Нежный возраст

«Чтобы понять мир, человек должен свести его к человеческому, наложить на него свою печать», – так сказал Альберт Камю.
Я сидел ждал своей очереди к врачу и думал: «Значит, понять мир мы можем только по-человечески. А какие-нибудь марсиане увидят и поймут то, чего не ви-дят и не понимают люди. Они живут по-марсиански, и мир поэтому у них – мар-сианский, а у людей…»
– Здравствуйте!
Я поднял голову. Чудо! Она сидит рядом со мной! Она сама со мной загово-рила! Я видел её несколько раз, и то – издалека. Однажды несколько лет назад я увидел и услышал её впервые – тогда снимал сюжет для местных теленовостей. Она была в кафе. Впечатление от этой женщины было настолько потрясающим… Она другая, не такая как все…
– Написали что-нибудь новое? – спросила она.
– Да. И теперь я пишу в основном прозу. Маленькие рассказики.
– На какую тему?
– А тема всегда одна: Жизнь человека на Земле.
В ответ она понимающе засмеялась.
– Наверное, это отнимает время у работы?
– Нет. Кто-то будит меня среди ночи. Встаю и знаю: я должен написать ше-девр, иначе не стоит терять время.
Мы оба рассмеялись.
– А знаете, – сказал я, – у меня есть маленькая мечта.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Какая?
– Я очень-очень хочу побывать на Вашей лекции по философии, послушать Вас, – проговорил я с восхищением.
– Это просто. Конечно, приходите. На любую лекцию. А за это Вы дадите мне почитать свои творения.
– Спасибо. Возьмите прямо сейчас – вчера написал. – Едва вручил ей листоч-ки, она скрылась за дверью кабинета.
Сердце бешено билось, неописуемая радость наполнила меня. Волна эйфо-рии захлестнула и понесла… Если не любовь, то что же это? Она помнит меня! Она сама заговорила! Она будет читать мое! Я буду сидеть на последней парте и слушать ее лекцию. Как мало порой надо человеку для счастья!
«Первое дело разума – отличать истинное от ложного», – это опять из Камю. А мне разные люди заверительно говорили, что истинное от ложного может отли-чить только сердце. Что ум лукав, а сердце не обманет. «Живите сердцем! Рассу-ждайте сердцем!» – сказал один поэт. Теперь же я знаю: путь сердца – это путь страданий. Этой дорогой проходит юность. Зрелость объявляет культ разума. Зре-лость уверила себя в том, что может отличать истинное от ложного. «Опыт мне подсказывает», – говорит разумная зрелость. И мне становится скучно: если чело-век знает, как надо, значит, поиск истины для него уже закончен. Поэтому так трепещет моя душа, соприкасаясь с неопытностью. В юности всё в первый раз. Открывается мир. Это ли не волнует?
История, которую я расскажу, произошла во время моей юности. До сих пор я не научился быть довольным собой. Трудно теперь сказать, почему тогда так мучила меня охота к перемене мест. Чего искала моя душа? Счастья? Опыта? Приключений? Или просто искала себя?
