Никто не любит работать в праздник
Положенный по закону предродовой двухмесячный отпуск – декрет - закончился, я отремонтировала квартиру, закупила все пеленки-распашенки-подгузники, а роды все не начинались. Днем я с трудом таскала огромный тяжелый живот, ночью он мешал мне спать, не позволяя найти удобную позу. Младенец жестоко пинал меня изнутри, будто наказывал за то, что не выпускают. И очень хотелось знать, мальчик это или девочка - один мальчик уже имелся в наличии.
Прошло еще две недели, и вот, наконец, около шести часов утра 6 ноября у меня начались схватки. Ура! Я быстренько собралась, надела мамин балахонистый плащ, в котором ходила последнее время – в мою одежду пузо давно не втискивалось. Семилетний сын сладко спал, я не стала его будить, поцеловала теплую щеку и отправилась рожать.
До больницы было недалеко и мы с мужем пошли пешком. По дороге меня пару раз прихватывало, но добрели мы благополучно. В приемном покое муж сдал меня в ласковые руки здравоохранения и отправился домой, а мной занялась медсестра. Сначала вкатила мне положенную двухлитровую клизму, затем намылила лобок обмылком хозяйственного мыла и ловко обрила зажатой в пинцет слегка заржавевшей половинкой лезвия "Балтика". С тех пор я искренне верю, что в Сибири мужики бреются топорами.
Обрядив в больничную рубаху и байковый халат, меня отвели в родильное отделение. В предродовой палате уже лежала толстая крестьянского вида деваха со смешно торчащими детскими косичками и громко стонала басом. Я устроилась на соседней кровати, пыталась читать, но басовитые стоны не давали сосредоточиться. Вскоре деваху увели рожать, и я осталась одна. Теперь стоны доносились из родзала напротив, потом сменились столь же басовитыми криками "Ой, мамо, целую руки". Очевидно, роженица оценила подвиг, который совершила мать, произведя ее на свет. Потом крики прекратились, заплакал младенец.
Примерно раз в полчаса у меня случались не очень сильные схватки – и ничего больше. Иногда я выходила из палаты и гуляла по длинному коридору родилки, пыталась читать или есть шоколад – кто-то сказал, что он стимулирует роды.
Привезли обед, противно запахло столовкой. Толстую деваху вывезли из родзала и отвезли в палату к другим мамашам. Стало тихо, только из "малышачьей" палаты иногда доносился детский плач.
На ужин была традиционная борльничная манная каша на воде. Я попила чаю, съела еще кубик шоколада. В голову лезли идиотские мысли о том, что я вообще никогда не рожу. Становилось страшно.
В 8 часов вечера заступила новая смена. Акушерка пощупала меня, послушала живот, заглянула в соответствующие места, покачала головой и ушла.
Вот вы скажите честно, вы любите работать в праздник? Нет? И я не люблю. Оказалось, что и акушерка, Татьяна Васильевна по кличке "Давай-давай" , тоже не хотела работать седьмого ноября, в главный советский праздник. Поэтому вернулась в палату со шприцем:
- Детка, я тебе сейчас сделаю укольчик, а ты, если что почувствуешь, сразу позови!
Уколола и ушла.
Я лежу одна. Моя палата – последняя по коридору, напротив - родзал, пустой по причине отсутствия родов. Никого нет. Проходит минут пятнадцать, и я начинаю рожать...
-Эй – кричу я –кто-нибудь!
Никого! А меня уже разрывает на части, вот прямо сейчас рожу!
На мое счастье, в конце коридора, как раз рядом с моей палатой, висел телефон, и одна из свежеиспеченных мамаш вышла позвонить.
-Девушка, ради Бога, быстрее позовите кого-нибудь, я сейчас рожу - взмолилась я. Легко сказать, быстрее, не слишком-то побежишь после родов! Девушка (ну, не совсем девушка, не до тонкостей тут), по стеночке, ползком, отправилась звать акушерку. Я уже скрипела зубами.
Прибежала акушерка, глянула.
- Бегом на стол – кричит. Насчет бегом, это она увлеклась, я ходить не могу, не то что бегать, стою враскорячку. Татьяна Васильевна обхватила меня за спину и поволокла в родзал. А там стол родильный, высотой мне по грудь. Рядом табуретка, чтобы на него взобираться. Вы когда-нибудь видели, как рожающая женщина лезет на табуретку? Нет? Много потеряли!
В общем, я карабкаюсь, акушерка пихает меня под попу. В глазах зеленеет от боли. Влезла, на карачках переползла на стол, перевернулась, улеглась, и минут через двадцать (давай-давай-давай!) родилась моя дочь.
Подносят мне существо оранжевого цвета, толстые щеки свисают, как у бульдожки, к щекам прилипли темненькие волосики, длинные и мокрые.
–Ох, - говорю - бандитка будет!
- Да ты что – сердится Татьяна Васильевна - чудная девочка! Целуй немедленно - и тычет мне в лицо мокрую, пахнущую рыбой детскую попку. "Ле, ле" – низким голосом плачет дитя.
Еще часа полтора меня зашивали, а я тихонько попискивала от боли. Вколотый для анестезии новокаин помогал минут 40-50, дальше шили по живому, но кричать я стеснялась. Время от времени Татьяна Васильевна втыкала внутрь меня палец, "чтобы ненароком все не зашить". Потом меня отвезли в палату и я мгновенно уснула.
Назавтра, 7 ноября, в день годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, никто не работал, был праздник. В ординаторской звенела посуда, голоса врачей становились все веселее. Уже успевшая отметить праздник нянька зигзагами возила швабру по полу. А я праздновала литровой бутылкой теплого молока, с утра принесенной мужем. Так что не знаю, как для любой женщины, для меня эти роды и правда стали незабываемым событием.
Моя бандитка-дочка проделала все положенные ребенку пакости – рисовала на стенках квартиры и раскрашивала себе физиономию украденной у меня помадой, потом прогуливала школу и от моего имени писала учительнице записки, потом возвращалась домой после непервых петухов, доводя меня до умопомрачения. В общем, была вполне нормальным ребенком. Выросла она умницей и красавицей, вышла замуж за американца и свою дочку рожала уже в Америке.
Свидетельство о публикации №106022502010