Дежурство

– Она вечно говорила не по-человечески… Утром, например, были такие слова: «Я чувствую себя хомячком, услышавшим звук перфоратора». Я засмеялся, конечно. Что я мог ответить? Мне показалось это смешным!
Мужчина словно оправдывается. Нет, не для меня он говорит это. Оправдывается перед самим собой. Я только устало киваю и заполняю журнал поступивших пациентов. Это моя работа, всего лишь работа. И я только устало киваю и стараюсь не допустить ошибку. Какая мне разница, что она говорила, и что думала… У меня есть ты. Куда её? В восьмой есть свободная койка. А он все говорит. Вспоминает зачем-то какие-то мелочи.
– Она будет в восьмой палате. Уже завтра вы сможете её навестить, – я вежлив и спокоен. Даже встаю, чтобы довести его до двери. Он трогает меня за рукав:
– Я люблю её, понимаешь…
Я снова киваю. Конечно-конечно, конечно. Возвращаюсь на место.
Минут через двадцать её привезут из операционной. Нужно сходить в палату, проверить, все ли на месте. Когда мне совсем невыносимо, я думаю о тебе, моя родная. Представляю, что ты скажешь, когда мы снова увидимся. Ты всегда придумываешь что-то необыкновенное. Я никогда не признаюсь тебе, что перечитываю твои письма. Ты говорила, что у тебя есть муж. А я до сих пор не верю. Потому что ты моя девочка. Моя милая славная девочка. И я сберегу тебя. И никому никогда не отдам.
– Ночью если что – звони. В восьмой тяжелая. Боюсь, пару дней и все… – Василий Федорович снимает халат. Это пятая операция за сегодня. Ему сорок, а виски седые.
Я люблю ночные дежурства. Можно долго думать о тебе. Я даже говорю с тобой. Все-все тебе рассказываю. В восьмой все тихо. Эта женщина еще спит. Её муж говорил, что она оступилась, когда мыла окно. Нужно проверить пульс… Приподнимаю одеяло, и мир захлопывается стальным капканом. Я не могу досчитать до десяти. Василий Федорович и тот мужчина… они говорили о тебе.