Эту глухую деревеньку – три улицы в сопках Сихотэ-Алиня – я выбрал сам. Кончалось лето. Маленький автобус ехал долго и медленно. Наконец, я вышел на свежий воздух… Домик директора школы я нашел быстро. К моему удивлению, она оказалась мне очень рада – я был единственным филологом, кто захотел жить в этой глуши. Еще казалось, она помнит меня по институту. Думаю, меня трудно было там не заметить – ярко рыжая грива, широкие брюки-клеш… Почти ни один капустник, ни одно выступление театра студенческих миниатюр не обходилось без моего участия. Словно долгожданного старого друга она повела меня показать мое будущее жилище. Оно оказалось роскошным. Два дома в одном дворе. По-среди двора журавельный колодец. За домом – омшанник. Через огород начинает-ся тайга. Бархат, сосна, ольха – в три обхвата! Уголок нетронутой природы. В не-скольких метрах от усадьбы течет студеный горный ручей. В нем плещется хариус. Маленький рай на земле не могло омрачить даже то обстоятельство, что через дорогу от моего дома за новым забором виднелись памятники и кресты по-госта. Глубоким смыслом было наполнено для меня и карканье черных птиц, пе-релетающих с дерева на дерево. Я полюбил их. А через время пришло и понима-ние: любить – это способ не думать о смерти. А можно ли о ней совсем не думать? А что делать, если думается? Мне думалось часто. Приступы ощущения глубокой старости, когда и жить не в радость, стали случаться со мной уже в сем-надцать лет. Понятию бесконечности не было места в моем сознании. Все конча-ется, все проходит – это понятно. Это факты. А вот бесконечность… Никто ее не видел. Ученые говорят, что наша галактика находится на краю Вселенной. Вот как! На краю. А может, просто, «чтобы понять мир, человек должен свести его к человеческому», а в человеческом всегда есть начало и конец. Иногда я выходил за калитку, садился на скамью, смотрел на деревенское кладбище и думал: «Если все уходит в ничто, то какой тогда смысл у всего, что есть? И не есть ли все чело-веческие поиски смысла бытия лишь развлечения для того, чтобы не было скучно сидеть в ожидании смерти? А если у человека единственный выход – смириться и все принять как есть, почему тогда он бунтует и вечно грезит о бессмертии? Хотя, если посмотреть внимательно, обычные люди живут в плену своих привычек и очень редко бунтуют против природы. Да и вряд ли они хорошо понимают свою природу. Что толку понимать и знать о себе сегодняшнем, если ты не знаешь и не понимаешь, откуда ты пришел и куда уходишь. Моему разуму непременно надо знать истину, чтобы «отличать истинное от ложного: А сколько нас, кто отличать не научился?! И кто нас может научить? Лишь человеческому учит человек. Но мир придумали не люди»».
Этими размышлениями я щедро поделился с молодым школьным физруком Андреем Викторовичем. Только что после училища, он не знал ни детей, ни спе-цифики своей работы, ни жизни вообще. Зато он умел думать, слушать и гово-рить. Мы стали жить вместе – в одном дворе, в разных домах. Так было веселее. Я был очень загружен работой в школе. Пришлось вести все классы. Он же был на-много свободнее меня. Ходил с мальчишками в лес ежедневно. Это вызывало во мне ревность и досаду – я не мог общаться с детьми вне школы. А так хотелось!
После двенадцати ночи сельскую электростанцию выключали, воцарялась темнота. Но не всегда. Зажигали свечи в домах, а на улице горел фонарь-луна.
Я живу под покровительством Луны. Андрей же не только не мог радоваться ее появлению в ночи, но впадал от этого в беспокойство и даже панику. Луна ос-вещала кресты на погосте. В одну из таких ярколунных ночей я сказал ему, закон-чив проверять тетради:
– Признайся, ты уже думал о самоубийстве.
– Это невероятно. Как ты догадался?
– Просто. Я слушаю свою интуицию. А это ниточка, которая соединяет наше сознание с информационным полем Земли, где, я думаю, записано все, что было, есть и будет. Вот. У меня возникло такое чувство-знание, что ты об этом думал.
– Да. Я умру в казенном доме молодым.
– Откуда знаешь?
– Мне нагадали. Я верю, – он посмотрел мне в глаза.
– Не понимаю, зачем люди хотят знать свое будущее! Теряется всякий инте-рес! Пропадает всякая интрига! По-моему, без интриги наша жизнь становится скучной и пошлой, – сказал я. – Согласись, должна оставаться загадка, тайна!
– Согласен, – проговорил Андрей. – Но тогда пускай истина будет скрыта. И не стоит искать ее. Иллюзия – это тоже реальность. Только придуманная нами, нашим умом. Иллюзия – это самообман. В него мы часто прячемся от внешней действительности.
– И от совести своей прячемся. От страхов своих, – добавляю я.
– Ой, от страхов, похоже, вообще спрятаться нельзя.
– А чего ты в данный момент боишься?
– Да мало ли чего! Ну, например, что я – хуже, чем мог бы быть. Боюсь, что лю-ди увидят мою неуверенность в себе. А я ни в какой области хорошо не подготовлен.
– Слушай, Викторович. Неужели нельзя любить себя просто так, какой есть!?
– Знаешь, это только Бог любит нас просто так, а любовь человеческая всегда за что-то или почему-то. И когда исчезает это «потому что», тогда и любовь про-ходит. А зачем люди вообще ищут причины и оправдания любви?
– А что для тебя значит любовь? – спросил я.
– Все, – был его ответ.
– Не понял. Что, если нет любви, то и жить не стоит?
