Ночь перед казнью

Ночь. Ни с чем не сравнимая ночь иерушалаимская. Черная, как смоль ночь светлого праздника Песах. Кому светлого, а вот мне.… Чур меня, сын раввина*, а в такую чушь ляпнул. Песах, он всегда Песах. Светлый и радостный праздник. Взять бы где-нибудь еще сил назавтра. Денек-то предстоит нешуточный. Вон, на холме, на Голгофе нашей родимой, три креста уже стоит. Да, а ночь удивительная. Необычная. Бархатная такая, обволакивающая густыми чернилами и пьянящая запахами ночных цветов. Размечтался… Запахи роз ему подавай! А запахи городских сточных канав не устраивают? А вонь от вечно тлеющей геенны не подойдет? Может, и подойдет, да ненадолго. Выдержать бы завтра. Эх, не пришли б, чего доброго, жена с ребятишками на казнь смотреть. Нельзя им. Да и мне втрое тяжелей будет. Нельзя им… Взрослого человека удел – ненависть. Взрослый должен принять решение – куда, с кем и ради чего идти. Ну разве может ребенок даже на рынке сопоставить товар и цену, что заплатить за него придется? Не пришли бы… Жена сильная, она выдержит. А в мести детей воспитывать отец не даст. Не нужно за меня мстить. Страну чистить нужно. Измотанную и забитую, преданную и проданную Иудею. Вернуть свободу свобод-ному народу, свернуть шею ненавистному Риму. Да ладно, чего это я. Ненависти тоже хватает. Холодной, расчетливой. Это только в бою прорывается она таким огнем, что, как от солнца, слепнут глаза, спекаются мысли, и только одна жажда пульсирует бешеным нарывом в голове – убить. Видеть боль в затухающих глазах под римским шлемом, смотреть, как катятся головы, слышать треск разрубаемых костей и вопли боли, и лить, лить, лить голубую римскую кровь реками…. Ненависть …. Нет, завтра она может не помочь. Завтра все будет не так. Спокойные рассудительные палачи без всякой ненависти будут профессионально выполнять свою работу. Завтра мне нужно будет, отбросив ненависть, спокойно простить их всех. И принять боль. Как любовь. Принять смерть. Как любимую. Чтобы больше не расставаться. Принять толпу, это сборище животных, которое будет орать «распни», славя великого кесаря и его наместника, всадника Понтийского, за то, что есть что пожрать, чем напиться, да женщина на ночь. А в этой навозной куче будет всего несколько золотых зернышек, людей, которым не безразлична судьба Народа. Которые понимают, что происходит. Почему сангедрин принимает решения, удобные и угодные прокуратору. И почему богатеют судьи, а люди нищают. И почему в Храме торгуют вовсю. И ради этих людей придется постараться. И дети будут. Возьмут с собой детей. По недомыслию возьмут, а выйдет страшно. Привыкают дети к жестокости, к боли. Да зреют в них семена, казнями брошенные. Хватит ли ума посеявшим семена взрастить их? Понимают ли, чтО посеяли? И какую бурю могут пожать?
А розы в саду прокуратора прекрасны. А какой аромат от них после дождя! Хорошо кто-то приласкал Пилата. Знал, наверное, что у того от розового масла голова разламывается, как персик, на две половины – одна половина в порядке, а в другую - как раскаленных гвоздей натыкали. Ну и пусть его. Знал ведь заранее, что за цена стоит на пути, который выбрал. И выбрал. Все мы знаем. И делаем выбор. Правильный, нет – не важно. А выбрал – плати. Это потом может оказаться, что товар несколько не тот. Или в цене нолей недоглядел. Поздно. Плати. Черти б их взяли, этих судей! Креста–то три. А нас четверо! Вот она – последняя пытка перед казнью. Да пострашней дыбы будет для слабых и сомневающихся! Сидеть вот так, да и думать: «А, может, меня? Может, пасть в ноги прокуратору, отречься от веры, предать своих?». И – вот она, осталась позади, страшная смерть на кресте, миновала чаша сия? Нельзя. Выбор сделан много лет назад. А крест…. Страдания очищают душу.
