Облом

Облом

-Какими сливками предпочитаете быть измазанная: клубничными, шоколадными или ванильными? Какой предпочитаете оргазм: клиторный, влагалищный, маточный?
Какая поза ваша любимая? Каким оружием предпочитаете быть израненная? А каким убита?
Все эти вопросы я слушала, сидя на обшарпанном стуле, связанная, крепко-накрепко; злая, как черт; испуганная, как мышь; голая и красивая, как Пенорожденная. Во рту у меня торчал шарик, как у Брюса Уиллиса в Тарантиновском фильме, да и вся паскудная ситуация напоминала дешевый триллер.
И на хрен этот ублюдок задает мне вопросы, и аккуратно записывает, якобы мои ответы, если я не могу даже «мяу» сказать? Он не прятал лицо, был обморочно – лубочно смазлив, строен, статен – совсем не в моем вкусе. Чё я на него позарилась? А окрест были серо-бетонные стены, скорее всего гаража, или подвала гаража, или подвала еще какого-нибудь здания. Не принципиально где меня заживодерничают насмерть.
Сколько часов, дней назад я лакала в «Торнадо» виски, я танцевала в «Торнадо» с какой-то пьяной лесбиянистой сучкой медляк, сказать не могу. Я повелась в «Торнадо» на приглашение этого Чикатила выпить. На какой рюмке он подмешал мне клофелин? – банально, до чего же банально я влипла. Говорила мне Светка, что бухать надо на свои, аккуратно подбирать кандидатуру для съема. До аккуратности, когда в тебе уже фляжка виски?
Конечно, лучшим концом всего этого кошмара могло стать шаблонное пробуждение. Могло, но не стало. Я не спала. И таяла от липкого ужаса. Могла бы я работать на ментов и быть приманкой. Но опять мимо. Я была обыкновенной безмозглой дурой, нашедшей супергемморой на свою идеальную задницу.
В его кошачьих глазах не было привычного вожделения, они были пусты. Его руки не дрожали от желания, а педантично раскладывали суперские пыточные инструменты на металлическом блестящем, хирургическом столике на маленьких таких уморительных колесиках. Все, как надо: белая, подозреваю даже стерильная тряпочка, перчаточки резиновые, масочка марлевая. Кем он себя возомнил? Пирогов – самоучка.
Рядом стоял тазик. Туда полетят мои изуродованные органы.

Когда он поднес здоровенный тесак с забавными такими зазубринками к моему лобку, я почувствовала, как мои ягодицы обожгло мочой, и вслед за мочеиспусканием, я испытала первый в своей непутевой жизни, оглушительный оргазм.
Когда Севка ломал мою целку, я не чувствовала ничего. Даже боли не было - его член был не тех размеров, чтобы причинить боль или радость.
Когда я жила с Кешкой, то, несмотря на все его и мои старания, не могла ни разу кончить. Изменяя же ему с кем попало, пытаясь настигнуть наслаждение, я оставалась холодной, иногда симулируя оргазм для того, чтобы особо рьяные фанатики доставления женщине удовольствия прекратили меня мурыжить, и занялись уже, наконец, своим.

Его дыхание было ровным - мне было сладко и стыдно - он знает, что сейчас со мной происходит. Сначала стыдно, или сначала сладко я не поняла. Он уперся холодным острым лезвием в бугорок моего лобка, и я почувствовала, как по клитору побежала струйка крови. Я готова была потерять сознание от чувственной волны, накатившей на меня.

Э – э-э-э-э-э-э, что происходит? Откуда взялись эти клоуны в закрытых шапках с прорезями для глаз? Ну, вот, суки, весь кайф обломали! Я могла бы еще пару раз взлететь на вершину блаженства, прежде чем отдать концы.