– Не стоит.
Я посмотрел на него ошарашено, словно в первый раз увидел. «Этот юноша знает смысл человеческого бытия! Высшая цель и ценность – любовь. У него это выше жизни!»
– Послушай. Что ты говоришь! По-твоему, жизнь сама по себе ценности не имеет? Разве нельзя просто жить?
– Можно, но бессмысленно, пусто без любви. Душа живет, пока любит.
Я пошел на кухню, подбросил в печь дровишек, налил две кружки чая – ему и себе. Но никак не мог успокоиться – словно впервые мне открылось такое, чего я долго все не понимал. А этот неопытный мальчишка просто не понимает, какое он сокровище! И как он может так себя не любить?
Я протянул ему кружку с чаем:
– А ты влюблялся?
– Я и сейчас люблю.
– Вот, почему ты здесь так маешься! И кто она? И где она? И что в ней осо-бенного?
– Все особенное. Мы учились в одном училище и жили на квартире у одной бабуси, в разных комнатах, конечно. Я сразу в нее влюбился. Увидел и полюбил. А когда познакомились, подружились… знаешь, я вот сижу здесь… и здесь меня нет, я постоянно мыслями там, с любимой. Но здесь я по направлению, а скоро уйду в армию.
– Выходит, у ваших отношений нет будущего?
– Похоже, что нет. Я вот написал ей письмо и не знаю, надо ли его отправ-лять. Может, ты мне что-то посоветуешь, ты же дока. – Андрей вынул из стола два листочка и протянул их мне. – Прочитай! Что-нибудь скажешь, а нет, так хотя бы ошибки исправишь.
Я стал читать.
«Здравствуй, Надежда! Девочка, которая свела меня с ума и чуть не перевер-нула мне жизнь. Хотя, кто его знает, вполне возможно, что это только начало, как ты говоришь, все дело в судьбе, как распорядится она. Хотя я убежден, что судьба – только случайности различного рода, а в остальном человек сам является хозяи-ном своей судьбы и строителем своего счастья, а все сваливать на судьбу – очень удобная отмазка. Скажу честно: я не был готов к такому резкому повороту собы-тий. Я даже не ожидал таких бурных чувств с твоей стороны. После нашей первой встречи мне было очень плохо. Я прекрасно понимал, насколько все сложно, и полагал, что ты, устав от однообразия жизни, всего лишь увлеклась. Я мог только мечтать о тебе, да я и сейчас мечтаю о тебе, не могу себя отвлечь, мысли о тебе просто атакуют меня с каждым разом все сильнее. Никогда в жизни я еще не ис-пытывал столь сильных и глубоких чувств, я никогда не был настолько счастли-вым и несчастным одновременно. Ты говоришь, что я тебя идеализирую. А разве бывает любовь без идеализирования? Это идет из сердца, из души, которая не способна думать, анализировать, она лишь чувствует, и это самый ценный пода-рок высшего разума. Кто не понимает этого, никогда меня не поймет. Трезвый ра-зум, включаясь, убивает любовь. Но это только мое мнение. Каждый вправе иметь свое. Боюсь, что после моего отъезда твой трезвый разум включился. Хотя я знаю, что в тебе еще теплится любовь, и, скорее всего, если мы еще встретимся, все по-вторится опять. Что касается меня, то в сфере чувств и любви я чувствую себя со-вершенным балбесом, все делаю не так, как нужно. А потом, когда посмотришь трезво, начинаешь удивляться своей тупости. В последнее время пытаюсь нау-читься правильно обращаться со своими чувствами, направлять их в безопасное русло, чтобы этой мощной энергией не навредить. Самое легкое – опустить по-корно руки и заниматься самоедством. Надеюсь, до этого не дойду. Я предчувст-вовал, что произойдет – в разлуке мы с каждым днем отдаляемся друг от друга. А первый шаг к этому сделал я. Я уехал. Мне на тебя не за что обижаться и не за что прощать. Я тебя прекрасно понимаю. У чувств, даже самых сильных одна особен-ность – они постепенно умирают, если рядом нет человека, к которому ты их ис-пытываешь. Любимую нельзя оставлять, необходимо всегда быть рядом. Я бросил тебя в ту минуту, когда твои глаза умоляли меня остаться. Являюсь ли я для тебя надежной опорой в жизни? Крепко ли я стою на ногах? Нет. И это мои оправда-ния. Вот такая вот тупиковая ситуация получается, такая вот мрачная для меня картина вырисовывается, если включается мой рационализм. Все равно, для меня ты остаешься самой лучшей девушкой, которую я когда-либо знал. Я тебе очень благодарен за то, что ты на свете и в моей жизни есть. Я тебя люблю.»
