Живое

- Тебя можно задеть за живое?
- Конечно, особенно в минуты эмоциональной открытости, - ответил я.
- Вот именно. Свое живое мы часто прячем от людей. Заметь, от других живых! А если бы мы все всегда были друг для друга открыты? Слушай еще раз: все всегда. Что бы произошло? Мы невольно или нарочно ранили бы друг друга, задевая за живое. Пока живое не спрятано, его легко можно задеть.
- А может, наоборот, люди бы знали, что они все открыты и берегли бы другого. Как себя самого.
- Боже мой! Ты – неисправимый идеалист! Нельзя так верить в человеческую сущность. Хотя бы потому, что по природе своей она – непредсказуема. Ты что, до сих пор думаешь, что все в мире логично, и у всего есть свои причины? Тогда почему все самое значимое для людей, самое больное чаще всего происходит «вдруг». Вдруг он сломал ногу, вдруг он отравился, вдруг его бросила девушка, предал друг, вдруг он попадает в тюрьму, а там из тысячи один на нож и… вдруг умирает… Или мы с тобой всегда знаем что причины того, что с ним происходит?
Этот разговор я вел с безногим калекой летом 90-го на перроне одного из вокзалов Ленинграда. После самоубийства моего друга, я затарился блоками страшно дефицитного тогда «Опала» и отправился на поезде по великой в то время и мало мне понятной стране, в которой люди говорили одно, делали другое, а думали вообще третье. И все у них иногда так гармонично совмещалось. И, как обычно, люди что-то искали. Так не бывает, чтобы ничего не искать. Особенно, я думаю, очень быстро исчезает с таким трудом обретенное удовлетворение самим собой. А самое обидное, что чаще всего, оно исчезает вдруг.
Сам я тогда курил все подряд и много. И даже тогда, когда меня сильно тошнило, я все равно чувствовал, что не накурился. Конечно, таким способом я хотел неосознанно «закурить» свое горе. Я не хотел и не умел ждать, да и не верил, что только время меня и вылечит. В тяжелые минуты горя многие люди становятся философами. Да, стать им не трудно. Только задай один единственный вопрос «почему?», как дурная бесконечность засосет тебя новыми «почему?», и окажется, что мир устроен так, что на один вопрос практически нет одного ответа. А разобравшись, быстро поймешь, что все ответы на наши вопросы - приблизительные. Ну, хотя бы мы можем однозначно сказать, зачем светит солнце? Странное все-таки, существо – человек! И знает, что ответа толкового не получит, а все-таки спрашивает себя и других.
Вот так тогда в летний дождливый вечер девяностого я стоял и думал обо всем этом, глядя на своего безногого собеседника, который с наслаждением накуривался моими сигаретами. Я давал их всем, кто готов был остановиться, и поговорить со мной о жизни. Понятно, что ни один не прошел мимо меня, не отказался покурить и поболтать. Я был так далеко от дома и в таком раненном состоянии, что сам уже перестал бояться задевать за живое, а наоборот стал понимать, что задетый за живое человек показывает вдруг такие свои прежде тайные внутренности, что жутко и смешно иногда бывает одновременно, и тогда в каком-то неосознанном животном своем порыве, человек вдруг открывает – выговаривает такие неожиданные глубокие мысли, что оторопь берет. Ждал, а получить и принять оказываешься, не готов.
- Скажи, - обратился я к безногому на коляске, - вот, мы, с руками, ногами, с мечтами, с надеждами мечемся, не довольные собой, обстоятельствами и вообще миром. Мы орем: «Пошло все к черту!», но всегда помним: «У меня есть возможности. Я еще могу их использовать. А ты? Ты скажи мне, на что надеется калека? Во что он верит? О чем мечтает? Ты же прекрасно знаешь и всегда помнишь, что у тебя лично возможностей нет… А как жить?»
Я присел на корточках к нему поближе, надеясь услышать скрытую от меня правду другого человека.
