Поезд

Гудок, вагон, плацкарт, ужин плотный
И грудь проводницы с чаем…Снова нам
Железнодорожные снятся полотна,
Железной дорогой вся жизнь изрельсована.

И шпальные мысли лежат на распутьи,
Глаз бьется в зеленую стену, вдали река,
Где моется солнце. Нас утром разбудит
В горячем кофе моченная лирика.

В потоке метафор стоя по пояс,
Возможно ль приливы чувств сделать меньше? Нет,
Мужчина – это такой скорый поезд,
Что мчится к станции, ждущей женщине.

В его голове машинистик, Смирновки
Хлебнувший для храбрости, чтобы не мучиться.
И сердце его льнет к любой остановке,
Сгорает в объятьях случайной попутчицы.

Как славно теперь обладать кучей прав на
То, чтоб дешевым портвейном напиться и
Тогда же пожать у столбов телеграфных
Прекрасные формы платформ из провинции.
 
Но жаль, что иссушен рассвет в каплях хмеля
И мир предстает абсолютно не розовым.
Когда б поезда тосковать не умели,
Наутро бы в них не рождались философы.

Наш поезд поймет, как он в сущности жалок,
Оставшись под утро один на один с виной.
Как мог предпочесть он блеск провинциалок
Дождливому взгляду той самой, единственной.

И здравого смысла запас, что имелся
Вначале, был пущен на всякие мелочи.
Но в том, что сошел-таки наш поезд с рельсов,
Не он виноват, а неопытный стрелочник.

И снова бросаться на рельсы не стоит,
Раз мир – черно-белый кружок, как ин-янь,
Ведь через секунду ты встретишься с тою,
Которая примет любые раскаянья.

И среди событий, мелькавших без меры,
Важнее секунда итога, то есть та,
Которую запечатлели Люмьеры,
Схватив выраженье прибывшего поезда.

Лучами полуденных солнц залит,
Прибывший поезд забудет все мнимое,
Разляжется на Белорусском вокзале
И скажет Москве: “Я вернулся, любимая!”