Из сборника Поребрик

Символ веры

Иностранка в своей стране.
Инородное тело родины.
Ну куда возвращаться мне?
Дороги — пройдены!
Я — дома.
Уходя из Содома,
Не обернусь!
Пусть

горит,

истекая огнем и серой.
Верую

в серый

гранит

города.
Остаюсь навсегда заклейменной виной
Праматери Сары,
Иной.
Ино-родной.
Ино-планетной.
Удары

сердца
Стеной

Заветной
До конца света
Отделяют от этой земли.
Помолись!
Помолись за меня и прости за мое ино-верие,
Мать-Богородица.
Не отнять,
Не сорвать с воспарившей души лебединые перья!
Попытайся понять —
В моих венах под ветром Невы наводнение.
Перевяжете жилы — перекроете жизнь.
Обвинение
В ино-странности странно по сути своей —
Какие странности
Можно считать странней
В этой стране?
И что эталон,
Вавилон
Или башня Думы?
Вы угрюмы —
Предложите другой ответ!
Отрекусь от тюрьмы,
От сумы — нет.
Лучше хлеб с солью ветра, чем пир у Святой Земли!
Объясняю
Ино-сказательно,
Ино-странно…
Но обязательно
Вскрой рану!
Развяжи жилы, сестра…
Помолись, Пресвятая Мать и
Прости!

08.94
 
Лихорадочное

Горбится город, мокрый от пота.
Воздух распорот. Метаикота.
Кто-то стучится в пустые квартиры.
Сыро от стирки белья на ветру.
Дырки оконные ближе к утру
Тухнут. Мосты изгибаются сладко.
Дождик щекочет подошвы перил.
Постный пустырь, перекресток, палатка,
Складка земли… Полумесяц парил
В парковых петлях — мечеть замечталась.
Крошево крон с петроградских сторон
Света и сна. Ничего не осталось.
Пыль тополей, перекличка ворон…
Дом одряхлел, подтекла штукатурка,
Враз поседел обнаженный гранит —
Возраст. Предел. Полинявшая бурка.
Старческий тик. Запоздало звенит
Зябкий трамвай по замученным шпалам.
Тонкий фарфор из земли и костей…
Ваза. Узор. И решетка — оскалом!
Липкая грязь подвесных новостей.
Город трясется в осеннем ознобе.
Час малярии с полуночи до…
Клякса числа — будто номер на робе.
Рву календарь, пришиваю к пальто
Тающий желтый лист.

 
Романс Балтийского вокзала
Эрику

Литая Соломонова печать
Замкнула Каббалой чугунный пояс.
Полночный черт торопится встречать
Пустой, последний петергофский поезд.
Ах, Петергоф… Фонтаны и сады,
Балы, полы, паркеты, кабинеты,
На счастье клены в тихие пруды
Роняют желто-красные монеты.
Кабриолеты… Лошади резвы…
Струятся в ночь их вспененные гривы.
И на коленях у сухой травы
Прощенья просят плачущие ивы…
Осенний, замороженный Версаль —
Смесь роскоши с трущобами России.
Осенний дождь разбрасывал печаль,
А поезда как вдовы голосили…
Звезда моя! Потерянный в толпе,
В огне, на самом дне двора-колодца,
В саду камней я помню о тебе,
Пытаясь петь — ведь ночь еще вернется!
Две женщины на парковой скамье.
Две женщины, две линии, две темы…
Работа, как с деньгами, что в семье.
В плаще дождя все женщины — поэмы!
Пучок гвоздик в прокуренных руках,
Романы, планы, бледные идеи…
Гвоздики в серебристых облаках
Дичают, превращаясь в орхидеи.
Гвоздики отражаются в воде,
В замученной, больной воде канала.
Сквозь волны — зеркала стремлюсь к звезде,
Кричу, зову — она светить устала,
Как наяву… Потеха палачу —
Покои серокаменной столицы
Под плеть попали… Весело плечу,
Тепло руке, а дождь течет по лицам.
По лицам улиц, щупальцам мостов,
Ласкает изъязвленные колонны,
Теряется в сплетении кустов,
Узлах крестов. Целует галеоны,
Фрегаты, каравеллы, корабли —
Почетный флот Васильевского моря.
Зачем вас капитаны привели
В глухую гавань голубей и горя?
Дождь моет к рождеству Дворцовый пол
И чистит перья ангелу на шпиле,
По крышам дождь танцует рок-н-ролл…
Вино войны давно ветра допили.
Беспечные и страшные года.
Горит рекламой новая Голгофа.
Садится заболевшая звезда
В пустой, последний поезд Петергофа.
Горячий лоб, больная голова,
Безумные глаза влюбленной лани…
А вслед кричат избитые слова
Голодные, вокзальные цыгане…


 
* * *
Морозятнику

Спит облезлый барбос в одеяле бурьяна.
Слева скалится дом этикеткой «Джаз-клуб».
У портвейна вкус осени — терпкий и пряный,
А любовь — лишь шершавость обветренных губ.