Закончив читать, я еще думал: «Почему мне всегда симпатичны влюбленные люди? Или потому, что они становятся более открыты, более ранимы и наивны? Да. Они больше дети. А главное – они ближе к Богу.»
– Ну что я могу сказать? Ситуация сложная, но не тупиковая. Бывает, люди годами ждут. И чувства сохраняют… Но верно и другое: «С любимыми не расста-вайтесь!» А мне по душе твоя честность. Прямо ей пишешь: к семье не готов, ма-териальная база необходима… Только влюбленные не рассуждают так уж логич-но, они чаще идут туда, куда зовут чувства. Любовь безрассудна… Впрочем, я, кажется, говорю штампами. У каждого по-своему. Твое письмо звучит как оправ-дание твоего ухода от любви, а, может, и от счастья. Я бы очень огорчился, полу-чив твое письмо на месте влюбленной девушки. Знаешь, чего всегда ждут жен-щины от мужчины?
– Поступка.
– Молодец, понимаешь. Но я все же думаю, что ты испугался своих чувств и сбежал от выяснения отношений, от поступка, а теперь написал это признание-оправдание. Я прав?
– Ты меня осуждаешь?
– Боже, упаси! Это твоя жизнь. Ты хотел знать мое мнение. Я вот однажды ушел, как ты, от поступка и теперь всю жизнь об этом жалею. Проблемы надо решать, а не убегать от них.
– Расскажи свою историю, – вдруг попросил Андрей.
– Да все просто. Я очень ее любил. Думаю, она тоже. Но со временем я засо-мневался в своих чувствах, накатилась какая-то обыденность, а я продолжал ждать праздника. Знаешь, установка у меня была такая: любовь – это вечный праздник. Молодой был, глупый. И вот решил я от любимого человека отдохнуть, хотя в душе чувствовал – это похоже на отречение, на предательство. Объявил ей, что на несколько дней уезжаю, а сам взял удочки и на берег реки. Понимаешь, люблю я рыбачить, нужно мне это. День, два, три, а на четвертый – не пове-ришь… Суечусь у костра, оборачиваюсь – стоит она, я аж вздрогнул… и до того стыдно стало, до того гадко. Ложь – всегда ложь. Она подошла, ждала, что я пер-вый заговорю. Не смог, понимаешь, говорить с ней не смог… даже слова не смог, даже смотреть на нее не смог. И она молчит. А я вдруг чувствую: это конец, не смогу я быть с ней дальше. Так оно и случилось. Мучился страшно. Но объясне-ний боялся, как собственной смерти. Черт знает, что это во мне – совесть? Тру-сость? А потом всегда найдется самооправдание. Уговаривал себя, что, значит, так и должно быть, что так оно лучше. А годы прошли и вижу – хуже. Для меня же в пер-вую очередь хуже. Да что говорить… После такого я долго еще не мог построить доверительные отношения с другими женщинами. Все какую-то подлость в себе ощущал, не мог изжить. Понял, что себя простить труднее, чем другого.
Я протянул Андрею его письмо. Он взял его не глядя. Выглядел он растерян-ным и уставшим. Захотелось как-то подбодрить его, поддержать, но я этого не сделал. Потом на его открытке для меня среди других пожеланий я прочитаю: «Желаю тебе стать не таким холодным…»
А тогда, закончив разговор, я вышел к поленице набрать дров… и вдруг… а может совсем не вдруг, а так и должно было быть… Я бросил уже собранные дровишки и страшное рыдание вырвалось из меня. Хотелось кричать от горя и тоски. Вселенская безысходность безжалостно давила не только меня, а, казалось, все живое. С каждой секундой рыданий во мне рождалась и росла никогда прежде не приходившая ко мне злость на несправедливость этого мира. Я упал на колени…
– Господи! Почему я должен смириться с тем, что не приемлю и не прини-маю?! Кто же тогда я, если от меня не зависит в этом мире ровным счетом ничего, даже сама моя жизнь?
