Мне с Михалычем повезло

В одиннадцать лет я записала в своём дневнике: «Я хочу найти человека, чтобы с ним рядом, как бы пробежать по беговой дорожке жизни, показав “хорошее” время. Я хочу всю жизнь тянуться за своим сильным “бегуном”. Я хочу быть всегда красивой женщиной, иметь много детей и быть женщиной-учёным». Когда мне удавалось одной быть в трёх лицах, я была счастлива.
Мне с Михалычем повезло. Он был моей большой удачей. Жизнь с ним была настолько захватывающе интересной, что если бы меня спросили, люблю ли я его , то мне было бы трудно ответить одним словом.
 В моём представлении обычная любовь – со щемящим, лишающим воли чувством, заставляющим смотреть на своего избранника, как бы «слепыми», глазами. Отсюда поговорка – «любовь – слепа». С Михалычем было что-то другое – активное, захватывающее, интересное, творческое. Он был старше меня на десять лет, мудрый, добрый человек. «Исследователь» с большой буквы.
Он был смелым не только в рамках научных исследований, но и творчески относился ко всем сторонам жизни, с которыми сталкивался. Он был прекрасный собеседник, муж и отец.
Он загадал однажды мне такую загадку: «Что лучше, ждать и не дождаться, или найти и потерять?» Да, я нашла и потеряла, и прошлым счастьем наслаждаюсь.
Теперь у меня было трое детей после одиннадцати лет совместной жизни с моим «Единственным». Он показал мне, как может быть счастлива женщина.
«Как это вы решились завести троих детей, сейчас и с одним трудно?» – говорили обладательницы бриллиантовых серёжек и золотых колец. Я вспомнила, как счастливы мы были, когда родилась первая дочь. Как радовались мы с мужем, когда второй хорошенький человечек появился у нас в доме. Как большие глаза девочки с удивлением осматривали всё вокруг, как будто говорили: «Как хорошо! Как хорошо, что я сюда попала!». Я помню, как упрашивала мужа подарить мне сына: «Время всё равно идёт. Вырастет у нас сыночек». Первое слово, которое сказал сын после «мама» было «ка-пи-тан». Это о том капитане, которому нужно было улыбнуться, так как улыбка – это флаг корабля. Я часто пела ему эту песню.
Я не боялась говорить им ласковые слова. И радость подступала к горлу комком, когда мои слова возвращались ко мне обратно: «Ты – моя радость», - говорил мой четырёхлетний сын. Одиннадцатилетняя дочь просила «причесать её мысли», восьмилетняя дочь просила дать ей мою усталую руку, чтобы её понести.
Нет, мы не били своих детей. Я пронесла ненависть к этому способу воспитания. При таком отношении к детям я не могла их оскорбить грубым словом или применением «прикладного» способа воспитания.
Я относилась к ним, как к друзьям. Я говорила: «Я ращу в них себя и учусь у них самой себе, незамутнённой жизненными обстоятельствами».
Особенно приятно было видеть в них черты своего Михалыча. Огорчалась, когда видела в них свои недостатки.
Мы условно делили с Михалычем всех людей на три категории: «исследователи», «организаторы» и «лаборанты». «Лаборант» всегда при проведении опытных работ фанатично следовал выданным методикам. Вообще, печатное слово для лаборанта – закон. И если жизнь, эксперимент уходили от заданных методикой рамок, он пугался – значит, он сделал ошибку и старался скрыть её. Так интересные неординарные результаты опыта могли быть навечно похоронены под этим страхом.
«Исследователь» обычно внимательно относится к литературе, то есть «печатному» слову. Но он всегда немного сомневается: «Интересно, но надо ещё посмотреть и проверить». По своему опыту исследователь знает, сколько «натяжек» к желаемым результатам существует в литературе.
 «Организаторы» всегда необыкновенно обаятельные люди, «страшные» эксплуататоры и в какой-то степени лгуны. «Не обманешь – не продашь».
Мы с Михалычем с гордостью относили себя к честным «исследователям».
«Ты никогда не будешь исследователем», – мрачно я говорила младшему сыну.
Огорчённый малыш стоял над огромной коробкой беспорядочно сложенных игрушек, разных по форме и размеру…