N. N. I

N. N. (I)

Ты представь, - октябрь, побережье моря
и пустынный пляж, где гуляет ветер.
Только два инструмента в моем наборе:
насусек и ртя. Я едва заметен

в интересах дела. Полощет уши
подходящий сумрак, шурша отливом.
Ты идешь по границе воды и суши
и слегка грустишь, - ты порвала с милым.

Пусть волна омоет твои мозоли,
икроножный страх окуная в морось.
Я пойму внезапно, - в таком узоре
ты достойна силы, и, успокоясь,

отделюсь от тени кошачьим махом.
Оскорбляя ротик нутром ладони...
Ты едва ли даже успеешь ахнуть, -
я сумею это почти без боли.

И, обмякнув разом, ты станешь явью,
обновляя опыт дыхания. Кстати,
ты зачем надушилась такою дрянью,
обновляя вдох, я едва не спятил.

Но теперь другое: мы - дети мрака.
Я срываю покровы и, чуя близость,
насусек погружаю в сырую мякоть.
Ты, очнувшись, думаешь: “Кто-то лижет.”

И, уже отлетая, промолвишь: “Ты ли?” -
принимая навзничь сквозную муку.
А, когда внезапно оттуда хлынет,
я пускаю в дело вторую штуку.

И встревает ртя между тем и этим,
на наружных тканях ероша поросль,
и наждачный привкус ее отметин
обжигает мою ротовую полость,

разжижая время. И, как-то всхлипнув,
из молочной пены возникнет ЭТОТ,
и его сияние, вторя нимбу,
узаконит мой нестандартный метод.

И, когда, закипая на всхлипе почки,
от кишечного пара отхлынет тяжесть,
я твои окровавленные чулочки
прислоню к губам и слегка измажусь.