Проза

Она всегда была одинока. Она всегда плакала и кричала. Её белое платье, изрезанное ножами и взглядами, было залито кровью. Длинные серебряные волосы всегда падали на глаза и были мокрые от слёз. Бесконечных, уже не соленых, мутных и горьких. Криков, собственно, уже тоже не было слышно. Она кашляла кровью. Лицо её было худое. Его нельзя назвать бледным – это было более чем бледное лицо. По сути, лица у неё не было, можно было разглядеть только серебро прямых как стрелы волос и кровь, очень много крови. Стоило только к ней подойти и моментально чувствовалось самое главное: два глаза мощными рентгенами просвечивали всю человеческую сущность, два зеленых глубоких зеркала заставляли замечать в себе малейшие изъяны. Её третий газ испепелял, он уничтожал любую надежду на неизвестность. Главное было не смотреть ей прямо в глаза. Во все три. Иначе она бросала в разум слишком горячий шар вопросов и упрёков. На самом деле, она никогда не задавала вопросов. Зачем? Она знала все ответы. Хотя и не хотела знать. Она всегда подвергала жесточайшему экзамену тех, кто осмеливался заметить её. Те, кто не проходили испытания, сразу же погибали. Нет, она никого не убивала. Они все сами убивали себя. Они получали великое знание. Знание, с которым нельзя было идти дальше. Оно мешало дышать. И все осознавали свою ничтожность перед ней. И своей смертью были намерены согреть её, но она не находила в смерти тепла и прочей энергии. Она находила лишь ответы. И училась. Училась смеяться. Но никто не мог научить её этому, потому что никто не мог уметь больше, чем она сама и ни один не осмеливался её чему-нибудь учить. Вокруг всё было чёрно-белое и серое. Но чтобы не дать своим глазам потерять цвет, иногда она уходила туда, где чёрного и белого не было вообще. Но чтобы не потерять себя и чтобы можно было вернуться в свой чёрно-белый мир, если цвет вдруг начнет убивать её, она всегда связывала долгую нить из своих серебряных волос. И уходила. Уходила туда, где могла научиться смеяться. Но разум не позволял ей этого, и она всегда возвращалась. Нет, она никому не подчинялась, просто она знала все ответы. Иногда серебряную нить рвали. Ножи и взгляды. Ей тогда приходилось оставаться и самой ликвидировать все цвета. Так в её мире появился белый и серый – раньше всё было чёрное. Потом ей понравился красный цвет, и она оставила его при себе. Зеленый цвет был в её глазах, и она его не видела. Зато взглядом своим она убила все то, что её окружало. Огромное кладбище было вокруг неё – кладбище без могил. Но это была не пустыня – пустыня не может быть настолько пропитанной смертью, кровью и слезами. Пустыня не может принадлежать одному человеку. Хотя она и не человек. Хотя когда-то им и была. Хотя и презирала себя за это. Когда она была человеком, она была ещё более одинока. И её зелёные глаза всё так же заставляли людей отчаиваться. Поэтому она всегда была одна. Нет, был ещё один человек. Его глаза были светлые. И волосы тоже были светлые. Он был создан Велиалом, и поэтому был прекрасен. Её создал разум, а разум не наделял людей красотой в человеческом понимании. Велиал давал своему избраннику всё. И Велиал наделил его разумом. А разум заставил двух избранных встретиться в человеческих телах. Но Велиал не умел любить никого, кроме себя, и он научил его только этому. А разум смог научить её не любить никого, кроме него. Они встретились, чтобы противоречить друг другу. Они встретились, чтобы разрушить и создать мир. Они встретились, чтобы вместе узнать многое. Они узнали. Он заставил её третий глаз открыться. Он убил её этим. Её тело начало умирать. Миллионы энергий и любовь испепеляли ей шаг за шагом, приступ за приступом. Он же, созданный