Долго еще говорил я с невидимой силой… до отупения… до опустошения… Я понимал, что гибель Андрея неизбежна, и никто из людей не может отменять предначертанное. Это и есть истина. Но почему так больно знать ее? О смерти все уже сказано, и приличия требуют сохранять здесь патетический тон. Но что уди-вительно: все живут так, словно «ничего не знают». Дело в том, что у нас нет опыта смерти. Испытанным, в полном смысле слова, является лишь то, что пере-жито, осознанно. У нас есть опыт смерти других, но суррогат не слишком убеж-дает. Если мы удостоверились в фактах, то какими должны быть следствия, куда нам идти? Добровольно умереть или же, несмотря ни на что, надеяться? Надеять-ся – значит верить в иллюзию бессмертия лично для себя. Не проще ли признать-ся в собственном бессилии?. Смириться и покаяться. Грех, мол, роптать на судь-бу. Не стоит ли признать, что путь Разума не пересекается с теми путями, которыми ходит Истина? Что держит меня в этой жизни? Жажда знаний. Словно что-то кардинально изменится в мире, если я буду знать, как уходят и почему ос-таются. Гипотеза о жизни после жизни претендует на всезнание, потому привле-кательна, однако она недостоверна. А простое описание фактов достоверно, но ничему не учит. И я вслед за другими прихожу к выводу: «Мое знание мира не умножится, даже, если мне удастся прощупать все его потаенные извилины». А если существование моего «Я» для меня несомненно, то, приглядевшись, вижу, что это «Я» и есть главная загадка для меня же. И не единое оно и не целое… Но по привычке я говорю «я» и совершаю привычные действия и поступки – я живу. По этому поводу мой знакомый поэт так и сказал: «Жить – это тоже дурная при-вычка, да что говорить…»
Через несколько дней в деревню приехали на практику две студентки по-следнего курса пединститута. Обе внушительных размеров, некрасивые. Их посе-лили в доме Андрея, а он перебрался ко мне. Первые три дня Маргарита, та, что была с еврейской внешностью, не ходила на работу, а сидела у окошка с платоч-ком – вытирала слезы. Когда Андрей решил пойти узнать, в чем дело, и утешить безутешную студентку, моя тревога возросла, но я не стал вмешиваться, а уехал на выходные к матери в город. Возвращаться по пятницам в прошлую свою жизнь стало теперь главным моим развлечением. На этот раз по возвращении из города в понедельник, на большой перемене, меня ждал сюрприз. Андрей, взволнованно и как-то неуверенно, пряча глаза, объявил, что он и Маргарита решили сыграть свадьбу. Мое состояние было неописуемо. Помню только, что все мое существо воспротивилось этой новости.
– Ничего не понимаю. Объясняй.
Объяснять ему явно не хотелось. Ну не мог же он заявить мне, что его лю-бовь к Надежде прошла в одночасье. Все-таки он выдавил из себя:
– Я Надежде изменил, и Маргарита беременна. Я пообещал ей, что никогда ее не брошу.
Я чертыхнулся и почти прошипел:
– Какая тупость! Дурак, беременность не определяют на другой день! Что ты сделал со своей любовью!
После этих слов он помрачнел и тихо сказал:
– Не называй меня дураком. Помнишь, на прошлой неделе приезжал ко мне мой сокурсник Димка? Так вот, тебе я не говорил, он сказал, что летом Надя вы-шла замуж и ждет ребенка… Мне захотелось доказать всем, что я взрослый, само-стоятельный и… что меня любят. Надежда меня забыла. И правильно, я бросил ее. Но я не могу жить без любви! И ты это знаешь!
– Маргарита умеет любить?
– Она говорит мне: «мое солнышко». Когда я слышу это, что-то происходит в душе.
Прозвенел звонок на урок. Мы разошлись по своим классам. Андрей вел в восьмом и седьмом классах историю, так как в дипломе у него по всем предметам, включая историю, стояли пятерки, а историка-специалиста в нашей школе не было.
Наш с ним разговор сильно взволновал меня, даже испугал. Я чувствовал, что здесь что-то нечисто, и что вся эта затея со свадьбой неправильная. Но что я мог и должен ли был сделать?
Второй раз в жизни меня попросили быть свидетелем жениха – дважды я со-гласился, прекрасно понимая, что эти бракосочетания – чистейшей воды фарс.
