Поэма о разбойнике и дереве

Усталый одинокий путник плелся,
С трудом свои передвигая ноги
И проклиная жребий свой несчастный,
По пыльной и заезженной дороге.

Он был томим и голодом, и жаждой
И ослеплен палящими лучами
Дневного несравненного светила,
Что так безмолвно властвует над нами.

Ничтожный раб своих страстей безмерных,
Разбойник и растлитель душ невинных,
Раскаяньем глубоким удрученный,
Он в Божий Храм спешил с главой повинной.

А Храм для покаянья был не близок,
И самому такого не построить.
Под деревом, растущим у дороги,
Он временный приют решил устроить.

Тем деревом был ясень легендарный,
Так красочно воспетый в древних мифах
Воинственных и северных народов,
Теперь, увы, почти совсем забытых.

Взращен он был заботливой рукою
Из семя, принесенного ветрами
Из стран неведомых и столь далеких,
И освящен чудесными волхвами.

Между его корней, как жизнь могучих,
Родник, источник дум и вдохновенья
Прозрачным бил ключом, неся прохладу
И открывая людям мир забвенья.

Его листы хранили мудрость Бога.
То были руны скандинавского Одина,
Закрытые уму непосвященных,
Таящие посланья Властелина.

Из родника пил странник мысли мудрых
И насыщался ясеня плодами,
Горчащими от радости познаний,
Питающихся дерева корнями.

В тени его раскидистой короны
Ему открылись тайны мирозданья
Он удивлялся чудесам природы,
Благодаря Творца за их созданье.

Меж тем смеркалось. Яркою звездою
За дальний горизонт упало солнце,
Все погружая в темноту ночную,
В мир мистики и грез открыв оконце

Для тех, кто создан для полетов к звездам:
Поэтов, ведьм, а также для влюбленных,
Кому так покровительствуют Боги,
Касаясь нежно душ их окрыленных.

Но не чиста душа у лиходея.
К нему во тьме невинных жертв виденья
Являться стали с криками и стоном,
Расплаты требуя за преступленья.

Объятый ужасом ночных кошмаров
И места не найдя, где бы укрыться,
Разбойник запалить костер решился,
Чтоб страхи разогнать и сном забыться.

Привычною рукою из котомки
Зазубренный топор он извлекает,
И в правоте своей не сомневаясь,
В живую древа плоть его вонзает.

И в жертву страхам он приносит ясень,
Предав его мучительнейшим пыткам.
Его он ветви рубит беспощадно,
На сто костров хвативших бы с избытком.

Огонь расцвел прекраснейшим бутоном,
Любовью страсть свою подогревая,
И трепетное пламя бушевало
В свои объятья ясень принимая.

И лепестки огня ласкали нежно
Израненные листья иггдрасиля.
С мольбою искры поднимались к небу
И опускались, плача от бессилья.

От боли ветви в пепел превращались,
Мир содрогался, видя их мученья.
Разбойник спал, костер же, разгораясь,
Пылал всю ночь, пугая привиденья.
А ясень плакал чистыми слезами.
Взывая к Богу, он молил прощенья
Преступнику, чей замутнен был разум,
За все его былые прегрешенья.

И затихало огненное пламя,
Святым молитвам ясеня внимая.
Лишь искорка разбойника коснулась,
В его груди тихонько угасая.

Проснувшись утром от сиянья солнца,
Он затушил костер водой священной
И вновь решил отправиться в дорогу,
Ища спасенья для души нетленной.

И уходил он с места преступленья,
О новой жизни песню распевая.
Гонимый ветром пепел опускался
Ему на плечи, нежно обнимая.

Был путь его оставшийся недолгим,
Он к Храму шел, надеждой окрыленный,
Что Бог ему отпустит прегрешенья
И к жизни он вернется обновленным.

Но вот и Храм во всем великолепьи
Предстал перед уставшим тусклым взором,
Вознесшись горделиво над холмами
Таинственным причудливым узором.

Сто лет трудились над его созданьем
Искуснейшие мастера вселенной.
Златые купола касались неба,
Купаясь в обрамленье кружев пенных.

С надеждой путник к Храму приближался.
Вот, наконец, достиг он нужной цели.
Но страж суровый перед ним закрыл
Лишь для него распахнутые двери.

И долго он стоял в недоуменьи:
Ведь к Храму он пришел для покаянья.
Он думал, за какие прегрешенья
Господь послал такое наказанье

Спускался вечер на холмы и нивы.
Устав за день, умолкла птичья стая,
Затих в траве неугомонный ветер,
В ее объятьях мирно засыпая.
 
Великое могучее светило
Прощальными закатными лучами
Коснулось белоснежных стен святыни
И до утра простилось с облаками.

Но заревом окрашенный багряным
Храм показался путнику кострищем,
А облака, покинутые солнцем,
Остатками седого пепелища.
 
И тотчас образ дерева святого,
Загубленного, всплыл в его сознаньи.
И к Храму недопущенный разбойник,
Омыл лицо слезами покаянья.

Утихнувшая искорка проснулась
Доселе неизведанною болью,
Страдающую душу очищая
От всех ее грехов своей любовью.

И помертвевший взгляд стал просветленным;
Он получил прощение от Бога.
И перед ним раскрылись двери Храма,
Желанного Небесного чертога.