Часть 2. Сердце на ладони. вполне эмпирическое исс

 

 ПОВЕСТЬ 2. ЭНТРОПИЯ СТИХА
 Вполне эмпирическое исследование

 Ужасней нет предназначенья
 Искать слова и слов значенье,
 И даже тренинг на рояле
 Ужасней этого едва ли…
 


 ВЕЧНОСТЬ ПАМЯТИ

Чего-то не хватает каждый час:
Любви? Мечты?..
Но, может быть, другого?..
Непознанного?.. Ощущенья слова
Огромного, как взгляд любимых глаз?..

Сознания себя или былого?
Рукопожатья дружеской руки?…
В подушку бросив вздыбленную голову,
Услышишь, как эпохи коротки.

Не кротки, нет:
 жестокость резче вопля,
Летящие секунды дней – как гонг.
Но где, Поэзия, твой ясный гордый звон
И рифмой оконеченные копья?

Что?.. Нетерпенье прожитых минут
Задавлено обыденностью гомона?
Сегодня стайер просит: «Гона, гона бы!»,
Но гон и тот – житейский пересуд.

И скомканным бежишь от слов и тел,
От суеты, от пустозвонной склоки,
Сквозь день себя протаскиваешь волоком
И бьешься рыбой о коробку стен.


…Полет сердец,
 на что растрачен ты?
На мерное изъятие возможностей?
Мир «ползновений» – ровно осторожный,
Потухший мир без песни и мечты.

Или уже не стало забияк,
Способных над убожеством смеяться?
Поэзия! Пора бы подниматься!
Пора свернуть насиженный бивак,

Где в пол не дует, с крыши не течет,
Зато течет из рога суесловия,
Где творчество - всего лишь строк подсчет,
А мысли штамп – позорней штампа слова.

Еще пробьется вдохновенья блок
Среди томов случайной периодики,
Но, где, Поэзия, твой ясный гордый слог
И мыслью отороченные строки?

И наш Пегас - как мерин в удилах
Привычных схем и меркантильных баллов-
Грустит о том, что жизнь не родила,
Не потому, что нет материала.

Он есть всегда, но не ему входить
Униженным рабом в врата чистилищ,
В поэзии возможно только жить
Все двадцать - и во сне еще четыре.

А он, как бегунок: туда, сюда -
Курьер-мальчишка, принц от дилетантства, -
Процентов сорок глупого труда
Уходят в консервацию таланта,

Еще процентов тридцать – на разгон,
Так что потом не остановишь ночью.
И что же остается? Звона гон?..
А по утрам – всего лишь строчек клочья?

Стрела в стене – страшна своей судьбой.
Зачем кричать: «Остановись мгновенье!»?
Любой со скуки лапает рукой,
А жало – мёртво, символ – без движенья.

В туманах мысли бледен даже цвет,
Дерзания скисают в полумеры,
И так, промаявшись с десяток лет,
Поэзия идет в пенсионеры.
 

… Держатели,
 вам направляю стих,
Вам должное бросаю обвиненьем.
Вы – свойство той просмоленной доски,
Где жало мысли вязнет без движенья.
 
И вы, проводники покойных тем,
Не терпящих от русел отклонений,
В бетховенской виновны глухоте
И Пушкина в России онеменье,

В уставших судьбах, в пламенных речах,
Неслышных за потоком политуры.
Увы, не вам придется отвечать
За пошлость партитур в литературе,

За буреломы, надолбы и рвы,
Поставленные на пути сознанья,
За струнно-евтушенковский надрыв,
За слово-вознесенско-осязанье…

Живущие устроенной судьбой,
Сливающие в пошлость рифмы похоть,
Вы прижились, вас не зовет эпоха,
И вы довольны миром и собой.

Сегодня у меня, а не у вас,
От плоской жизни пересохло нёбо.
От плоских мыслей и от плоских фраз
Не вам, а мне противен каждый час,
И сердцу тесно
 в оболочке рёбер.


 КРИК.

SOS!.. SOS!.. Буковки – розами.
Губы иссечены нервными розгами.
Хочешь стихами? Ни лучше ли прозой?
Если в глазах - отражения розовы,
Если по коже – магнитные грозы,
Если к чертям обвалились прогнозы, -
SOS!.. SOS!.. Буковки – розами.

SOS!.. SOS!.. – в скорлупке отсека.
До постоянства – десять парсеков.
Вышла из строя регенерация:
Ноль – интеграции, i – интеграции!
Мозг в состоянии авторотации,
Рация… рация… рация… рация…

SOS!.. SOS!.. SOS!.. SOS!..
Рыскаю в космосе! Сканирую космос!
Я – в направлении: X, Z, O (Тета),
Шлю позывные и жду ответа.
Жду ваши пеленги в секторе …(Дзета).
Дайте планету! Дайте планету!
 
SOS!.. SOS!.. - сумасшедшим фотоном,
В углекислотности легкие тонут.
Клеткам последние кубики розданы -
Требуют воздуха, свежего воздуха.
Сердце устало в ребра впиваться,
Ре…анимация, а-билитация.

SOS!.. SOS!.. Пик, так-пик!..
Разве пикник? Где-то – пикник?
Разве бывают березы и росы?
Мятые травы? желтые осы?..
Разве бывают туманы, покосы,
Черные брови, русые косы?..
Только – вопросы, космоса космы.
SOS!.. SOS!.. Пик! Так-пик!..

