туго

Прохлада, сырость, вечерело...
Возле окна свеча горела...
Вокруг свечи кружился мотылёк,
стараясь быть не слишком близко,
вблизи, но так что бы без риска
и перспективы в уголёк,
щепотку пепла превратиться
и испариться.

Но всё едино:
тлен и праздность,
как пара действия на разность
ему, как будто невдомёк.
Порхая, привлечённый светом
едва ли думает об этом.
Когда ж дрожащий огонёк
ему порядком надоел,
он улетел.

Кувшинкой в сумеречной ряске,
от эжедневной перетряски
ершистый шпоном и сутулясь, интерьер
скрипя инерцией маячит
углами рёбер старой клячи,
но наблюдая, как сужается вольер,
спокоен, не гнушаясь злою
болотной мглою.

А та вовсю ползёт наружу.
И за окном немногим хуже:
бродяга ветер до костей продрог,
то взвизгнет сиротно, то люто.
Нигде не находя приюта
мешает с грязью контуры дорог,
и очумев от озорства
кружит листва.

Небо пасмуркой измокло.
Дождь, накрапывая,стёкла
тонким пальчиком, как птичьим коготком,
скоблит, похоже не умея
того, о чём в виду имея,
обычно пользуются жестом/языкм,
сплетаясь медленно, но верно.
Выходит скверно.

Никто его не понимает.
Произношение ль хромает,
а может просто невозможен диалог
при данной непрерывной течи
унылой монотонной речи
о чём-то бабьем, отданном в залог
любви какому-то смутьяну.
Должно быть - спьяну.

Стол. Спол дюжины бутылок.
И опираясь на затылок
ненастный вечер в грязных сапогах,
внимания к себе не стоя,
к чести присутствующих стоя
на постепенно крепнущих ногах,
нацеливает свой зрачок
на мозжечок.

Бесспорна в том его заслуга,
что пуще замкнутости круга
другою безысходностью саднит:
куда попало тень отбросишь
и сам себя невольно спросишь -
по ком-то колокол звонит?, -
пугливо сторонясь от света, как от ответа.

Плюс - дрожь в кистях и в области коленок.
Поглубже сныкавшись в простенок,
вгрызаясь в тишину белебердит сверчок.
Одну мелодию и знает.
Но, как это всегда бывает,
хотя по меньшей мере пустячок,
но вовсе не лишенный прока -
не одиноко.

Нет-нет, да и пригубишь solo
с предпочитанием tremolo
из чаши горечи несбыточных надежд -
нектара разочерований, -
когда толпу твоих желаний
приломит в поясе... (творительный падеж*),
что станешь рад любым знакомым.
И насекомым.

Прохлада. Тянет всё сильнее,
всё тени гуще и длиннее.
И вот уже ничьих не удержать границ.
Ползут, как сквозняки из арок,
и если б не свечной огарок,
то кажется, что собственных ресниц
есть маза не застать на месте
с глазами вместе.

Но разве полночи откажешь?
Чем упрекнёшь и как накажешь
кумира плесени и тишины могил?
Какими вычленишь клещами
пренебрежение вещами
из пасти той, чей предок - некрофил -
любитель тлеющего мяса -
не завещал ни часа.

Мгновение и струйка дыма,
невидимо, неуловимо, безмолвным эхом нити фитиля
и воска (либо парафина),
как грнь хрустального графина
в её стихийном блеске, вензеля
рассыплет,точно, расуждая,
в потьмах блуждая:

" - А жизнь ведь что... Лоскутик ситц...
Замедлишь ход - не станет виться.
Повиснет, для начала на плечах,
затем смыкаясь уже-уже,
затянет узелок потуже,
плодя смятение, как оттиск сургуча
с казённым грифом на конверте
"вскрывать по смерти!"

Уж лучше полная программа.
Хребтами гор кардиограмма,
когда, казалось бы, и не чрезмерен аппетит,
а плоть, такое ощущенье,
трещит по швам от пресыщенья,
и всё не этак ей и всё-то ей претит,
и жаждет вспученное вымя
вспороть во имя...

Да ну, какой ещё свободы.
Уже едва минуя роды
небрежным росчерком крахмальных медсестёр,
а то и школяра-мед.брата
мы все заносиммся куда-то
и лишь нирвана (некогда - костёр)
тому, кто этим не доволен,
но выбирать не волен.

Бой часов. Пробило дважды
и словно мучаясь от жажды,
немного нервнее, чем рядовой пропой,
ведя обычную работу на гортани
следит за сокращением в стакане чего-то жидкого,
отозвалось на бой,
не раздражая, впрочем, слух,
жужжанье мух.

И поделом. Подобно вою,
когда воспрянуть над собою
не уступая в чём-то скаредной молве,
померкла всякая надежда
и словно ветхая одежда
распались мысли на фрагменты в голове,
оно, для уточненья стати,
всецело кстати.

Не петь же в самом деле песен.
Мир и во вне предельно тесен,
чтоб лишний раз идти с ним на контакт
в изнеможении изнанки.
Но как сдержать себя по пьянке
и не сподобиться с тоскою грянуть в такт?
Хотя, ну кто всерьёз осудит
за "будь, что будет".

Как гарнир в пустой тарелке
цифры сыто мают стрелки.
Да, лик у времени не больно-то казист.
Всё от занятия простого -
с двеннадцати на пол шестого,
как оголтелый онанист-рецидивист
само себя едрит за кончик:
начнёт,
закончит...
Но может быть другие формы,
без отклонения от нормы
ему пришлись бы вовсе не к лицу.
Как знать, не выглядела б гаже
и Мона Лиза в макияже.
Оставим творчества разбор его творцу,
когда самим не разобраться.
Не стоит браться.