Берегиня

Эпиграф:
«Мне всё чудится, будто скамейка стоит,
 На скамейке старуха сидит,
 До полуночи пряжу прядёт,
 Мне любимые сказки мои говорит,
 Колыбельные песни поёт…»

 Я.П.Полонский


Был зимний вечер, тихий и морозный.
Я в комнате сидел, и свет не зажигал.
В окно моё заглядывали звёзды,
И я, смотря на них, о жизни размышлял.

Вдруг, с улицы донёсся шум какой-то.
Отвлекшись, я к нему прислушиваться стал.
Не может быть! – Казачью песню бойко,
Задорно, озорно там кто-то запевал.

В моём дворе такого не бывало.
Впервые слышал я не сатанинский рэйв,
Не рэп, и не блатняк, и не эстраду,
А чистый, светлый, русский искренний напев.

Своих гостей хозяйка провожала,
Жилица новая с другого этажа –
И на весь двор их песня прозвучала,
И словно пламенем мне сердце обожгла.

И думал я: «Обидно и печально,
Что никогда в семье моей мы не поём
Таких прекрасных песен, и, случайно,
Не потому ли так безрадостно живём?

Не потому ль мы плохо понимаем
Друг друга, в разговоре не находим слов,
Что никогда мы в песне не сливаем
С родными нашими ни душ, ни голосов?»

Когда умолкла песня, город шумный
Заснул, так и не сняв бетонный свой корсет,
И, не расставшись со своим безумьем,
Всё что-то бормотал машинами во сне.

А я не спал – тоска мне грудь сдавила
По древней родине, Руси моей Святой,
Руси, какую чья-то злая сила
Украла у меня задолго до того

Как я родился. Потому не пела
Мне колыбельных песен бабушка моя,
И пряжу не пряла когда сидела
У телевизора, какой-то фильм смотря.

Она главы платком не покрывала,
Любила наряжаться в брюки и берет,
И сказки ни одной не рассказала,
Несчастная моя... Теперь её уж нет.

Надели в морге на неё платочек.
Когда я целовал холодный твёрдый лоб,
И когда два кладбищенских рабочих
В могилу узкую заталкивали гроб –

Я вспоминал, как трудно умирала,
И как сказала мне печальные слова:
«Кроме работы в жизни не видала
Я ничего почти, и счастья не нашла».

И мнилось мне, что к разочарованью
Такому же и сам когда-нибудь приду,
И, изнурённый долгим умираньем,
Всю прожитую жизнь бессильно прокляну;

Что словно каторжник душа томиться
В бессмысленных трудах судьбой осуждена,
Среди людей, в чьи радостные лица
Вглядевшись, утешенья не найдёт она.

И с этой удушающею думой,
Не позволявшей мне увидеть ничего
Помимо неизбежности угрюмой,
Я дни свои влачил до вечера сего.

Но эта песня снизу заструилась
Как тонкий аромат невиданных цветов,
Как розовый дымок страны, что снилась
Когда-то, верно, мне, хотя я этих снов

Не помнил. Но мне сердце подсказало,
Что утешенье где-то есть таким как я –
Скорбящим, одиноким и усталым,
Таким, кому тюрьмою сделалась земля.

Казалось, это голос доброй сказки,
Которой никогда никто не рассказал,
Пробился сквозь асфальта, снега, наста
Тяжёлую броню, и за собой позвал.

И вот, когда луна на небе появилась,
Я, сидя в кресле, чуть не задремал.
Усталая на грудь глава моя склонилась.
Какой-то миг – и я её поднял

И огляделся, но уже неуловимо
Всё изменилось в комнате моей:
Все вещи стали в ней как будто бы другими,
И почему-то сделалось светлей.

И, странностью такой немало удивлённый,
Я размышлять пытался, но не мог
Никак найти её причин, как вдруг, огромный
Передо мной явился серый волк.

Огромный серый волк с глазами голубыми
Стоял передо мной и говорил,
Совсем как человек: «Садись ко мне на спину,
Свезу тебя туда, где нет могил.

К хозяйке сада, где растут плоды бессмертья,
Туда, где люди без труда живут,
Прекрасные, как трав невянущих соцветья,
Как птицы, что не сеют и не жнут.

Там юность вечная и вечное взросленье
Ничем не омрачатся никогда,
Там твоего уже заждались появленья».
И я сказал: «Вези меня туда».