Кто-то глазами к пульту приник?
Кто-то с надеждой ждет информации?
Или – сенсации, только сенсации,
Этой подлейшей труда имитации?
Жутко до боли погибнуть за них.
SOS!.. SOS!.. Пик, так-пик…

Лозунги, люди, молнии блицев –
Только лишь фикции, массовость фикций.
К черту – амбиции, к богу – амбиции!
Криком орбита не искривится.
Затормозиться! Затормозиться!
Лучше плевком о планету разбиться!
Лица нужны! Человечьи лица!
SOS!.. SOS!.. Пик, так-пик.

SOS!.. SOS!.. Я – X , Z, O (Тета).
Где я?.. Не знаю… Где-то… где-то…
Пульсы последней минутой напеты,
Дайте пеленг, я жду ответа.
Надо излиться, как-то излиться,
Неповторимо не повториться.
Дайте планету, дайте планету,
Где можно было бы приземлиться!
Z –O… Z – O… ( Зет - Тета)…

Пролетел мимо.


 СИНЕВА

 «Гаснут красные крылья заката,
Тихо дремлют в тумане плетни.
Не тоскуй, моя белая хата,
Что опять мы одни и одни…»

(!)… Багряная строчка Есенина…
Сколько правды и сколько тоски
Этой строчкой по миру посеяно
И сердец сколько сжато в тиски.

Города, развращенные тризной,
И деревни, забитые в грязь, -
Все вливалось в него, капризного,
Выливалась - живая вязь.

Что искал ты, курчавый и пряный,
Чем металась твоя голова,
Отчего повторял упрямо:
Синева ты моя, синева?

Что ты прятал в кабацком угаре?
Что гоняло по странам чужим?
Пил, буянил, хулил, хулиганил…
Отболев, оттерпев, - ворожил?

Отчего запивают нежные?
Отчего сатанеет в глазах?
Отчего же чернее грешного
Люди бьют себя в зеркалах?

Все испить ты хотел, все проверить?
Пролюбить от конца до конца?…
Мягко сердце рязанского зверя,
Жестка жизнь для льняного тельца.

И нежнее ягненка под маткою,
И пронзительней старика
Ты спасался стихов облаткою:
Отболит, мол, все… чепуха...

А оно растревожено ныло,
И вовек не хотелось принять,
Что любовь тоже будет постыла,
Что себя тоже можно – в«… мать».

…Мы теперь, конечно, другие
 И другие поем слова,
Но, найдет, повторяем - простые,
Как глаза и как небо синие:
Мы тобою больны, Россия,
Синева ты моя, синева.



 МАРИНА

 «Что же мне делать, певцу и первенцу,
 в мире, где наичернейший - сер,
 где вдохновенье хранят, как в термосе,
 с этой безмерностью в мире мер».

 … «Не было у Дон Жуана донны Анны»!

 … «И пусть тебя не смущает
 Мой голос из-под земли».
 Марина Цветаева.



Марина, Марина… с руками тонкими,
С тонким прищуром внимательных глаз,
Марина… в россыпях темных локонов,
Жаль, что не встретил я Вас.

Марина, Марина… в гроздьях рябины ли,
В бронзовом клекоте осенних кленов,
Кого Вы тогда называли любимым,
В том далеком для меня и зеленом?

О чем Вам шептала подушка полночью?
Чьи волосы Вы теребили руками?
Вы Пушкиным бредили в юности солнечной,
Как я, должно быть, бредил стихами,

Как я когда-то роялем бредил,
Впервые в детстве его услыхав,
Как я внезапно душу разбередил
Режущей Женственностью
 Твоего Стиха.

 
…Марина, Марина… собой спасавшая
Других от клевет в невинности,
Всегда Россию собой вычищавшая
От серости и от сирости,

В любви замолчанная, в убогость сосланная,
Родною землею преданная,
Судьбой затолканная под колеса,
По смерти лишь нам поведанная,

В своей судьбе увидав могилу,
Но в жизни всегда дерзя,
Ты вопреки всем несчастьям любила
«…Смеяться, когда нельзя».

Бесстрашная Сапфо Страстного времени,
Втоптавшего мудрость в грязь,
Ты в этом мире жила беспредельно,
Ни чувств, ни слов не стыдясь,

С Твоим безудержным Нетерпением
К миру алчных и глупых вер,
С Твоим бесстрашием откровения,
С Твоей «безмерностью в мире мер».

И Не на подмостки, и Не на Голгофу,
И Не опустив своего креста,
Ты сердце свое несла к эшафоту,
Муками обеднив самого Христа.

И эти муки, как жизнь, перерезывая
Той елабужской, смертной петлей,
Ты даже петлю возвела в поэзию,
Женской своей рукой.

В своей ли, чужой незавидной юдоли
Поймешь, разглаживая строки в руке,
Сколько боли, любви и воли -
В каждой твоей строке.

Не от того ли и в радости, и в печали,
И в той молодой «золотой пыли»
Меня до сих пор, как мальчишку «смущает,
Твой голос из-под земли».

И говорю, наплевав на раны,
Во времени Твои расправляя черты:
Что нет же, не было у Дон Жуана,
Чем Ты, прекраснее Донны Анны
И преданнее, чем Ты.

