Он, она, говорящий ручей и иже с ними

Она к нему ещё прейдет,
Подняв, строфы крыла святые.
Зачем же муза ты ушла,
А вместо, - только иже с ними…

И в горных, угрюмых селеньях, что сгрудились к кручам,
В прозрачной кристальной холодной воде ниспадающей ниц,
Поэт учует музыки напев певучий, меж грома струй,
И пламенный ручей проснётся солнца редким светом, запоёт,
Когда его любимая приИдет, и пение воды кувшином зачерпнёт...
И слог его напевный и певучий взволнует колебанье этих вод.

Но времени свои подвластны песни,
И где играют на подмостках роли,
Где рядом все - поэты и паяцы,
И просто для забавы человечки,
Слагают между делом слово в рифму...
Поэт живёт и плачет в каждом слоге,
Где слов, - и боль, и радость, и молитва...
Но как понять, тем, кто намазал грим,
Что маски нет, с лицом открытым перед ними,
И в жизни и в строке он есть один,
Под стягом Сарасвати кшатрий света –
Порой не понятый и вечный пилигрим.
И время выбирает уж не это,
Что на душу вам сладостно ложится.
И он, глядит, открыто маскам в лица,
Любителям историй и паяцам, и тем,
Кто, как и роли, - иже с ними...
Забыв про лица, с маской жизнь скрестив,
Так и живут, про лик свой истинный забыв.
Поэт своих стихов, как ран не прячет…
И если больно, то он ищет оптимизма,
Как силы для надежды, - прочь смятенье.
Чтобы в улыбке обмануть врагов,
А если сладко на душе, то делится он жизнью,
А не иллюзией из строчек и слогов...

И в горных, угрюмых селеньях, что сгрудились к кручам,
В прозрачной кристальной холодной воде ниспадающей ниц,
Поэт учует музыки напев плакучий, меж грома струй,
И сумрачный ручей застонет, запоёт, от боли струн,
Когда она давно в селенье этом горном не живёт,
И зачерпнуть поющую строфу его, к ручью уж больше не приИдёт.

А может быть, она прейдёт,
Когда отринут, - иже с ними… ?!