Тридцать вторая

Тьма приглушает шаги за стеной,
Та, что придет, назовется Весной.
Пальцы дубовой запАхнут корой,
Та, что придет, станет тридцать второй

В смене эпох. Неизвестной главой
Сказки о том, как остаться живой
(Или – собой? В свете прожитых дней
Первое – проще, второе – верней).

К сердцу от сердца протянута нить
Необъяснимых желаний – сменить
Камень проспектов крошащимся льдом.
После напишут: «На тридцать втором

Годе? – Году! – разомкнулось кольцо…»
На фотографии станет лицо
Бледным пятном без особых примет.
Скажут: «Безвременно». Времени нет

Спорить с течением северных рек.
Сакраментальное слово «навек»
Стынет давно – за чертою черта –
В складках на лбу и у узкого рта.

…Думаю, мой прочитав некролог,
Ты заподозришь бесстыдный подлог.
«Тоже мне шутка! Ну, точно дитя!» -
Скажешь. Но ровно секунду спустя

По двоеточью пугливых ключиц
Из череды опрокинутых лиц
Тех, что уже не вернутся домой,
Ставших стоп-кадрами, выберешь мой.

Вспомнишь, как мне говорила шутя:
«Брось, не дури, ты – такая, как я, -
Сотая спица в Его колесе…» -
Пряча в улыбке: «Такая, как все».

И, продолжая сидеть без огня,
Скажешь, что время щадило меня,
И оттого в дымке креповых лент –
Бледный подросток пятнадцати лет,

Жизнь постигавший излишне всерьез.
Дрожь моей тени и запах волос
Помнит соседнего дома стена.
Ты не заплачешь – заплачет она,

Старую память поставив на кон.
Выигрыш жалок – давно подведен
Горький итог неумению жить –
Тридцать вторая попытка любить.

Тщетно велись переклички с бедой –
Лед помешает обняться с водой
И научиться без боли терять,
Словно река, не текущая вспять.

…Сердце утешится новой игрой –
Та, что убьет, станет тридцать второй.