И на спину к нему уселся я отважно,
Бока его ногами обхватил,
И говорю: «Готов!». Тут он завыл протяжно,
И этот вой меня заворожил.

И я увидел как прозрачневея стены
Моей квартиры тают, словно дым.
И, вот, уж мы одни среди пустыни белой
Холодной и заснеженной стоим.

«Дорога где, волчок, и где мы очутились? –
Встревожившись, я у него спросил. –
Быть может, мы уже с тобою заблудились?»
Но, не ответив, он опять завыл –

И, в небесах, луны клубочек серебристый
Качнулся, завертелся, и упал
На снег передо мной, и быстро покатился.
И я за ним на волке поскакал.

Катись, катись, клубок, покажешь нам дорогу!
Пускай пока до цели далеко,
Зато меня уже оставила тревога,
И я дышу как никогда легко.

Катись, катись, клубок! Несёт меня по снегу
Помощник мой. Вот, мы въезжаем в лес.
Становится теплей, и снега больше нету,
Уже цветы мелькают там и здесь,

И в воздухе весна. Тропинкою лесною
Стремимся. Вылетает из-под ног
У чудо-волка быстро мчащегося хвоя…
Мне весело! Катись, катись, клубок!

Всё выше постепенно стала подниматься
Дорога наша в гору – и трудней
Уже меня везти волчку, но он старался,
И не позволил со спины своей

Мне соскочить на землю, лишь держаться крепче
Просил, и дальше вёз меня наверх.
Но, вот, подъём закончен, стало ему легче –
И снова быстрым сделался наш бег.

Когда весенний лес остался за спиною,
Клубок волшебный путеводный наш
На месте завертелся, и перед собою
Увидел я чудеснейший пейзаж:

Увидел на горе тот самый сад заветный,
Хрустальной огороженный стеной.
Сквозь эту стену свет струился разноцветный,
Искрясь и разбегаясь над землёй.

Прекрасные врата, сверкающие златом,
Величественные в него вели.
На них сидел петух, а в небе розоватом
Три радуги торжественно цвели.

А рядом, в стороне от стен прозрачных сада,
Висела, поражая белизной, над пропастью
Большой туманной тучи вата,
Занятно изменяя облик свой:

То в белую большую птицу превращаясь,
То делаясь похожей на цветок…
Я на неё смотрел, клубочек же вращаться
Так всё и продолжал у наших ног –

Ведь тут лежал предел дороге нашей длинной,
Ведь гору, на которой сад стоял,
Широкий, совершенно непреодолимый,
Провал в земле глубокий огибал.

И не было моста. Ну, как тут путь продолжишь
В обитель побеждающей мечты?
И волку я сказал: «Преодолеть не сможешь
Прыжком такую пропасть даже ты.

И что же делать нам? Пожалуйста, поведай
Как быть». А он в ответ проговорил:
Сейчас увидишь, как решим задачу эту»,
И снова, в третий раз уже завыл.

И туча белая, клубясь, переместилась,
От нас на время сад загородив,
И прямо перед нами в пропасть опустилась,
Её края собой соединив.

Она, сгущаясь, новый облик принимала,
Всё чётче становясь и всё ясней –
И получился мост, висящий над провалом,
Искрящийся и белый, словно снег.

И покатился вновь клубочек путеводный,
И вновь меня волчок везёт за ним:
Мы едем по мосту над пропастью бездонной
К сверкающим воротам золотым.

А там, на воротах, пернатый страж не дремлет.
Вот, он три раза громко прокричал –
Ворота отворились, а из них Царевна,
Хозяйка сада, вышла нас встречать.

Как утреннее солнце лик её был светел,
Был звёздами усыпан сарафан,
Окутывал её благоуханный ветер,
За ней колебля розовый туман.

Когда к её ногам клубочек подкатился,
Она ногой притопнула своей –
И, подскочив, он стал на воздухе крутиться,
И опустился прямо в руку ей.

Потом она его, взмахнув рукою плавно,
Как лебедь, расправляющий крыло,
Подкинула – и ввысь летел клубочек славный,
И стал на небесах опять луной.

И тут же перед нею мы с волчком предстали,
Оставив за спиной чудесный мост.
Я с волка слез, а он вертеться стал, играя –
Пытаясь ухватить себя за хвост.