Из дальней деревеньки с двумя пересадками по случаю свадьбы приехала мама Андрея Викторовича. Еще моложавая, в изящной осенней шляпке, она никак не вязалась у меня с образом сельского почтальона.
– Борисович! – в сердцах выговаривала мне она. – Ладно Андрюха – молодой и глупый, но ты разве не мог ему сказать, что будет не его ребенок, посмотри – у нее вся рожа в пятнах! Разве это двухнедельный срок?!
Что я мог ей ответить? Что Андрей вообще-то любит другую? Или что каж-дый человек в ответе за свою душу, а за решения своих друзей и родственников он не отвечает?
После ритуала в сельском совете устроили застолье в школьной столовой. Андрей сидел с таким лицом, на котором явно читалось: «Да лети оно все в тарта-рары! Это крах. Это конец. Ничего изменить нельзя. Это не свадьба. Это похоро-ны моей мечты». Наши взгляды встретились… Его глазами смотрела мне в душу сама безнадежность. И тогда уже я знал: эта свадьба – поворотная точка на пути к его гибели. Это – самоубийство. Я это понимал. Но я не был спасителем душ. Ни-кто меня не научил… И камень сорвался с вершины горы… Кроме беспомощно-сти, что еще я мог чувствовать? Злости не было. А жалость была.
После свадьбы он ходил потерянный. За день до отъезда практиканток к Ан-дрею пожаловала гостья – девушка из его деревни. Ревность Маргариты обнару-жилась в скандале, который она устроила мужу и гостье. Стоит ли говорить о мо-ем отношении к жене Андрея? Я собрался и ушел в баню – была суббота. Когда вернулся, застал такую картину: в моем доме на полу почти без чувств лежала гостья, рядом валялась коробочка с транквилизаторами; в соседнем доме подруга отпаивала Маргариту валерьянкой. От гостьи кое-как добился сказать, где Анд-рей. Он часто уходил в омшаник заниматься с нунчаками. Я налил в китайскую кружку соку и понес его Андрею. Не стучась, я резко открыл дверь в избушку без окон. Если вы когда-нибудь видели человека с петлей на шее, который лихора-дочно собирается преступить… и которому неожиданно помешали сделать это без свидетелей, тогда вы меня поймете. Смятение в моей душе опрокинуло мое сознание… оно попало в тупик, и мелкая дрожь охватила все тело.
– Зачем ты пришел? – заорал он на меня впервые с отчаянием человека, па-дающего в бездну. – Теперь я не смогу этого сделать!!!
Он выскочил и почему-то быстро запрыгнул на забор, усевшись, обхватил голову руками и, рыдая, повторял, как полоумный: «Меня никто не любит…»
Надо ли говорить, что я не мог смотреть на него без слез.
– Ну что ты говоришь! Все тебя любят. И Маргарита, и вот девушка из твоей деревни, и мама тебя любит, и бабушка, и дети в школе… И я тебя очень люблю. Мужик, у тебя все получится. Все будет хорошо.
– Ничего уже не будет. У меня нет моей Надюшки. Я ее потерял! Потерял… Мне теперь никто не нужен… Я сам себе теперь не нужен! Не нужен… Я не хочу жить!
– Очнись! Любовь – это еще не вся жизнь. Любовь проходит – жизнь остается.
– Ничего не остается без любви! – почти крикнул Андрей, взглянув на меня так, словно я балбес из балбесов и взялся его учить. – Посмотри, как ты живешь!? Если бы ты любил, ты бы сюда не приехал. Живешь и не любишь.
Потрясенный услышанным, я сел на ближайший пень. Вот, оказывается, о чем говорил Андрей мне в интервью для городского радио. Это было с месяц то-му назад. В то время была модной тема «Легко ли быть молодым?» Кроме других вопросов, я задал ему и такой: «Если бы тебе дали микрофон и сказали, что тебя слушает весь мир, что бы ты сказал человечеству? Тебе есть, что ему сказать?»
 – Да, есть, – спокойно и уверенно ответил собеседник. – Я бы сказал одну фразу: «Люди, одумайтесь!»
Я сразу не понял и попросил его объяснить, что значит «одумайтесь!».
– Посмотрите. Так ли вы живете? – был его комментарий.