- Ты, наверное, думаешь, что из моей жизни ушел смысл? Исчезли цели? А знаешь, почему я не умер? Потому что я не сказал: «Пошло все к черту!», а сказал: «Господи, спасибо тебе за все!», - эти слова меня так шарахнули, что я мигом подскочил – хотелось бежать к людям и делится этой парадоксальной истиной, но внутри меня все еще стояло непонимание и вопросы посыпались:
- Надежды нет, а ты живешь! Научи жить без надежды. Как?! Как это можно?!
- У меня, как и у тебя, есть цель: остаться в живых. За ней другая цель: получить помощь от людей, пищу, внимание, общение, ночлег. Но ты прав – я живу без надежды… на будущее. У меня уже нет и не будет семьи… любви… Счастья в обычном смысле. Если бы ты знал и чувствовал, как я, что без надежды у меня оборвались миллионы привязанностей… Знаешь древнее наставление: «Не привязывайся, не привязывайся ни к чему. И даже там, где уже не к чему привязываться, все равно не привязывайся…»
- Знаю. Но никогда не смогу не привязываться… к людям, к жизни, наконец…
- О! Ты совершенный раб своих привязанностей. Я же готов тебя потерять навсегда, потому что и не находил. Мне все равно, что есть ты, что нет. Я в любую минуту готов умереть, и я спокоен. Я просто живу, всем наслаждаясь, ни за что не цепляясь. Я наслаждаюсь жизнью. Я живу! Я дышу! Я курю! Я говорю с тобой. На меня моросит мелкий дождь. Впереди – ночь на большом вокзале. Завтра, может, я увижу солнце. Господи, за все тебе спасибо!
Каким-то далеким и спокойным эхом во мне все повторялось, и повторялось слово «спасибо!» Неужели, за то, что просто видишь и дышишь можно и нужно говорить кому-то «спасибо»? Оказывается, - я как будто заново родился! – жизнь – это дар. Это и то же надо чувствовать, чтобы высокомерно этот дар отвергнуть?
- Мой друг, с лучшими возможностями, чем у тебя добровольно покинул этот мир. Мне больно, и я не понимаю, почему это можно сделать, если такие, как ты, с благодарностью продолжают жить. Что ты можешь здесь сказать?
- Понимаешь, многим хочется умереть, когда у них эмоциональный кризис. Кризис проходит, так? Вот мы снова можем контролировать ситуацию, а заодно, кажется, и весь мир – все, кризис прошел. Убить же себя – это такой вид садистского контроля над окружающими. А для других, я думаю, лишение себя жизни означает проявление своего превосходства или даже торжества над обычным страхом боли и смерти. Но вот ты подумай: для чего все-таки нам даны боль и смерть?
Я затянулся сигаретой, выдохнул и сказал ему так:
- Научиться терпеть боль. Переносить ее. Научиться так относится и к смерти, чтобы перестать ее бояться. Короче, принять в своем сознании неизбежность боли и смерти.
- И перестать дергаться, перестать тешить себя иллюзией, что умрут другие, но не я, - сказал калека.
- Ты что постоянно думаешь о смерти?
- Я не сошел с ума и постоянно думаю о жизни.
- Но ты не живешь, ты существуешь.
- Пусть так, - ухмыльнулся собеседник – Но ты же не думаешь, что дергаться, суетиться, стремится и страдать – это жизнь, а не просто существование. Еще осталось нам выяснить, что называть настоящей жизнью. Теперь я ни к чему не стремлюсь и поэтому счастлив…
Но я не мог в это поверить и потому сказал так:
- Я не знаю, что такое настоящая жизнь, настоящая любовь, настоящие чувства… по мне они просто есть или их просто нет. А как определить, настоящие они или нет, я не знаю. И прежде не знал, что можно жить и думать, как ты. Храни тебя, Бог!
На другой день в Ленинграде было солнце. Я так был увлечен городом, что забыл о вчерашнем знакомом. Вечером я от души посмеялся на спектакле в театре комедии. И только через много лет во Владивостоке, зайдя в книжный, я наугад открыл чей-то сборник стихов, чтобы прочитать следующее:

Живем – дышим. День прошел.
Слава Богу! –
говорит во дворе старуха старухе
 … Я затаиваю дыхание.
14.01.2006 г.