Марина, Марина… губами выверенными,
Чувством, отточенным, как жест балерины,
Зачем повторяю, как песню былинную,
Твое музыкальное, неповторимое,
И, как заклинание, необоримое
Имя Твое – Марина…
…………………………………

Твоим стихам, «написанным так рано,
Что и не знала Ты, что Ты – поэт»,
Твоих стихов кровоточащим ранам –
 Поклонный свет.

 1972-2002



2. ГЛОТОК СВОБОДЫ.

 1.

Взорванное!
Разлетелось осколками острыми,
Взвизгнуло в солнце
и вмиг – погасло!
И сам –
 рассыпался колкими блестками,
веером
 от Вологды и до Ньюкасла!

Свободен.
 Свободен!
Себя в ладонях
живицей выцеживаю, как хочу.
Сегодня я понял язык какофоний:
Хочу – грущу,
Хочу – хохочу!

Сегодня, размазанный по ступеням,
суриком липну к пожухлым богам.
Сегодня,
 превращенный из человека в тень,
 я тенью распластываюсь
 в профиль Спартака.

Бунтарь - во мне,
он зовет к восстанию,
он бьется внутри, мятежный и страстный.
И где-то между Вологдой и Ньюкаслом
взрываюсь осколками собственных контрастов
я – ХОМО САПИЕНС,
Человек - Прекрасный!

!.. Как все же человеку мало надо,
когда совсем уже висишь на волоске! -
 Командировка,
хожу от Верхней Масловки
 до станции «Динамо»
по зимнему скверу в Москве.

Хожу распахнутый,
 выбрасываю слова
стихами - мальчишески дерзкий.
Ах, как хочется целовать
Женщин - под сердце!


 -«»-

Ритм,
 ритм,
 ритм-колыхание,
Ритм –
 движение толп и масс,
Ритм, в котором вместилось дыхание
Сына, любимой и атомных баз.

Ритм,
 где жизнью рожденный кокон,
Гены, нервы и кровь раскачал,
Ритм,
 шелковей живого локона
И беспощадней руки палача.

Ритм, в котором беспутство бьется,
Тянущий, словно сердце болит,
Ритм, который скрипит, но льется,
Верит, надеется, бьет и скулит.

Ритм, любому движенью кратный,
Ритм, начальнее всех начал,
Ритм, стремительней рваного атома
И грациознее…
 скрипичного ключа.

Празднуй, ритм, через всю планету
Стоном зачатий и катаклизмов.
Празднуй мыслью среди запретов,
Словом, действием, празднуй светом,
Песней, еще не спетой поэтом,
Празднуй – жизнью!

 
 2.

…Столичная
библиотека публичная,
где выделены уголки личные
для индивидуального мышления.
Здесь ищу:
 Спенсер, Ленин,
Вернадский, Толстой
 Ницше, Шоу, - постой.
Энгельс, Пришвин, Орбели…
Остановишься оробело.

Имена вопросом лезут сами:
с кем мы,
 с вами или не с вами?
Не здесь, не на полках,
 не в памяти людей, -
в жизни, в дне.

Слава – к черту,
 обременительна, как грыжа,
К богу – восхваления ржаво-рыжие, -
придавят – чугун, приторней эстрады;
как подножкой срезанный бегун
взвоешь от досады.
К богу! Не это надо!

Столичная,
библиотека публичная
разложила по полочкам
философии и личности…

Как трансформировать в двух полушариях
мыслей громады всего человечества?
Латинский, хинди,
 английский, греческий -
языки-жаргоны и обветшалые…

Вдумайтесь,
триллионы написанных мыслей
умрут для нас непрочитанно-написанными.
Как успеть из множества явлений
выделить качественно свое?
Споры, гипотезы, ошибки, мнения, -
из множества сознаний
 создаваемое бытие.

Закономерности всех развитий -
от точки – к объему,
от частного – к общему.
Вывод –
 анализом всех событий,
но в информации время топчется.

Время,
 как мало тебя отпущено.
Если только любить и осмысливать,
один успеет родиться Пушкиным,
а сто не успеют его перечислить.

Можешь поиск развить до абсурда,
выстроить мысли иглой минарета,
игривей Монро,
 непреклонней курда,
но только,
 только к чему все это?

«Пусть седины обнаруживают стрижка и бритьё,
пусть серебро годов вызванивает уймою,
надеюсь, верую, -
 во веки не придет
ко мне позорное благоразумие…»


…Позорность разума?
 Безмерность вер и мер?..
Но кто вопросы балует ответом?
Пойти ль наверх, Спинозу опровергнуть,
или усесться за венок сонетов?…

На улицу!
В смешение красок,
в витраж улыбок и глаз мельканье.
Люди дня, какие вы разные
в этом уличном клокотанье!

В лёте – машин элегантные смокинги,
ножки, береты, авоськи дежурные;
в витрине «Бронзы» -
 подвижны, как в допинге,
мордочки двух антикварных жуликов,

Профиль лирика, тоской изжеванный,
портфелелицый чин министерства
и по Александровскому –
 розовые молодожены
с пыльцой цветов
 для могилы Неизвестного.

Кто ты на этой улице судеб,
Где каждый движеньем своим распластан?
Труженик мысли?
 Носитель зуда?
Просто пошляк образованной касты?

