Когда ты сможешь говорить...

    Во дни святого Валентина от несвятого к Алевтинам

Когда ты сможешь говорить,
Давай поговорим немного
О власти неба, смысле Бога,
О человеческой любви,

О яблоке в руке девичьей,
О непривычности привычек,
О неприличности приличий,
О том, что мы горим, как спички,
А лучше б было, как свеча:
Светло и долго горяча.

Поговорим о том, что хочется:
об одиночестве и творчестве,
о лжепророках, лжепророчествах
(как от младенчества до отрочества
живем мы чисто и легко,
еще не зная, как клокочет
и жжет корыстное тепло)…

О том, о чем сказать не хочется,
а лучше было бы сказать,
чтобы себе же отказать
в преувеличенных надеждах
и в отношениях небрежных.
(Безбрежность чувств -
не дел безбрежность.)

Поговорим о мироздании,
о дерзости людей и знаний,
о неразрывности сознания,
о раздвоении души...
О том, что мудрость не спешит
и не торопится с признанием,
а искренность всегда чиста
и безоружна пред насмешкой,
и что любовь – всегда безгрешна,
хотя бывает так поспешна, -
глупее чистого холста.
( Конечно, если это все же –
любовь, а не зуденье кожи.)

Поговорим, или послушай
о том, что так не лезет в душу,
что очень хочется сказать,
но ты, увы, не хочешь слушать,
не хочешь слышать, «как дышать»…
(Проклятие для музыканта,
талант ли ты иль без таланта,
и если даже – Бес Таланта
и наподобие Атланта
готов весь мир собой держать.)

Поговорим о чистоте,
о хамстве и о суете,
о - в сильном чувстве - немоте,
когда сказать так много хочется,
что не поймешь с чего начать
и за листом проводишь ночи,
когда не можешь не кричать,

И о предательстве, конечно,
с ним, сколько не борись, все – вечно!…
И об измене идеалам
(их, право, так осталось мало,
что изменять им, как мальчишкам,
наверно стыдно самому;
всю жизнь такого не пойму –
страницы в людях рвать и в книжках!)-
… Все то, о чем нельзя сказать,
но и молчать о чем «не можно»,
и так сказать бывает сложно,
что лучше, право, прокричать.

Давай поговорим о боли,
отой, что воет в чистом поле.
Свободы нет, но есть ли воля
себя растить и создавать,
или другому отдавать,
или другому отдаваться
и тем себя же предавать,
и в том себе же удивляться.
(Как тяжело шутить сквозь слезы,
как тяжела стихами проза,
и как легко, когда отплачешься,
в себе самом переиначиться.)

Давай поговорим о теле,
мужском ли, женском… В самом деле!
Ну, почему бы не о нем?
Где – гибкость линий, четкость целей,
и зов, и страсти на пределе,
и даже Дух все в том же теле,
Но дух куда?.. каким путем?..
(Как хочется о двух вещах:
о музыке и о стихах.)

Поговорим о том, что будет,
о странности людей и судеб
(кому-то в жизни все дано,
а кто-то лезет вон из кожи
и все равно того не сможет,
хоть кинь на золотое дно).
О том, греши ли, не греши,
мы все равно умрем когда-то -
так, от рассвета до заката
при раздвоении души
и неприученности к злату.

Поговорим о красоте
высоких чувств и их свершений,
о том, что гений – в простоте,
а в сложностях – уже не гений.
О том, как нас пугает ум,
когда он нас понять не хочет
и, как веселый толстосум,
над глупостью души хохочет…

О том, что разрушать – не строить,
о молодом желанье спорить,
о философии любви и о ее прямых задачах,
оздоровительности плачей,
необязательности ланчей,
слюнявой нежности, жестокости,
сентиментальности и колкости -
они так часто ходят вместе,
подобно подлости и лести!

Поговорим о постоянстве,
о монолитности пространства,
о лживости кликуш и транса,
о разобщенности сердец…
О том, что Гений и Творец,
по сути дел - одно и тоже,
когда горят стихи под кожей,
и жжет терновый их венец.
(А истинная гордость выше
того, о чем не хочешь слышать.)

Поговорим о превращениях,
провиденьях и провидениях,
привиденьях и привидениях,
неясных знаках и значеньях,
о духах и столоверченьях,
когда, увлекшись, в ослеплении
созвучий и слововерченний,
ты сам себя околдовал,
оправив чувства в мадригал.
(Еще о том, что вечно хочется
создать миры из вещих снов…
Вот, право, тема для стихов
и этой бесконечной ночи!)

Еще давай поговорим
о скомканных словах и чувствах,
о непродажности искусства,
о неотменности любви…
О том, зови ли, не зови,
гори ли телом ли, душою,
мы все равно рабы любви
такой, как создали мы сами,
своими ясными глазами,
своим желание любить:
(создать ее или убить).

О том, что женщина и быт…
И, право! стоит ли любить,
чтобы обманутым не быть,
чтобы в себе не обмануться,
чтобы других не обмануть
и не бояться обернуться
и на себя назад взглянуть
в высокой степени искусства:
на то, что сделано тобой
и часто кажется обидным,
на самом деле – очевидно,
предрешено самой судьбой.

И что не таинство, а взгляд,
не скрытность, а святая ясность –
вот истиной души заряд,
а остальной – пыль пространства.
(Во лжи другое говорят.)

Давай еще поговорим
о том, гори ли, не гори,
руками ли, губами трогай,
в обыкновении и в любви
все образуется дорогой,
и не забудется так много,
что, право же, отринешь бога.
А главное – всегда останется:
усталость тела, легкость станса,
загадочность игры и танца,
прикосновение мгновенья
или ожег прикосновенья,
обманутые сентябри,
упавшим небом - декабри,
когда уходит свет зари,
но вновь приходит озаренье.

Так, сквозь вопросы и сомненья,
сквозь таинство обыкновенья
к нам вновь приходит вдохновенье
и начинает говорить
высоким языком любви -
ее бесстрашным откровеньем…

Так, сквозь ремесла и искусства,
сквозь необыкновенность чувства
высокой мудростью любви
в нас продолжают говорить
ее порывы и безумства.

Когда ты можешь говорить,
Когда не можешь не любить,
Когда любовь - конечно, нежность,
Безбрежность чувств и дел безбрежность,
Когда не можешь…
 не
 творить.