Велиалом, оставался прекрасен. Она воспротивилась. Она почувствовала леденящий холод смерти и одиночества, но уже могла предположить своё новое рождение. Она ненавидела себя и разум, за то, что он не может быть рядом. Она ненавидела его, за то, что он был всегда спокоен. За это она его и любила. Поэтому она и боялась смерти – созданный Велиалом, он жил вечно. А она должна была сгнить. Это убивало её дважды сильнее времени, это мучило её трижды сильнее знания. Однажды она проснулась, сознавая, что ей никогда не увидеть его своими глазами, что её глаза не способны видеть. Через некоторое время она осознала неспособность слышать, говорить и вообще функционировать. Лежа, она пыталась поднять своё тело, но что-то тяжелое, тяжелее всех камней, прижимало её вниз. И не отпускало. Она испугалась, поняв, что не сможет больше дышать, видеть, слышать… Дышать им, смотреть на него, слушать его. И впервые она закричала. Громко. Так громко, что крышка гроба отлетела. Первое, что пришло ей в голову – найти его. Она побежала, но сильно обожглась. Очень горячий и слишком светлый кинжал солнца резанул её по плечу. Она закричала во второй раз, и всё вокруг прониклось звоном стекла. Стеклянная пыль с тех пор застряла у неё в волосах, и поэтому её руки всегда были в крови, потому что она пальцами расчесывала своё серебро. Быстро оглянувшись назад, сквозь пар от ожога светом ледяного плеча, она увидела изуродованный криком гроб и себя в нем. Она поняла, что Его она больше не увидит, точнее, он не увидит её. И уже не о чем спорить. На лбу, выше переносицы, между глазами вверх пробивался серебряный столб. Он был похож на тонкий, длинный, бесконечно длинный, стержень. Потом она заметила, что прикреплена к этому стержню серебряной ниткой. Нитка мешала ей идти искать его. Ужас овладел ей и кровавые слезы потекли на её теперь седые волосы. Но ей теперь было всё равно, всё, кроме её отчаяния. Она рвалась вперед. Она ломала руки, резала зубами вены, она пыталась вырвать своё сердце. Она хотела убить в себе проклятую любовь, а вместе с ней и отчаяние. Стена света, тюремная решетка лучей окружала её. Она хваталась израненными пальцами за светлые прутья и больно обжигалась. Она слышала, как кровь и слёзы шипели, вскипая и испаряясь. Она поняла, что выбилась из сил. Это было странное ощущение – она не слышала ничего. Ни звука. И тишина давила, тишина успокаивала и мягко обволакивала. Она никогда ничего подобного не слышала. Некоторое время ей потребовалось, чтобы понять эту тишину. Она не слышала своего сердца – кровь не шла по сосудам, и воздух с шелестом и свистом не врывался в лёгкие. Поняв это, она успокоилась. Её стало холодно, сыро, одиноко и совершенно безразлично, что могло случиться дальше. Она упала на землю, сжала кулаки так, что на ладонях выступила кровь, густая и практически черная. Где-то внутри , перед закрытыми веками появился он. Он стоял и улыбался как тогда, когда они встречались раньше. Его тонкие губы улыбались, а глаза были всё так же спокойно, как всегда. Она лежала и разглядывала его в своем воображении. Она сразу вспомнила все слова, которые он говорил, все взгляды, которые он ей дарил. И, когда она была поглощена созерцанием настолько, что слышала его сердце, слышала, как билось её собственное сердце рядом с ним, и его тёплое дыхание начало согревать её ледяные руки. Она поняла, что знает, где он. Она увидела, что он далеко и что он не придёт. Она знала, о чём он думает, и знала, что не о ней. Она знала, что он не забыл её, хотя и не помнит. Она хотела быть рядом и почувствовала тепло его рук. Потом её глаза широко распахнулись и сильно заболела спина. Она подумала, что рвётся кожа. За спиной вспыхнул холодный синий