Ветры поэзии, поисков ветры
рвут оболочки привычных склонений, -
вечные Фаусты, вечные Вертеры
вечных дерзаний и вечных сомнений.

Зов поколений рождает зрячих,
зрячие связки срывают в боли,
пока на хребте эпохальной удачи
не вырастет гений ВОЛЯ.

А молодость ищет себя набегу,
бросаясь по жизни лучами спектра.
Вы оглянитесь, на каждом шагу –
рвутся и множатся ритмы ветров.

Ритм, ритм, ритм-колыхание…
 

 -«»-

…Шабаш! столичные повесы!
Повесьте галстуки на вешалки!
А вы, парижские невесты -
Носов не вешайте!

Студент какого-то там вуза,
картуз задвинув на затылок,
прекрасней голоса Карузо,
с гульбой улыбок

шагает прямо по проспекту
аспектом юности без глянца,
среди обыденнейших спектров –
протуберанцем!

Каблук асфальт буравит ломом,
неловки плеч косые сдвиги,
в глазах – столпотворений гомон,
мечтаний – бриги.

Виват! Московские девчушки,
кочующие по асфальтам,
для вас он – всех симфоний лучше -
и песен скальдов.

Плевать на пустоту кармана!
Романы и киносценарии
опишут среди груды хлама -
его искания.

Ему – надежды поколений,
сомненья гульбищ и дискуссий,
ему же – женские колени
и догм безвкусица.

Себя в потоках информации
отыскивать его уму,
и в двадцать первом рифмоваться
в стихах – ему!

А вам, цивильные корсары,
базары мелочных азартов
и жен потухшие касания –
 солгут вам завтра.


 3.


Ого! Какая милая картинка:
по улице шагает балеринка,
ногами вытанцовывая па.
А под ногами - не асфальт, - тропа!
Сама – как веточка на ней, как хворостинка:
тонка, легка, -
невольно хочется поднять её в руках.
Но, осторожно,
 на глазах – росинки.
…………………………….
 
-Стойте, девушка!
Какая вы розовая!
Розово-прозрачная,
как радостная слеза!
Девушка,
 вы из подтекста созданы,
серые - только глаза.

Розовая девушка, кто вы, скажите.
- А вы?
 - Я?.. Человек, конечно.
- А я – просто девушка.
- Значит, я… - небожитель,
 влюбленный извечно!

- Ужель небожитель?
- Конечно, да.
Если ухватишь глоток свободы,
становишься небожителем навсегда,
если, конечно, не раб от природы.

Вспыхнула, вздрогнула, вскинула глаза,
облила взглядом, словно фиксируя,
и во мне ответно, как вспышка-азарт,
высветилось:
 До чего же – красивая.
Но…
- Почему вы так трепещете ресницами?
От… смущения?
- От смущения, наверное.
Видите ли, я…не совсем уверена…
- В чем?
- В вас.
- Розовая, ради ваших глаз…

Разумеется, банальность,
но другое не приходит на язык.
Видите ли, совсем не привык
с ветром писать стихи я.
Но сейчас – какая-то стихия,
видимо, вспышка первого взгляда.
- Не надо…
- Сам знаю, что не надо,
Но – не могу,
 сорвался и куда-то бегу.
И нет желания остановиться…
- Видимо, настало время излиться?
- Вам хочется?
- Нет.
- Жесткий ответ.
 
А, впрочем, почему не надо?
Вам так часто изливают душу?
Тем необычных – громады,
а эту - устали слушать?

- Нет, не в этом дело.
Не знаю причины…
Смешные мужчины:
они вечно распустят
свой далеко не павлиний хвост.
Смеюсь:
- Ну, это я перерос.
Впрочем, никогда не страдал фанфаронством,
видимо, мешало северное солнце
и далеко не могучий рост -
вот и ответ на вопрос.

Улыбнулись, повернули.
- Вам куда?
- Прямо.
- А мне с вами можно?
- Можно, но сложно,
- Отчего же?
- Я упрямая.
- А я стану сговорчивым.
- А я – наоборот.
И здесь у меня – поворот.

 Я, с упреком: - Ну, вот,
снова жестко сказано.
Розовая, вам противопоказано
быть жестокой.
У вас глаза – с поволокой,
 с какой-то запрятанной грустью…
- Неправда!.. Я… смеюсь я!

- Испугались?..
Испугались, что я вас увидел?
Розовая, неужели я вас обидел?
Поверьте, я, право, не хотел…
- Хотел… не хотели,
 но – налетели.
 И потом…
 нельзя же быть безупречной…
- Конечно, конечно!
 Но, если быть влюбленным извечно…
Она: - А кроме, - еще и фееричным…
Смеюсь: - Ну и отлично!
Она: - Отлично?
Выведывать мои недостатки?
 
- Достатки, достатки
или юности остатки,
как на лице веснушки-отметины…
- Если бы я их заметила …

- Не заметили и боитесь?
- Послушайте, к чему вы стремитесь?
- Не пугайтесь, вас понять.
- Понять или сразу обнять?

- А это – удивительно?
- Скорее оскорбительно.
- Что?… Внимание?
- Нет, процесс.
- Славная, не обижайтесь, -
 жизненный стресс,
желание быстрее накопить информацию.
- А, по-моему, - деградация.

- Ну, (с упреком) опять жестко сказано
 и даже - безапелляционно...
- А вам противопоказано быть влюбленным:
 вы слишком интенсивны.
-Натура предпочитает активность пассивности.