Ты качаешь луну в колыбели квартала,
Я смотрю на асфальт цвета мокрых волос.
Осовелый трамвай потянулся устало,
Уползая во тьму, брызнул искрой с колес.

И, даруя покой от дневных фанаберий,
Ночь на улицы льет фиолетовый йод.
Мы остались одни, город запер все двери,
Остановим часы — пусть никто не войдет.

Да минует нас смерть, бог, война, все иное —
Нам на клавишах крыш дождь играет романс!
Но смотри — по Неве на кленовом каноэ
Лето в звоне листвы уплывает от нас…


 
* * *
«Я изменяю среду обитания»
С. Глущенко

Твой город, до асфальта светский,
Укутан снежной паранджой…
Стучишься в дом… Казенный? Детский?
И слышишь голос. Но чужой…

Сгорают старые тетради
И корабли идут до дна.
Столбом на мертвой автостраде
Стоит Господь… Ничья вина.

Мир изменился. Незнакомо
Блестя, прищурилось окно.
Как монумент металлолома,
Воздвигся кран… Ища руно,

Находишь стертые монеты —
Ведь аргонавту грош цена.
А город рвет твои сонеты
И изменяет имена!

Не ждет гостей, не дарит плена,
Балы сменяя на бои,
Стирает все… И неизменны
Лишь тополя да воробьи.

И колокол последнего трамвая…



 Пьяная колыбельная
Августу

Я на ниточке вишу…
Бог простит, судья карает,
На окошке бледный шут
Лунным яблоком играет.

За окошком фонари —
Началась игра в гляделки.
Кошки в шубах до зари
Начинают посиделки.

Дом надулся — он сердит,
Магазин под газом весел,
На карнизе черт сидит —
В переулок ноги свесил.

Тополь машет кулаком
Вслед нахальному КАМАЗу,
Черт швырнул в меня снежком,
Но конечно же промазал!

В подворотне вонь столбом,
На вокзале дым и давка,
На вокзальном лбу горбом:
«Прямо в ад — экспресс-доставка!»

Хочешь плакать — пей вино,
Может чокнешься, трезвея,
Крутят шарик в казино —
Кто вернется без трофея?

Фея, фея, разливай —
Будешь третьей да не лишней!
Спит заезженный трамвай,
Спит замученный Всевышний,

Спит усталый постовой,
Спит вахтер в обнимку с пушкой,
Постовой кричит совой —
Мнит во сне себя кукушкой!

Сколько лет прокуковал
В перекрестье трасс планеты,
Кто в ночи к тебе воззвал —
Тот познает сна сонеты…

Штрих свинца меж трех огней,
Профиль строгий, взор мятежный…
С каждым часом все странней
Завывает ветер снежный.

Сон в разгаре! Полночь бьет.
Тяжелы ее удары.
Постовой уж не поет,
В отдаленье тухнут фары.

Черт с карниза рухнул вниз,
Разогнав кошачью стаю…
Бедный рыцарь, обернись —
Улетая — улетаю!

Таю, таю как туман.
Баю-баю, спи мой светик!
Ослик был сегодня пьян,
А туман разгонит ветер.

Все обман, святая ложь,
Опасенье во спасенье,
Я усну и ты уснешь…
Завтра будет воскресенье.


 
Каннельярви
«Кто там скачет в холмах…»
И. Бродский

Холмы —
Уроды плоского.
Как сказано у Бродского…
Немы.
Изгибы плотского,
Извилины юродского
Сознания,
Создания
Зимы…
Не мы

устроили пир во время чумы,
Не мы

построили мир в границах тюрьмы,
Не мы

взрастили кумира у Колымы,
Ворвались в эфир на окраине тьмы —

не мы!
Рабы немы.
Мы — не рабы!
Мы заколочены в гробы
До зова ангельской трубы.
Подайте нам на топоры,
Будьте добры!
— Как грубы
Руки дарующего,
Как глупы…
Дарить добро —
Играть в Пьеро,
Творить — старо.
Горит порой мое перо,
Но от греха в ведро с водой
Святой, пустой…
А, впрочем, вздор —
Подайте лучше на топор!
Кто сможет выстрелить в упор,
Закончив бесполезный спор,
Срубить опоры и жлобы
Попрут на кладбище гробы…
Вы зря стараетесь, не надо —
Нас похоронят за оградой
И будут рады.
Вселенской Радой
Велят производить парады,
Раздать награды
Всем, подававшим на топор.
Так, что — будьте добры,
Не тушите костры,
Не храните дары,
До последней суры
Прочитайте Коран,
Переждите буран
И подайте на топоры!
Ведь трупы в гробах — это не мы.
Рабы немы.
Мы — не рабы!
Мы ушли в холмы…