И волка, подойдя, прекрасная Царевна
По голове погладила рукой,
И молвила ему: «Спасибо, друг мой верный,
Спасибо, брат, беги теперь домой».

И побежал волчок, и скрылся за вратами,
А я стоять остался перед ней,
Любуясь голубыми дивными очами
Богини ослепительной моей.

И я проговорил: «Я счастлив, Царь-девица,
Что ты гонца отправила за мной,
Что красотой твоей могу я насладиться,
Что я теперь стою перед тобой.

Прошу тебя, позволь твоим мне стать слугою,
Прошу, впусти меня в свой светлый сад,
Дай мне лучи твои, чтоб ими с темнотою
Сражаться мог я, верный твой солдат».

И тихо мне хозяйка сада отвечала:
«Моим слугой не каждый может стать.
И волка для того я за тобой послала,
Чтобы тебе об этом рассказать.

Есть много у меня сестёр, из них любая
Красой способна солнце затмевать.
И каждая похожий сад оберегает,
Чтоб лишь один народ в него принять.

Мой сад я берегу для русского народа,
И только русский может мне служить.
А ты, я вижу, сам ещё не знаешь кто ты –
Тебя в него я не могу впустить».

«Да разве ж я не знаю? – Молвил я смущённо. –
Могу я даже паспорт показать…»
И, повернувшись боком к пропасти бездонной,
Я по карманам стал его искать,

Но всё не находил, хотя, в обложке красной –
Я помнил – паспорт новый был при мне.
И, вдруг, я понял, что ищу его напрасно,
Ведь в нём графы национальной нет!

На месте, где был мост, уже опять клубился
Сияющего облака туман…
И снова я к хозяйке сада обратился,
В отчаяньи припав к её ногам:

«Царевна, посмотри – я русский, неужели
Ты по лицу не узнаёшь меня?
Пожалуйста, введи в свой сад меня скорее –
Возжаждала того душа моя».

В ответ, она велела встать, потом – зеркальный
Кокошник с головы своей сняла,
И, улыбнувшись мне улыбкою печальной,
К моим глазам его преподнесла.

И в зеркале своё увидев отраженье,
Я не на шутку был напуган им:
Черты лица размыты были совершенно.
Оно напоминало серый блин.

Был страшен стёртый лик, почти не человечий,
Приятней был бы мне любой урод,
Но более всего пугал меня зловещий
На лбу моём чернеющий штрих-код.

Я за лицо своё растерянно схватился,
И, отступив на три шага назад,
Услышал я Царевны голос бархатистый:
«БЕЗЛИКИЕ БЕССМЕРТЬЯ НЕ ВКУСЯТ».

И я взмолился вновь: «Не прогони, Царевна,
Смотри, мне больше некуда идти.
Впусти меня в свой сад, в саду твоём, наверно,
Смогу я то, что потерял найти».

На это мне Царевна строго отвечала:
«Своё лицо ты потерял не здесь.
Чтоб отыскать его, вернись назад, сначала,
Туда, где у любого выбор есть».

На голову опять кокошник Царь-девица
Надела, а потом – в ладоши хлоп –
И от ворот петух, сторожевая птица,
Слетел ко мне, и клюнул прямо в лоб.

Я сделал шаг назад, но пусто под стопою –
Над самой бездной принял я удар,
И я не устоял, и падать стал спиною
Вперёд, раскинув руки, в белый пар.

Я быстро вниз летел в падении свободном,
Зажмурившись от страха посильней,
И чувствовал спиной воздушный столб холодный,
Который становился всё плотней.

И мне казаться стало, что меня он держит,
Что не лечу я, а лежу на нём,
Как на холодном и широком поле снежном –
И страх ушёл, и я забылся сном.

Потом, сквозь сон в мой слух ворвался нудный
Автомобильный шум, и я открыл глаза:
Я дома, в кресле, наступает утро,
Светло, хоть солнца лик себя не показал.

Я вспомнил сон, и он меня встревожил.
Я к зеркалу пошёл, и на себя смотрел.
Немного успокоился, но, всё же,
Тревоги до конца я не преодолел.

Бессмертье не для всех, мне это ясно,
Но кто бы объяснил, что значит русским быть,
Как заслужить покой в саду прекрасном,
И в нём от вечной смерти душу сохранить?




Благодарю всех, у кого хватило терпения дочитать до конца.