- Ну вот (с жестом)! Снова – ирония,
в каждом слове, в каждом высказывании.
Влюбленный и дисгармония!…

- Хорошо, бросил, противопоказано!
 Тогда, хотите, подарю вам праздник -
сердце на ладони,
зрелище, которое никто не показывал
ни на Филиппинах, ни в Эстонии?

Беру, вынимаю.…
Видите, как оно бьется, -
 голый птенец?
Видите, как по артериям льется
моя индивидуальность?

- Да перестаньте же, наконец!
Оно – оголенное до бесстыдства!
- А у вас в глазах – ужас и любопытство:
вспыхнули и не стихают.

Она: - Сердце!..
Оно же пульсирует!.. Стихами!..

 
 «Маленькая девочка,
маленькая девочка,
маленькая девочка,
думаешь о чем?

Что-то ты не знаешь,
а что-то ты скрываешь,
но о чем мечтаешь,
девочка, о чем?

Солнце укатило,
осень наступила,
и весна не скоро
почки распушит.

Маленькая девочка,
с грустными глазами,
маленькая девочка,
о чем она молчит?

РЕ – СОЛЬ, ДО – ФА,
СИ бемоль – МИ,
О чем она молчит?

РЕ – СОЛЬ, ДО – ФА,
СИ бемоль – МИ, -
Сердце стучит.


 ОНА (жалобно). Спасибо… хватит.

 - Хорошо, прощайте,
 Мы снова разойдемся в вереницы судеб.
В моей взволнованности и вашей печали
время и нас должно быть рассудит.

 ОНА (удивленно). Но!… что вы мне скажете на прощание?

 - Я?.. Не сдержусь в усмешке опять:
Будьте счастливы до - отчаяния,
до испуга: «Не потерять!»

 ОНА (смягчаясь). Спасибо. И я вам дам совет:
Не будьте извечным, это - тоже излишество.

Смеюсь: - Ах вы, розовая!
Я же поэзии отдаю свое мальчишество,
а завтра снова начнется проза.
…………………………………

 Ветры поэзии, поисков ветры
рвут оболочки привычных склонений, -
вечные Фаусты, вечные Вертеры
вечных дерзаний и вечных сомнений.
 
А молодость ищет себя набегу,
бросаясь по жизни лучами спектра.
Вы прислушайтесь, на каждом шагу –
Множатся ритмы ветров.

Ритм, ритм, ритм... 
- Аритмия.


3. АРИТМИЯ

 И в юности, отлетевшей комом,
 и в старости,
 и в зрелости творчества
 Вы, поэты, вам ли не знакома
 Аритмия одиночества.
Вы, Поэты,
Под вами планета колышется,
Ваши береты – бесформенны: из шевелюр и лысин,
но слово слышится, как сапога удар.
Божий ли дар?

Как вы пишете стихи?
Как находите рифму, то корявую, то острую?
Как вам пишется: гладко ли? косо ли?

Хотите знать, как пишу я?
Я – когда сомненьями источенный,
рушусь и кричу:
 «Кончено!»?

…Кончено.
 Нервы обесточены.
 Устал.
Где-то,
у ресторана «Кристалл»
живут Володя и Вета,
семья прекрасных людей.
Еду к чужому дому, к ней.
 
Зачем еду?
 Не знаю - хочется.
Людей за день переворочено,
сколько за неделю, бывает, не ворочается, -
от этого и устал.
А где-то, у ресторана «Кристалл» -
семья близких людей.
Еду за передышкой,
вконец замучила одышка
«вселенских» мыслей и тотальных страстей.

Воскресенье, вечер.
Москва опускает плечи,
мятая и всклокоченная -
тоже устала.

По улице Горького (теперь – Тверская) –
группки молодежи,
от витрины – к витрине,
от пьедестала к пьедесталу,
у кафе – толпами.

Только бы…
Только бы не одному на стремительных улицах
издали людей наблюдать.
Хочется расслабиться, рассутулиться,
улыбку кому-то дать.

Машины
 шелестят шинами,
отсвечивает лак капотов.
Коварный вечер женщин очерчивает:
талии, лица, глазами увенчанные,
лучезарные улыбки кокоток.

А может быть, женщины,
разноцветные, подвенечные, -
на миг прижать, и ночь попутчица?
А может быть, стоит, а может быть, лучше
подхватить любую с глазами заблудшими,
 на миг любя?

Ресторан? театр? Такси по городу?
И мысли отлетят детскими горками…
Ах, как просто тем, кто не гордый,
 забыть себя.

Не получится у тебя.
Не получится, не тот случай,
 
Или ты совсем не тот?
Хронологию скручиваешь и раскручиваешь:
неделя, месяцы,за годом – год.
Детство…
тоже было когда-то.
А тридцать лет – неясная дата:
на что оглядываться? и куда вперед?
Или снова - поворот?
или снова - перекладываться
всей утробой наоборот?

Но только память, горячая как пламя,
вылизывает внутренности,анализирует частности,
словно этим детальным самоанализом
пытается убедиться в своей непричастности
 к миру квот.
 
А, помнишь, писалось,
самую малость, простым стихом?..
Всего пять строчек
и - многоточие,но как легко?