Этот еще ввязался – назарей из Ноцры, Йешу. В чем-то этот паренек прав. Но какой ценой он надумал все изменить? Что-то не так, чего-то он недодумал, недопонял. Отец говорил, что парень этот понимает Тору лучше, чем многие старики, знанием Торы известные и тем похваляющиеся. Жаль, этого не отпустят. Не нужно оно ему. Не для того он в пустыне сорок дней аскетом прожил. И ученики его – не просчитался бы он. Таких болванов еще поискать надо. Двое грамотных из четырнадцати. Да и то, понимает его один только. Как там, бишь, его, Иуда, вроде бы? Боюсь, не выдержит парень того, что предстоит ему. Как бы руки на себя не наложил. Молодой еще слишком. Остальные постарше, да только где ж им понять, что затеял Йешу! Да и трусы изрядные. Предадут – отрекутся, не поморщатся…. Еще и Мария беременна. Мир-то меняться постепенно будет. А ей рожать скоро. Надо будет помочь, переправить куда-нибудь тайно. Не сможет он спа-сти ее с ребенком от собак этих. Не зря они боятся рабана* Ноцрийского больше всех зилотов**, вместе взятых. Ну, и как спасать будем, с креста спрыгнем? Тут не самому прыгать нужно. Отец говорит, Йешу может не учесть всего. Как бы не уничтожил парень и весь наш народ заодно с неугодными порядками. Нельзя построить новый мир, не уничтожив старый, с его законами. А если строить чего, так рабы должны слушаться зодчего беспрекословно. А как заставить слушаться? Пригрозить расправой? Значит, нужны будут палачи. И надсмотрщики над палачами. И палачи палачей. И надсмотрщики над ними. Которые примут на себя власть даровать жизнь. Или смерть. Легкую, как ветерок, смерть от мгновенного укола стилета. Или жуткую, мучительную смерть на костре. Научить любить хозяина? Какого? Самого Йешу? Стой – вот ОНО! А если кому-то просто покажется, что он говорит с хозяином, и знает его желания? А если хозяин – просто зарвавшийся аскет, который отвернул людей от настоящего Творца? И его сил уже не хватит на управление им же созданного мира? А если кто-то увидит, как просто управлять людьми от имени хозяина, который не может вмешаться, да так долго, что само его существование подвергается сомнению? Не подменят ли ученики его учеников любовь служением идолу, в которого может превратиться аскет? Элохим! Да он же может уничтожить все! То, ради исправления чего все затеял назарей, будет процветать в им же созданном мире, но он уже ничего сделать не сможет. А Народ, наш Народ – он примет на себя удар вдесятеро. Наши потомки будут гореть на кострах, наш народ будет скитаться, и не будет ему пристанища даже на Родине. Страдания очищают душу. Душу народа. И каждого из народа. Народ, который забыл Тору***, и потому родил аскета, перевернувшего мир. Ради очищения души. Сдуру. И уже поздно что-либо делать. Эти перепуганные до смерти старые идиоты завершили дело, отправив Йешу на крест. Дай Б-г, чтобы я ошибался.
Светает… День казни. Как же хочется жить!!! Шаги…. Собраться…. Долой мысли …. Звон ключей…. Все…


* - раввин, рабан – знаток Торы
**– геенна – городская свалка древнего Иерусалима. Периодически горела, издавая соответ-ствующее амбрэ.
***- зелоты – партизаны, которые вели в Иудее борьбу против римских завоевателей. Наиболее известные в христианской традиции зелоты Гистас, Десмас и Варавва (Бар Рабан – сын раввина)
****Тора – одна из священных книг иудеев. Дословно - цель и в то же время средство ее достижения.