огонь, и она резко встала, не почувствовав даже напряжения мышц. Потом она к этому привыкла. Страшный холод пробежал по спине, и дождь крови принес резкий порыв ветра откуда-то сзади. Серебряные волосы, мокрые от крови, больно хлестнули её по израненному лицу. Её шатнуло несколько раз и громкий шелест, похожий на звук рвущейся ткани, оглушил её на несколько секунд после смертельной тишины. Тысячи ножей воткнулись в её позвоночник перед тем, как крылья сделали первый взмах. Оглянувшись, она увидела два лунно-белых, забрызганных кровью крыла. Они были огромные, почти с неё саму ростом. Над головой были видны два острых сгиба, от которых вниз расходились немного изогнутые наружу складки белой кожи. Она хотела прикоснуться к ним, но руки страшно болели, и она не смогла пошевелить плечами. Она почувствовала холод – на спине высыхали потоки крови. Страшным усилием воли она раздвинула крылья – мышцам они были неподвластны. Подняв их максимально высоко, она заставила их стремительно рвануться вниз. И поток застоявшегося воздуха выстрелил её телом к звёздам. Через четыре мучительных взмаха она поднялась так высоко, что видела, как яркие прутья света выходят из дьявольской звезды Алголь созвездия Персея, которую скоро должен был затмить её холодный бледный спутник. Зависнув в пространстве, она дождалась смерти звезды, пролетела сквозь исчезающие прутья. Вырвавшись из тюрьмы, она рванула вниз, став холодной кометой. Он сидел где-то в городе и спокойно курил, когда увидел красивую звезду, стремительно падающую с неба. Он улыбнулся и опустил глаза на сырой асфальт. Через секунду он увидел, что асфальт стал покрываться изморозью, а потом и вовсе заледенел. Несколько угасающих потоков ветра смахнули его волнистые волосы назад. Он застегнул куртку и поёжился. Сигарета погасла, но пальцы слишком замерзли, чтобы найти в кармане зажигалку. Но уходить он не хотел, что-то его держало. Он молча смотрел в одну точку где-то перед глазами. Память, которая всегда старательно вычеркивала ненужную информацию из его сознания, вдруг начала душить его воспоминаниями. Он вспомнил её, вспомнил её любовь, время, которое они убивали вместе. Ему стало страшно, и глаза, не привыкшие плакать, заболели. Руки задрожали. Он сжал ладони в кулаках так, что на них появились капли крови. Он встал. Нет, вскочил. И побежал. Та, с которой он был рядом, не успела ничего спросить. А он был уже далеко, но его догонял порывистый леденящий ветер. Он забежал в свою комнату, упал на кровать, обхватил голову дрожащими холодными руками… Почувствовав сквозняк он вскочил и с грохотом захлопнул все окна и двери, он схватил с полки её письма, но они пеплом разлетелись сквозь его тонкие длинные пальцы. И понеслись вверх, подхваченные струёй воздуха. Серый обруч окружил его, поднялся с ног до головы, и, долетев до потолка, начал уплотняться, и обвил безымянный палец его правой руки, больно сжав холодным серебром побледневшую кожу. Он никогда не смог снять этот тяжелый серебряный перстень, хотя, даже, собственно, и не пытался этого сделать. Он боялся, что она снова придёт. Он боялся отчаяния, которое приходило при взгляде, пусть случайном, в её третий глаз. Кого он обманывал? Он прекрасно знал, что если она захочет его убить, она легко сделает это. Но ещё лучше он знал, что она никогда е позволила бы себе, а тем более кому-нибудь другому, причинить ему хотя бы малейший вред. А она тем временем полетела обратно, искать звёздные двери в свой чёрно-белый мир. Много людей умерло за то время, пока она сматывала серебряный клубок из тонкой нити. Некоторые из них убили себя, познав отчаяние и своё ничтожество. Желания, загаданные при её падении, никогда не сбывались, никогда.