«Может, солнце не садится,
Растуманило его?
Угораздило влюбиться
В рыжеглазую девчонку,
В восемнадцать лет всего…»


Теперь мутными,рваными минутами
дергаешься,отыскивая слова.
Лгут они или жгут они, -
носит в себе их путами
опостылевшая голова.

Мозг – в кулак, чувства – стреноживаешь,
волю ожесточением для,
А где-то спокойненько пенсию подытоживает
маленькая и зелененькая тля.
 
Живет животно, не сомневается,
в тепле болотном жизнь не икается.


…Но сытым небо не дается,
И мысль мятежная не бьется.
И сердце ровненько стучит,
И голос совести молчит...


И снова время надавит, как бремя,
горбом навалится на плечах,
И снова думаешь: стоит ли дела
время растягивать и сжимать до предела,
в себе самом проворачивая рычаг?

И тошно,
 как натощак,
и путано, как околесица.
И броситься
 каждая клетка просится
в ладони тепла чужого.
И хочется очищенного и большого, -
 о*т сердца.

А Москва – певичкой на эстраде,
в огнях угарных – рок со смыком.
И электричка на эстакаде отгрохивает ударником
по рельсам, по стыкам:
 «Ох-ха-ха!» - несется.

И в такт ей, стихией, - ритма строка:
моя аритмия, аритмия моего стиха рвется.
Гаденько.

Только одно и давится гладенько,
Можется сказать:

И утром хмурым, и светлым буднем,
И ночью муторной, как потная блудня,
Вы знаете, люди, как это трудно:
Про боль четыре строчки связать?

Кончено…
Кончено…
Устал помнить, искать…

Кончено.
Снова нервы всклокочены.
Надо срочно поехать к людям
и просто посидеть и помолчать
о месяце этом,
 поисками источенном.

Кончено.


4. ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ ЗА КЛАВИАТУРОЙ
 Андрею Вознесенскому, 1972

 Руками ешьте даже суп,
 но с музыкой – беда такая!
 Чтоб вам не оторвало рук,
 не трожьте музыку руками.
 А. Вознесенский.
 «Правила поведения за столом».
 1971

 Возьмите музыку руками,
 Она согреет вас всегда,
 Пусть мысли холостят года,
 Ажиотажи – города,
 Но в чувствах звуки не лукавят.

 Как кожу, как бутона завязь,
 Потрогайте концами пальцев.
 Она нежней девичьих пяльцев
 И тяжелей дубовой палицы, -
 Не бойтесь, пальцы не завязнут.

 Возьмите музыку в ладони.
 Она задышит, как живая,
 Она прижмется к вам губами,
 О чем-то прожитом вздыхая
 Смешком ребенка или стоном.

 Возьмите именно в ладони,
 Как женщину берут на счастье,
 Как говорят любимым «Здравствуй!»,
 Как глину мнут творцы для братства
 В святой возвышенной агонии.
 
 Но нет, не трогайте «устами»!
 Ее словами не изведать,
 Ее нельзя писать с «обедом»,
 Она тогда бледнее бедной,
 Ее преступно бить уставом.

 Авангардист ли, «супостат,
 Мы - материалисты с вами»,
 Слова роняем за столами,
 Но музыка – наш АРЕСТАНТ,
 И заурядность, и талант -
 Дарю,
 ЖИВИ ее руками.

 
5. ТИТАН.

 … и надо мною
 кроме твоего взгляда,
 не властно лезвие
 ни одного ножа.
 В.МАЯКОВСКИЙ.


Мозг напряжением
 множим и множим,
усталость
 морщинами стекает с век …
Вчера на Лубянском,
 нервы стреножив,
застрелился еще один человек.

Выстрел шатнулся к дверям квартиры
и эхом припечатал женскую тень,
и женщина,
 хватаясь за пыльные гардины,
влетела с ним вместе
 в историческую дребедень.

…«Баню» ругает,
 «лжеизмом» потчует,
и визу в Париж под стекло запрятали,
И личности,
 с лицами сальных пончиков,
снуют энергичней свободных атомов.

Культы, догматы,
 жульничество идей,
и мозг резонансом в разнос –
 тошно!
И кто-то заметит,
 как в литераторском дне
поэт и своей бедой кровоточит?

У творцов, у каждого,
 отдача – до дна.
людей же хочется
 глубоких и мощных,
а к сердцу не пулей -
 губами одна
Женщина–Любовь,
 а не любовные мощи.

Нет ее,
 и давишься ржаньем конским:
сердца огромность
 в ломбард не сдашь…
Лилечка, Танечка,
 Нора Полонская -
будущим обывателям –
 щекочущий эпатаж.

А сердца щенячьего*, что нежнее?
Так ухватит, - словом не выразить,
В решетку ребер ударит, алея,
легче-то - вырезать.

 И чтобы не слышно, подушку – в глотку,
слова потом пухом облеплены.
«Лучше умереть не от скуки, а от водки»;
Позорно умирать - в благолепии.

«Как говорят,
 инцидент исперчен.
Любовная лодка
 разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете,
 и не к чему перечень
взаимных болей,
 бед, и обид»…

 Читаю посмертной записки строчки,
как он, созидатель дерзких умов,
в тщательных пунктах и многоточиях
пытается Ей объяснить Любовь.

И рядом смотрит портрет ПОЛОНСКОЙ:
Чистое, гладкое, милое личико.
На волосах – юпитерное солнце
с секундной готовностью обезличиться.

