пойманное на выдохе сайонара

это история прозрачных закатов, забирающих у меня твое лицо и окунающих нас в полумрак распыленного по коже электрического шлейфа.
это история бирюзового неба, измученного недосягаемой близостью девственных, родившихся этим мартом березовых тонких рук.
это история шумных площадей и проспектов, избавивших нас от привычки стаптывать душу в поисках невозможного.
это шорох киноленты, оборвавшейся в сантиметре от..

холодно. я мечтала о деревянном крепком доме с резными периллами лестницы, уходящей в пуховое небо, а вместо этого изучаю бурые полосы на смердящем бензином линолеуме, застывшем в странной близости.. от моего лица.
чувства обострены до предела чувствительности – я не знаю где кончается смерть и начинаются попытки выжить. я даже не заметила, как упала на колени, захлебнувшись собственным криком. презираемая своим «я», покинувшим бесполезное тело за секунду до взрыва моей вишневой /время цветения сакуры/ хиросимы.
я забыла, где закончилось детство, сбившее в сочную алость упрямые ладошки. в попытках достучаться до твоего ослепшего сердца.. и началась старость – пеленающая запястья осторожными. прохладными. печально-зимними поцелуями..

я вижу во сне чистые листы бумаги, пахнущей бамбуковым солнцем и черную кисть, танцующую в твоих руках свой первый – лучший – пасодобль. ты щуришься от слепящей соли морского ветра и уверенным полетом руки даришь свое имя пока еще белому полотну нашей жизни.
я, затаив дыхание, /без права на ошибку/ склеиваю надорванную киноленту загустевшим, перебродившим от нежности вишневым соком из своих истерзанных вен.
солнце звенит птичьими голосами и пахнет жизнью, а это значит – смерть нам всего лишь приснилась.