Теперь я смотрел на этого юношу и думал о том, что я никогда в сознании, как он, не подходил так близко к смерти, что действительно никого не любил так, как он, что я как раз и есть одна из песчинок человечества, которое, по его мне-нию, должно одуматься и начать жить по-другому, то есть в любви. Разве не об этом пели «Битлз»? «Все, что тебе нужно – это любовь». Еще я думал, что многие живут так, как привыкли, боясь перемен. А вот Андрей не хочет и не может при-выкать к тому, к чему привыкать нельзя. Я знаю, что каждый сам решает, к чему должен стремиться: к счастью или к тому, как должно быть. Много правил при-думали люди. Жить по правилам и проще и безопасней. Вот я по ним и живу. Но разве я чувствую себя счастливым? И как я могу научить кого-то быть счастли-вым, если сам таким не являюсь? И я не придумал ничего лучше, как предложить ему съездить на выходных в город, купить розы, найти Надежду, вручить ей цве-ты и объявить о своей безмерной любви. «И плевать, что она замужем, а ты же-нат». Он так и сделал после отъезда жены.
Никто не знает точно, как распорядится судьба, потому не берите грех на душу – никому не давайте советов. Что там сказано о «благих желаниях»? Это как раз мой случай.
В понедельник Андрей избегал меня, и только на четвертой перемене я вытя-нул его во двор для разговора. Я видел: он сам не свой.
– Рассказывай! Ты нашел Надежду?
– Нашел.
– Розы подарил?
– Подарил.
– Сказал, что любишь больше жизни?
– Сказал.
– А она?
– Она от счастья бросилась мне на грудь и заявила, что давно любит меня. Я спросил: «Но ведь ты замужем и ждешь ребенка?»
– Нет, кто тебе такое сказал? Здесь Димка приезжал свататься, я над ним по-смеялась, сказала, что он мне тебя не заменит.
– А я, Наденька, уже женат, – что я еще мог сказать? Только правду.
Потрясение стало для меня почти нормой после общения с Андреем.
– Пожалуйста, не рассказывай мне, что было с вами дальше… дай мне от-дышаться, – я посмотрел вокруг. В мире живет неизбежность.
Вскоре его призвали в армию. Он сдал все документы, но к поезду не явился – так захотела Маргарита. Прокуратура завела дело. Без паспорта он не придумал ничего лучше, как устроиться сторожем на товарные склады в две смены на краю своей деревни. Раньше он считал, что человек сам кузнец своего счастья. Я бы те-перь добавил: и несчастья тоже.
В начале мая я получил от него письмо. Он писал, что жена часто ссорится с ма-терью, что измотали постоянные скандалы, что Маргарита призналась ему, нако-нец: «Не могу же я всю жизнь расплачиваться за свою ошибку!», что он ее и те-перь не бросит, потому что дал слово, что ему очень надо со мной обо всем поговорить, что он скоро приедет, и мы еще попьем чай и послушаем Цоя…
Я шел мимо кладбища, читал письмо и понимал: он никогда ко мне не приедет, никогда я его не увижу. Телеграмма о его смерти пришла через три дня. Он выстрелил себе в сердце… Не захотел привыкать жить без любви? А миллио-ны людей живут. И ничего. Вот именно «ничего». У Альберта Камю я читал: «Че-ловек без надежды, осознав себя таковым, более не принадлежит будущему… Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии, все остальное – второстепенно».
15–31 октября 2005 г.
P/S
Иногда я включаю магнитофон и слушаю мое интервью с Андреем Викто-ровичем. После слов «Люди, одумайтесь!» я останавливаю запись и спрашиваю себя: «А так ли я живу, как надо?» – Тоже нет. Тогда – как я живу?


НЕИЗМЕННОСТЬ


Мы все не раз хотели измениться.
Меняли точку зрения и взгляд.
Мы двигали сознания границы.
Но что-то возвращало нас назад.

И был момент и время становиться,
И кто-то стал, да вот беда – не тем.
А кто-то смог возможностям открыться
Использовать друг друга, но зачем?

Давать и брать – учились мы стараться.
Что дали, то и взяли – посмотри!
Не быть мы научились, а казаться…
Но как стереть случайные черты?

Мы все хоть раз хотели измениться.
Казалось, просто – взять и повернуть.
Менялись выражения и лица,
Да только неизменна наша суть.

Е. Белоносов
г. Находка
07.07.2005 г.