Рука, дающего в темноте

Веня замерзал. Не оттого, что была зима и холодно, а, просто, по тому, что не на что было в жизни надеяться и даже терять уже было нечего. Он сидел на скамейке во дворе какого-то дома, высматривая зорко пустые бутылки, дрожа от слабости и похмелья, пытаясь вспомнить день и воспроизвести до деталей в памяти, как это всё начиналось. То, что было так не всегда, он помнил. А как было? Ни одно ощущение из прошлого, ни радость, ни боль не задевали душу. Просто, всё теперь ему стало по фиг. Он знал, что болен, простужен, что всё своё у него с собой и пойти абсолютно некуда. Даже к мысли, что такое положение дел может кончиться летальным исходом, Веня относился по философски. Они с Богом давно были на ты. Порой пили вместе. Веня не уважал его за жестокость и душевную чёрствость. В своих страданиях и бедах он винил себя, никогда не перекладывая ответственность на чужие плечи. Вот так и сидел, съёжившись, инертно, безвыходно, рассеянно шаря глазами по мрачным кустам, и замерзал.
Давно перевалило за полночь, улица затаилась, погасли окна в домах, двор онемел, словно вымер. Сидя на скамейке, Веня дремал, вертелись в голове, проскакивали, улюлюкая и дразня, чьи-то образы, смутные голоса, откуда-то из сна доносились запахи пищи, вкус которой он, пожалуй, уж и не вспомнит никогда. Вдруг, от резкого толчка в руку, он очнулся, аж, зашлось сердце. Поворотил сонные глаза. Рядом на скамейку, расползаясь горячим салом, повалился здоровенный верзила, мутно пялясь. Веня отодвинулся. Мужик сел ровнее и приблизил свою лоснящуюся в свете фонаря рожу к Вениному лицу:
- Эй! Бомж, тебя как зовут? – развязно вязнув в каждой букве, проквакал непрошеный собеседник.
- Веня,- прозвучало недоверчивым выдохом.
- Веня, слышь, мужик, у тебя закурить есть? - трудно ворочая языком, продолжал пришелец.
- Я не курю.
Комментариев не последовало, но Веня вздрогнул, увидев возле самого своего носа круглые поросячьи зрачки. И убеждённо добавил: - Вредно!
- А, понимаю. Ты за здоровый образ жизни. Правильно. Я вот тоже с понедельника бегать начинаю.
- От кого? – не понял Веня.
- Бегать –то? По утрам, вместо зарядки. А то моя тёлка говорит, что у меня геморрой разовьётся оттого, что я весь день сижу.
- Как это, сидишь весь день, а вечером, что? Выпускают? – удивлённо переспросил Веня.
- Не, я в джипе сижу. Собачья жизнь. Весь день, аж, к вечеру задница болит. Работа у меня такая, даже свежим воздухом подышать некогда. Даже вот так, как ты, на скамейке во дворе посидеть и то нет времени. Да и баба моя, всё ей шуба, не шуба, юбка, не юбка. А сегодня, слышишь, чего, нажрался та, друган, мой себе новую хату построил. У него уже одна есть, так мало ему, говорит: « Ту детям отдам, когда вырастут, а в этой сам жить буду. А пока дети маленькие, та запасным причалом будет. Жена о новой-то квартирке ничего не знает, дура хренова, хотя ничего баба. Меня Иосифом зовут. Для тебя – Ося.
Тут Ося завис, казалось, даже задремал. Веня тихо поднялся, но успел сделать лишь единственный шаг от скамейки, как был цепко пойман и усажен на прежнее место:
- Слышь, ты куда? Я ещё не всё сказал. Денег хочешь? – Ося полез хлопать себя по карманам, и, извлекая наружу мятую стадоллоровую бумажку, покровительственно изрёк: - На, вот, купи себе что-нибудь!
- Не надо, спасибо! – холодно отодвинул Веня руку дающего.
Иосиф, выдержав вопросительную паузу, сунул, было деньги обратно в карман, передумал и ответственно заявил:
- Сходи, братан, в церковь…И, за меня поставь тоже. Да, бери ты. У меня таких много.
Я за обедом каждый день в четыре раза больше проедаю. А для бабы моей это, вообще, тьфу! – он смачно плюнул, - она ведь вовсе цену деньгам не знает.
Веня взял опасливо, вдруг отнимет, а с голодным человеком так нельзя, нельзя походя попирать чувство его человеческого достоинства, это единственное, что у него ещё осталось, и что держит его на земле вертикально.
Между тем, воодушевлённый собственной добротой и щедростью, Ося продолжал:
- Так вот, значит, мы сегодня енту хату обмывали. Ну, я тебе скажу, жмотяра он ещё тот. Прикинь, мы ему новую мобилку сбацали, а он икры заказал на четверых всего две банки, хотя знает, что я один могу целую съесть.
« Я бы, наверное, не смог пол-литровую банку баклажанной икры слопать сходу»: - подумалось Вене. И он с недоверием взглянул на Осю, который между тем не делал пауз:
- Мне что, красная, что чёрная. Я её без хлеба могу. А он пожмотничал для друга. Но за то коньяк пили, дорогой зараза, но пробирает, по самое «мама, не горюй». Свинина, белорыбица, хрень всякая, креветки о/ ля,ля…А на десерт девочки, ой, ой…
Слышь, Веня ты живой, ты спишь что ли. А, детство вспомнил. Ну, бывай, братан, вон тачка за мной…, - проворковал и исчез за деревьями.
Через минуту Ося вернулся:
- Веня, друг, не обижайся, у меня эта сотка в кармане последняя оказалась, мужики там с тёлками в прах прогулялись, за машину заплатить нечем. Я завтра тебе точно такую же пришлю, а хочешь, две. Выручай, Вень… а, может, тебя подвести куда?…
Веня молча протянул Осе стадоллоровую бумажку. Легко перепрыгивая лужи, протрезвевшая фигура быстро пропала из поля зрения близоруких Вениных глаз, которые слезились почему-то на ветру, может быть от через мерно пристального всматривания в темноту, а может быть ещё от чего-то…