Февральская ночь

18.00

Не дом квартир, а дом – квартет скрипичный:
входная дверь поет, клоки афиш
про отключение воды. Прилично
ли заходить, не сняв с ноги следы?
Чтобы ступить в отключенную воду
двадцатилетней давности, иду
по нотам в хроматическом ладу
мимо окна слепящего –

Погоду
не изменить в коронном феврале,
с мехами белыми и бриллиантом в клюве
склещеных крыш, горящим на стекле,
и не сжигающим аллювий.
Под альвеолы закусить струну,
до резонанса в голове, перила –
все штили вверх! – к чердачному окну –
разбрызгивая синие чернила –

Так весело давно не хохотал!
Над рельсами просторной акколадой
автомобильный мост украсил зал
филармонической шарадой.
И мелкие как звуки воробьи
дерутся в зале за смычки, и крошки
веселья разлетаются – ничьи,
как в воздухе вечернем летнем мошки.

22.00

Обрывки музыки и бормотанье музы,
кинотеатры открывают шлюзы,
и как шары из бильярдной лузы
выкатывает слезы сентимент.

На градуснике верно минус тридцать,
из кинозала валят очевидцы,
гудят машины, желтый пар клубится,
и вместо слов опять эквивалент.

23.10

20 градусов мороза.
В темноте собаки лают,
снег скрипит, гремят вагоны
и гудят электровозы,
и чего-то объявляют,
типа «с первого перрона»,
голоса, и отголоски
остаются на странице,
раскуроченной словами
на неровные полоски.
Перепуганные птицы
в небе вертят головами.

23.20

А ночь как рельсы – шум и грохот,
вой, гуденье, лунный блеск.
И лес, который чей-то хохот
прячет в деревянный треск.
Это завтра ли, вчера ли,
но уж точно не сейчас –
шкуру времени украли –
контрабанда, контрабас.
Утянули, поделили
между «завтра» и «вчера».
Солнце красное пропили
кучевые кучера.

24.00

Псы грызутся ночью на морозе –
грызня и ветки растут болотом.
Кровь проступает сквозь мох, березы
пятная, будто рубахи, потом.
И шепчет кровь, затихая сгустком,
над веком глаз (а под веком – солнце),
и снег жуется с капустным хрустом,
и город вправлен в твое оконце.
В открытом рту не хватает слова.
Иоанн Креститель сломал печати.
И с неба смотрит судьба сурово
на тех, кто просто лежит в кровати.

02.00

Мороженый зверь
сугробы на веках
моргают кусты
коровы эльгреко
гудят бубенцы
так медленно мягко
и бубны гудят
как сейсмоподкладка
ручьи в темноте
как руны текучи
но мысли не те
и чувства не лучше

02.50

– Лисапедист паноптикальный,
куда ты прешься дорогой дальней?

– А путь мой вовсе даже ближний –
он в магазин приводит книжный.
А, может, магазин и винный
под темной вывеской старинной.

– Лисапедист паноптикальный,
твой путь в ночи такой печальный!
Ведь магазин закрыт наверно,
и вина выпиты в тавернах.

– Вот я доеду и узнаю.
А эта ночь – моя связная.
Куда хочу, туда и еду –
везде пути велосипеду!

09.00

Октябрьская набережная, словно тираж эстампов:
зубчатые крыши заводов и их же трубы –
полинялый задник с погасшей рампой,
да пар от пролома во льду и его же груды.

Не твоя ли это судьбы с грязно-желтым фасадом?
И не твой ли ангел падает чайкой в воду,
от всего того, что вызывает досаду
отмахнувшись крылом? Предпочтя свободу,

перестаю берега соединять мостами,
даже такими бледными от мороза.
И незаметно Смольный отплыл, крестами
осенив разделившее нас море прозы.

февраль 06