Слова останутся: работа во МХАТе,
творческие искания, надежды, искусство…
а этот медведь, он, должно быть, охватит,
а может и просто пройтись, по-русски.

Но если точно, пусть даже резко,
не думая о том, кого мы обидим,
для чего у женщины – женское сердце?
чтобы в секундах не увидеть гибели?

И испугаться?
 О, ты, заурядность!
Тебе ли памятник в истории – ступа,
чтоб каждому входящему в мир объяснять,
каким в этом мире жить преступно.

10 апреля – «Войти в семью…»
11 – «Любовь это жизнь, это главное».
12 – «Товарищ правительство…» (Я себя убью.)
«… другим не советую». (Надо ли?)

Четырнадцатое, пуля поставит точку:
Затвор - назад, разжал – вперед.
И сразу за этим – сенсационные корчи
в глаза этим выстрелом,
 харканьем, поперек:
 
 «Вон ваш Агитатор, - на грузовике, по Воровского,
И этот не выдержал, - оплошал!»
Словно у поэтов - нервы толще торса,
и сердце - двухстороннее, само себе в сторожах.

Не это страшно,испачканное – отмоем
и будем чисты, как утренняя улица,
Страшно, что пулей пятиграммовой
взрезано зовущее горло Революции.

…Среди «поэто-рвачей и выжиг»,
Наляпавших горы позорной муры,
Живший не для того, чтобы выжить, -
По меньшей мере – «глобать» миры,

Сказавший собой: и телом, и делом,
Ни смерти, ни мнений чужих не боясь:
Жить честно – значит жить смело,
И никого НЕ… СПРОСЯСЬ,

Сергей – Предтечей, а Ты – Знамением,
Пали – кровно, слились - венами,
Словно в преддверии подлейшего времени,
Где идеалы обваливались в измены,

Где предательства становились нормой,
Где обманывали даже себя, -
Пост-революционная шла… «Реформа» -
Под видом спасения идей Октября.

Мы все не боги,изживаемся в жизни,
Голгофа аудитории калечит всех,
Когда отторжением по залу взвизгивает
Кем-то заранее поставленный смех.
 
В огромности прожитого - не родятся заново.
Когда соглашательство неприемлемо,
Пуля, возможно, - верное самое,
Чтобы унять изболевшиеся нервы.

Но только
 пулям этим не верьте,
Точка –
 лишь новых путей исток.
В каждом из нас от любви до смерти –
Время, прожитое как вздох,

Время подъемов, порывов, свершений,
Взлетов и срывов с парадных вершин.
Но, несомненно, по жизни верчение
Стоит того, чтоб дожить до седин,

Жизнь и в любовях, и в подлостях выстоять,
Прежде, чем сердце на ребра выбрызнет,
Прежде, чем пуля последнего выстрела
Станет твоим продолжением жизни.
………………………………………………

Возможно,
 а, может быть, только поэтому,
Чтоб пуля поэзии в грудь не врезывалась,
Что бы ни рухнуло, что бы ни сверзилось
В жизни, где глупости, как и мерзости,

После твоего: «Смелость! Смелость!»
Твержу языком, словно бритвой обрезываясь:
Революции требуются, чтоб имелась
Трезвость, Трезвость…
 ............и ещё раз – СМЕЛОСТЬ,
Чтобы писать - ПРО ЭТО…


• Маяковский часто подписывал личные письма словом «Щен»
 или рисовал щенка.


 6. МОСКВА.
 Прощальная ода с реверансом
 
 "И перед новою столицей
 Склонилась старая Москва,
 Как перед юною царицей
 Порфироносная вдова."
 А.С. ПУШКИН.

Люблю,люблю Москву зимой.
Вся в инее, она искрится,
и бронзовое над рекой,
Шар-солнце в мареве клубится.

Березы, снежная земля,
блеск куполов, дымы и трубы,
нахальный ветер вдоль Кремля,
морозом стянутые губы…

Толпа сливается с толпой,
шарфы, платки, пальто, шубейки…
и иностраночки гурьбой –
цветастые, как канарейки...
…………………………………

 Люблю надменнейший Арбат,
бетонно-солнечно-трельяжный,
посольских стен немой набат,
церквушку, как пушок лебяжий.

Люблю скамейки на Тверском,
задумчивость вечерних скверов,
люблю неоновый простор
проспектов, переулков веер.

Люблю ловить в толпе глаза,
люблю витраж смотреть в Манеже,
искать билет в концертный зал,
смеяться глупости невежи.

Люблю, зайдя в помпезный ГУМ,
увидеть воробья под крышей,
люблю случайно на бегу
украинский акцент услышать…


Москва.Крикливые наряды
и суматошный перепляс!
В смешенье голосов и взглядов
кто ты?
 Провидец ли? Паяц?

Или стоишь ты у черты
на грани нового открытия?
Ведешь ли ты? Несешь ли ты?
Или тебя несут события?

Или в тебе всегда, во всем
сплелось высокое и низкое?
Ты – русская шальным вихром,
напором, дерзостью и… искренностью.*
……………………………….

Люблю тебя: людей, слова,
цеха, театры, министерства,
В моих туманных островах
гораздо реже бьётся сердце.

Там, на Неве, граниты стен
давлеют строгостью системы.
Но, только, кто из нас из схемы,
пока от схем не окоснел?

