Старое о кладбище

Умирали, умирали, родственников оставляли, забывали про дела, ехали на кладбище.

* * *

Пышущие тело самовара раздувалось, горячилось, стояло на льняной скатерке на столике, пахнущем смолой и приближающейся осенью. Были похороны, сонные от жары люди ходили от дерева к дереву и ждали выноса тела, казалось, что каждый убил в себе частицу и теперь изнывающий умирает полностью, что бы не оставить покойницу в одиночестве, дабы проводить ее в последний путь, осторожно постоять у ворот, украдкой проводить взглядом. Сама покойница, царственно распластав свое юное тело по гробу, ждала, когда ее положат в приятную прохладу земли, когда ее тело уберут, прочь от надоедливых мух. Кто знал, кто ведал тайный промысел Бога, который хотел взять от людей, унести баловницу двадцатилетнюю, в неизвестное. Даже она, теперь лежащая во гробу деревянном, обитом чем-то мягким и обтянутом бархатом черным, не понимала, как она, слышит и видит людей, плачущих над ней, а ничегошеньки сказать-то им на прощание не может. Думала, живи ее сердце сейчас, разорвалось бы от горя, при виде склоняющейся, поседевшей матери; забилось бы отчаянно, слушая причитания старой бабки; лопнула бы, чувствуя дыхание отца возле самого уха, хлопотливо заботящегося даже сейчас, после смерти ее. Скажите, люди добрые, зачем, столь юное существо лежит теперь посреди комнаты в маленьком домике и думает себе про оставленных родственников, почто, скажите, будет гнить она в яме, наскоро выкопанной, томится под крестом деревянным быстро соструганным. Ни жить, ни веселиться, ни замуж выходить, ни детей рожать, в земле оставаться, ждать отца небесного. Плакальщицы отступили. Цепкие материнские руки убрали от платья подвенечного, подняли с колен, успокаивать бросились. Отец позвал троих мужиков, навалили они гроб на плечи свои и вынесли его на солнце, постояли, постояли и поставили в кузов. С ревом заработал мотор, струя дыма вырвалась из трубы, тронулись, молодая девушка начала последний путь свой, в гору до маленького сельского кладбища, к прабабке рядышком. По дороге она смотрела в небо, на пролетающих птиц, удивлялась легкости своего тела, забавлялась мыслью о том, закрытые веки и крышка не мешают ей разглядывать подробности облаков небесных, тут же вспоминала об оставленной матери и задыхалась невидимым горем. Вот и кладбище, вот и погост. Остановились, взяли гроб, донесли до заранее подготовленной могилы, накинули с обоих концов веревки толстые, медленно опускать стали. Зачем они срубили елочку, аккуратно посаженную кем-то из родственников, и так любимой прабабкой, зачем каждый бросил горсть земли, а затем и вовсе принялись лопатами ссыпать до появления небольшого холмика, зачем этот крест у изголовья, к чему все это. Ой, мама, душно здесь и сыро, раскопайте меня обратно, мама, отбросьте эту крышку просмоленную, да достаньте меня и обнимите, я живая, мама, никакая ни мертвая, только дышится мне с трудом у вас, не оставляйте меня, не оставляйте. Здесь черви, мама, подбираются ко мне, скоро они вгрызутся в тело мое юное, в тело мое беззаботное, скоро кожа моя от сырости и темноты почернеет, и не узнаешь меня, мама, когда приду во сне я свидеться с тобой, только испугаешься лицу моему.