Sub specie aeternitatis

 ...Небо в ад, облака в пыль, я наконец-то увидел солнце…

Лучшее, что есть у меня,- это вечер.
 Холодный осенний вечер, когда небо - пепел, а ветер – дым. Когда мелкий противный дождь обжигает холодом руки, яркие опавшие листья и черная грязь образуют разноцветную единую массу, я плыву…
Стоя около обрыва, я молча смотрел на комок липкой мокрой глины, рыжей как солнце и отвратительной как июль. Захотелось взять ее, да и слепить то что придет в голову то что моему разуму привидится в далеком светлом будущем или нынешним смутным днем. Но так не хотелось пачкать руки об это мерзкое создание, что я просто взял и надавил на неё подошвой ботинка и стало на душе так легко и приятно ещё одного гада сразило.
Серое небо монотонное и немое казалось временем. На нем все равно было заметно движение облаков беспрерывное и дьявольски тихое. Когда вот так один стоишь и смотришь на небо иногда становиться страшно. Не так страшно как обычно, а глобально как-то подсознательно.
Серое небо - время. Незаметно уходящее время. Как уходит, год за годом день за днем так уплывают и облака. Мы видим облако один раз, а потом оно исчезает, растворяется и больше никогда оно не вернётся. Обречённое облако – бесконечная память.
Вот так и бежит чистое никем не рушимое никому неподвластное облако. По чистому тетрадному листу – времени. Пролетает оно над нами смотрит, запоминает и слушает. Не может облако не нам ничего сделать не мы ему. Только совершенное остается на облаке. А такая вроде и не грязная глина оставляет на нем на облаке свой мерзкий след.
Люди бывают камнем, люди бывают сталью, люди бывают морем, а бывают и глиной. И тот кто сильный берет эту глину и лепит то что ему вздумается что хочется. Или сами люди глиняные под события подстраиваются. Не схватить их не придушить, всё из рук выскальзывают. Ломаются твердые погибают. А глиняные всё живут и живут даже смерть обманывать пытаются. Но не обмануть им не гибели, не старости, не переписать древнейшие пророчества.
Смерть и время сёстры, самые справедливые и немые, самые праведные, самые набожные.
Вот так и стоял я около обрыва. Между небом и землей. Думал о смерти и о времени, а ноги мои в то время глина засасывала…