Твой пульс всегда вопит трубой:
«Долой полумирок участий»!
Какое истинное счастье –
быть господином над собой,

Не помнить мелочности дня,
входить в Поэму, как в Работу,
пусть до ожогов, до икоты,
но все хотеть: «Огня! Огня!»…

 Горячность вечная моя,
какой судьбой, каким уделом
себя сумеешь отстоять
в кубизме наших переделов?..
……………………………………

Как торопливо рвемся жить
и инфантильность презираем,
пока весь мир еще дерзаем
и неосвоенным лежит.

В своей наивности - просты,
мы часто опыту не верим,
и отданные нам с доверием
остережения – постны.

Спешим работать, знать, любить…
и вдруг, согнувшись от нагрузок,
почувствуешь, какой обузой,
приходит зрелость в тесный быт.

И думаешь: хотя бы год,
хотя бы день побыть мальчишкой,
не сдерживаться от излишеств,
разбрызгать слов и формул пот,

Не знать обрюзгших дураков,
ханжей, рвачей, догматов трезвости,
героику поднять до дерзости
великих нищих чудаков.

Но ты, столичная земля,
берешь меня ладонью русской
и снова давишь перегрузками
неустоявшегося дня.

Уж полдень близок, я устал,
я жить хочу простым, как мошка -
Пусть зарастает пьедестал
чертополохом ли, морошкой -

Жить простаком, как Вини-Пух,
ленивее самца коала,
и не шарахаться от шлюх
у Ленинградского вокзала…

Но ты, столичная земля,
за что меня, такого русского,
ты снова даришь перегрузками?
Быть может, избранно любя?

Идет! Бери!
 Я твой всегда!
Немало знала ты поэтов,
но вряд ли видела когда
меня – сиреневого цвета,

Меня с улыбкой на губах,
с глазами жадными, как ноздри,
меня, в размашистых шагах
заглатывающего резкий воздух…

Нет. Никогда я не забуду
литые звоны якорей,
колонн Ростральных и повсюду
пунктиры брошенных огней.

И пусть, воспетые в сто первый
поэтом признанным и мной,
лежат мосты пучками нервов
над распахнувшейся Невой!

И пусть мне светят -где б я ни был! -
гранит священного Столпа
и, шпагой воткнутая в небо,
Адмиралтейская игла!…

И все ж люблю тебя, Москва,
за то, что даришь ты мгновенья
прекрасные, как вдохновенье:
жестоких ритмов, торжества,
мальчишеского мотовства,
крамольных мыслей, озаренья
И – Слава жизни! –
.................. Озорства!

 
 * В Москве, не только грубость, даже лицемерие – искренне.


7. ПОСЛЕСЛОВИЕ МУЗЕ

Высокий лоб, высокий взгляд,
Улыбка легкая – прозрачна.
Уже не та, что знали раньше
Эратой в игрищах наяд.

Ни суеты, ни суесловья,
Спокойный и свободный слог,
Волной волос твоих невольно
Сквозь годы любовался Блок,

Уже предчувствуя - придет
Тебе пройти горами горя,
Шершавый ком глотая в горле,
Петь грязный тиф и черный пот,

Стянув на горле удила
В дни галактических потопов,
Жить раскаленной добела
В высокой песне Каллиопы,

Оболганной уйти в печаль,
Уставшей от казенных гимнов,
На голову накинув шаль,
Жить молчаливой Полигимнией,

Узнать фальшивки, мор блокад,
Окопы, братские могилы,
Стать вдохновеньем для солдат,
Надеждой, Верой, гневной Клио,

Воспеть победу, удивить
Весь мир своим размахом русским,
В фанфарных фразах стать кургузой
И вместо бить, увы, – язвить...

Прошло…
 Поэты разбрелись
Искать бескризисных законов,
А ты рисуешь нежный лист
В ладонях жесткого бетона,

Играешь в звуки и слова,
Звучишь в ночах струной гитарной,
В магнитофонах довела
До хрипа голоса всем бардам,

Шагаешь в космос, в ураган
Астрономических событий,
В орбитах пишешь: Я – строга.
Уранией меня зовите.

Изменчивостью довела
До толкотни поэтов бренных:
Евтерпой, Талией была
И снова стала Мельпоменой.
 
А, приходя ко мне сейчая,
Ты надеваешь куртку, джинсы
И говоришь: «Девчонка я!
Дарю. Веди меня по жизни!"

Бери такой, какой узнал:
Вновь юной, гордой и звенящей,
С волной волос назад летящих,
Готовой Быть, Любить и Звать…»

Какой же будешь завтра ты
В своей узорной многозначности?
Жестокой жрицей? Новобрачной
Науки, подвига?.. Мечты?..

Нам путь далек, но знал Пиит,
Корабль свой отправляя в вечность,
Вопрос, что временем завещан,
Спрошу как он: «Куда ж нам плыть?»

Но ты смеешься: «Не теперь
Вопросы хороводить в оде.
Пора!..», -
 распахиваешь дверь,
Идешь, как гибкий сильный зверь,
И дни, как формулы выводишь.

Плывем вперед…
 ……………………………………
 

 КОНЕЦ ВТОРОЙ ПОВЕСТИ.


ЛЕНИНГРАД 1968-73 С-ПЕТЕРБУРГ 2003 г.