай —
Туда, где львы и антилопы,
Его протянута душа.


 
Каццона компиляций
«...Я сомневаюсь в явном, верю чуду...»
Ф. Вийон. «Баллада истин наизнанку»

Качается небо на божьих подтяжках,
Летает и кружится шар голубой.
С похмелья в России, как водится, тяжко,
Спросонья в Холоне я встречусь с тобой.

Постели и сети — моя Палестина,
Цирюльничий тазик — защита твоя.
Соседка Мария зовет на крестины,
Соседка Агарь с животом без жилья.

Вот так и живем, уважаемый ребе,
В столице холера, на кухне бардак.
Всяк пасечник думает только о хлебе,
Симфонию свиста постигнет лишь рак.

На шкурке МК поскользнется политик,
По трассе М10 пройти не дано,
На ванную гладь белокафельных плиток,
Жених разольет золотое вино.

Шампанское, Шула, невеста, пастушка,
Вольно ль променять монографию слов
На форму «Гивати» и пушку за ушком?
Согласный салют сокровенных стволов

Приветствует солнце и утро в натуре.
Качается шарик — попробуй поймать —
Как порванный парус в объятиях бури,
Как возглас лирический «Еб вашу мать!».

Вот так и умрем? Не дождетесь, мессия.
Вот так и оглохнем? Ах, бросьте, мессир!
Мастак Моисей перебрался в Россию.
Мы слопали дырки, оставили сыр

Такой золотой — подойдите к балкону —
Головка сияет под видом луны.
...Полночи покоя — для пеших и конных,
Вязь воска и хруст полотенец льняных...

Лайла тов!



 
Ре-патриация
«…Я вернусь. А когда я вернусь?...»
А. Галич

Я вернусь? Я вернусь. А куда возвращаться потом,
Ностальгия не мест, но событий, созвучий, союза.
Я вернусь… Где мой город? Где царский, где девичий дом?
Где парад площадей? Где червонное золото блюза?
Кто подаст на прощанье — не хлеба, а вечной любви,
Сохранит на груди фотографию в желтом конверте.
С остановки трамвая продует в ушко «се ля ви»
Серый ветер, заложник своей кочевой круговерти.
Только пыль подворотен, парадные злые замки
Да душок нищеты — не ищи адресов и знакомых.
Чьи-то дети на лысом асфальте, ломая мелки,
Расписали сюжеты от ломки, инфаркта и комы
До добра на двоих, на троих, на скольких повезет.
Вот уют, пять углов и бессмысленный поиск шестого.
Начинается сон. Сладко кружится сказочный зонт.
И манчжурит шарманка, шепча: время тронется снова.
Кто поверит? Хоть раз окунувшись в Неву,
Кто войдет в эту маслено-мутную, стылую воду,
Присягая на верность гранитному дохлому льву?
Были проводы вон. Грохотали по рельсам подводы.
Колыбели квартир, лабиринты бездонных дворов,
В Петропавловске полночь, диндон, позывные куранты.
Раз под грузом тельца развалился отеческий кров,
Блудный брат, верный брат мы с тобой наравне эмигранты.
Я вернусь! С самолета, как есть, второпях
Позабыв прикоснуться губами к сырому бетону у трапа,
В город пламенных флагов и белых посконных рубах,
Где творят корабли, и слова выбирают, как рапорт,
Точный, вечный доклад о любви.
Я — вернусь?


 
Явление Шуламиты
Новорожденной дочери Александре

Склоняясь над зыбкой, отводишь рукой
Разреженный марлевый полог.
Внутри полумрак, молоко и покой,
Снаружи — от пола до полок
В пыли кувыркается свет ночника,
Присыпаный луным крахмалом.
…А девочка глаз не откроет никак,
Ей снится — ни много ни мало —
Давидова башня и склоны горы,
Где скрыт виноград потаенный.
И кто-то с улыбкой подносит дары,
Ее красотой упоенный,
Не может насытиться, пьет со щеки
Нескромную капельку пота.
Над падалью львиной резвятся щенки.
Впадают в объятия порта
Галеры под грузом из царства Офир.
У храма священные действа
Готовят. Быков собирают на пир.
Встревоженным криком младенца
Кончается сон на мгновение, но
Плывет колыбельная лодка
И белая козочка смотрит в окно.
С карниза спускаются ловко
Два ангела — добрый и злой шалуны,
Хранители детских кроватей.
Но кто из них шило вшивает в штаны,
А кто за страдания платит
Без водки порой не поймешь, хоть убей,
А бить шалунов неповадно,
Дурней, чем от девы гонять голубей.
В стерильном спокойствии ванны
Купель отразит первый зуб, первый шаг.
Болезни, бессонница, школа…
Волы и ослы стерегут в камышах
Младенца, но мужеска пола.
А девочка смотрит прозрачно, легко,
Ни черта ни бога не чуя.
Ей важно — на губы течет молоко,
Все беды на свете врачуя.
Спокойствие снега — ведь прошлого нет,
И что впереди — непонятно.
Так водишь глазами за ходом планет,
Забыв, что на солнце есть пятна.
Так ищешь Грааль, отродясь не видав
Ни кубка, ни блюда, ни чаши…
А девочка дремлет, срыгнув на устав
И тайны и глупости наши.


…Уснув поутру у груди малыша,
Услышишь, как в тело втекает душа…